Лилия Беляева - В дерьме брода нет

ЛИЛИЯ БЕЛЯЕВА

В ДЕРЬМЕ БРОДА НЕТ

С тех пор как я написала книгу "Загадка миллиардера Брынцалова", моя популярность возросла незнамо как.

- Я в восторге от вашей книги! Будьте любезны, сведите меня с этим миллиардером!

- Зачем?

- Нам нужны деньги для раскрутки! По книге чувствуется, у вас с ним очень хорошие отношения.

- Да никаких! Вы, небось, книгу-то мою не прочли толком. Житием святого от неё и не пахнет!

- Ну, знаете! Антиреклама - тоже реклама! За это он вам наверняка отвалил кучу долларов!

Поначалу я сильно раздражалась, даже пробовала объяснять, почему миллиардер даже тортиком "Полено - Сказка" меня не отдарил. Тщетно! И тогда мой старый приятель сердобольно посоветовал: "Лучше уж ты не говори никому, что тебя этот "друг народа" нисколько не озолотил. За полную дуру сочтут".

А вот этот недавний звоночек был вроде о другом. У меня хотела взять интервью девушка Оля из одной центрально-популярной газеты. Я согласилась. Она пришла. Светловолосая, сероглазая и вроде бы интересующаяся "истоками вашего творчества". Я и поддалась, "распелась". О чем? О том, что наболело. О бесстыжей способности верхов "менять кожу" - лишь бы остаться у кормушки. О приписках, очковтирательстве, давным-давно разъедавших наше общество. О том, что уже в семидесятые ложь, показуха обесчестили, обесчеловечили многие и многие так называемые "трудовые коллективы". Они дружно "затаптывали" всякого, кто посмел принародно ляпнуть: "Товарищи! Братцы! О каких достижениях мы тут проблеяли? У нас же приписок на миллион!"

Смотрю, девушка Оля хмурится:

- Чего же тут особого, удивительного? Я лично с детства знала, что жилья у нас в шесть раз меньше, чем желающих его получить!

И далее о том, что так уж устроена жизнь, "кто не успел, тот опоздал", выживает лишь тот, кто умеет приспосабливаться, а у вас, мол, Лилия Ивановна, какой-то несерьезный, романтический взгляд на жизнь, хотя вы уже в таком возрасте, что...

- Зачем же вы тогда пришли именно ко мне?

Что ответила девушка Оля - в конце. И, как в детективе, проявлю, с какой начинкой хотела получить она от меня интервью.

Когда захлопнулась за ней дверь, я села как потерянная и задумалась: а и впрямь, не есть ли ты, Л. И., полная, окончательная дура, не свидетельствует ли о том и твой, мягко говоря, "скромный достаток", включая пылесос выпуска середины семидесятых? И тут припомнилось мне, как на заре "перестройки", в марте 1988 года, я пригласила в клуб писателей Москвы "Судьба человека" опального тогда Б. Ельцина. Чтоб поддержать, раз он за счастье простого-рядового пошел в бой. И он долго говорил с нашей трибуны, пламенно разоблачал корыстную партократию и рисовал картину собственного опрощения, вплоть до отказа от суперполиклиники и стояния Наины Иосифовны в общих очередях за мылом и солью.

Нам бы, активистам клуба, и прилепиться к "телу" страдальца! И довериться целиком его посулам! Но к тому сроку я много чего знала о жизни, помотавшись по стране с корреспондентским удостоверением. И была в курсе, что за красивые глаза в первые секретари обкома не проберешься. Не потянуло меня шибко возлюбить "расстригу" ещё и потому, что уже у входа в ЦДЛ он продемонстрировал не просто невоспитанность, но воистину "секретарскую", княжескую нетерпимость. Я подошла к нему в качестве "хозяйки" и сказала:

- Здравствуйте, я - та самая Беляева, председатель клуба.

- Знаю, знаю, вы - известная писательница.

- Не такая уж и известная, - решила "поострить", чтоб гость почувствовал себя раскованно.

Будущий правитель всея Руси тотчас нахмурился и в корне пресек даже это шуточное противоречие его державной воле: "А я и не сказал, что "очень известная"!" - и потопал к гардеробу. "Эге!" - подумала я. Но хваткие писатели-публицисты, которые никогда до этого на заседания нашего клуба не ходили, тайком записали выступление Ельцина, тиснули его в первый же номер своего журнала "Апрель" и в результате поимели с того немалый дивиденд. Правда, при встречах со мной косили глазки в сторону. И то сказать: до этого "смелого" "Апреля" наш клуб уже почти два года "сражался на баррикадах". А в общей сумме пять лет мы защищали тех, кого зовут социально активной личностью, более сорока заседаний провели в зале на пятьсот человек. Со всех концов СССР ехали к нам те, кто пострадал от всесилия парт-, хоз-, проф - и комсбюрократов, а точнее, от властных приспособленцев и выжиг. Через радио, газеты, телевидение мы старались помочь людям, подчас выхватывая их из бесстыжих лап местных прохиндеев-властителей в тот момент, когда "социально активную личность" готовы были запихать в психушку или тюрьму. Мы работали абсолютно бесплатно, во имя высшей Справедливости! И вообразить только! - верили, что вместо лицемеров, хапужников, вралей, прокравшихся на высокие места, народ выберет наконец-то из своих рядов самых честных, порядочных, толковых. Ведь и в самом страшном сне нам не могло привидеться, что именно лицемеры, перевертыши, давно освоившие все ходы-выходы на верхах, объявят себя первыми радетелями нравственности, чистопробными "борцами за демпреобразования".

Но и мы хороши! В своей газете "Судьба человека" придавали значение забавному вроде факту: надо же, "старый большевик" А.Н. Яковлев из ЦК в одном из своих интервью считает, что раз нельзя узнать, у кого на сберкнижке деньги нажиты честным трудом, а у кого нечестным, - давайте считать, что все они честные...

Мы ещё льстили себя верой, что "наше дело правое и победа будет за нами" даже тогда, когда при каком-то заторе со своей газетой "Судьба человека" пошла в типографию, где сидел то ли подполковник, то ли полковник. И состоялся с ним такой разговор:

- Сто экземпляров газеты? С вас шесть тысяч.

- Мы согласны подписать с вами договор.

- Зачем? Просто кладите деньги на стол.

Денег у нас не было. Но макет газеты был. И святая вера в силу печатного слова жгла нас.

- Придется дать, - шепнул один из нас. - В дерьме брода нет.

Что же получалось? Значит, мы, активисты клуба, жутко "социально активные", твердили с трибун и газетных полос, что, мол, "самый страшный враг подлинной гласности - её имитация" и "если человек живет по принципу "моя хата с краю", а свою конечную цель видит в приобретении новых и новых материальных благ и выгод, ради чего лжет, лицемерит, - нам с ним не по пути!" А в это время ушлые чиновники в спайке с шустрыми "кооператорами" уже знали, как окончательно обдурить народ и поделить госимущество.

И пошло-поехало. Те, о ком дети в определенных случаях говорят "уж ты бы сидел и молчал бы", - слезли с обжитых, номенклатурных стульчаков и пересели в золоченые красла демократов. Ну ведь годы и годы служил тот же Е. Гайдар "делу партии", получая за то блага и привилегии! Да ведь "великий" С. Бурбулис, ныне, как говорят, играющий в теннис исключительно с миллиардером Брынцаловым, марксизм-ленинизм преподавал в Свердловске! А В. Степашин - историю КПСС! Да таких тьмы и тьмы! Ну умные-преумные! "Прозрели" и признали вдруг, что "марксизм-ленинизм", от которого кормились, устарел и вообще бяка. И не возопили, эдакие правдолюбцы, когда замельтешило словечко "коммуняка" как самое что ни на есть срамное, скопом предающее миллионы простых-рядовых коммунистов анафеме, в том числе и тех, кто перед штыковой писал: "Прошу меня принять в члены...", кого власти бросали то на "подъем села", то "на подъем целины".

И ведь вроде бы совсем недавно партиерархи травили известного философа-публициста Георгия Ивановича Куницына. За что? За то, что он с конца шестидесятых действительно прозрел раз и навсегда и, не оценив "оказанного доверия" и положенных ему по чину немалых благ и привилегий, пробовал взывать с подвернувшихся трибун: "Вглядитесь в нынешних партноменклатурщиков! Никакие они в подавляющем большинстве не коммунисты-ленинцы, а лицемеры и карьеристы! Люди! Будьте бдительны! Они доведут страну до края!"

И мы с ним, встречаясь, говорили о том же - близится катастрофа, не может долго существовать общество, где "верхи" хапают привилегии, пестуют показуху, посредственность, готовую услужить начальству, и терроризируют честных, неподкупных. Ему я рассказала про свою командировку в Коми ССР, где столкнулась с фактами, казавшимися тогда просто вопиющими: в общагах по двадцать пять лет ютится в страшной тесноте воспеваемый с трибун рабочий класс вместе с отцами-дедами - ветеранами Великой Отечественной, а в это время местное чиновничество внаглую переселяет своих родичей из одного хорошего дома в ещё лучший. И как же мы с Георгием Ивановичем радовались, что моя статья в "Правде" пресекла сие злодейство! Оказалось - радовалась преждевременно. Недавно по ТВ показали тот же Сыктывкар, бараки, набитые семьями рабочих под завязку, и новые дома, где расселились новые, размноженные чиновники...

Однажды, в начале восьмидесятых, звонит мне Георгий Иванович и говорит встревоженно: