Максим Лигай - Откровение Сьюзан Кэрролайн

Я прокрадываюсь в собственную квартиру.

Тихо снимаю обувь. Прохожу в свою комнату и вижу саму себя со стороны. Я сплю в своей кровати.

Какова глубина моего безумия – я не знаю, но зато знаю, что гулять в уголках моего сознания крайне опасно. Оно затягивает и полностью поглощает трезвое мышление, не оставляя ничего, кроме сумасшествия.

Я поднимаю руку, в которой зажат пистолет. Целюсь в саму себя.

«Спустить курок или нет?»

Говорят, одно мгновение решает все. Человек может потерять целую жизнь за одно мгновение. Одно мгновение может сделать его богатым или бедным. За одно мгновение он может влюбиться или, наоборот, кого-то возненавидеть. Я же за одно мгновение потеряла самое драгоценное, что было в моей жизни, – свою дочь.

Ей было тринадцать. Она шла домой из школы. Подошла к перекрестку, посмотрела по сторонам, как я ее и учила, подождала, пока загорится зеленый, и принялась переходить дорогу. Водитель, который ее сбил, был пьян. Он не затормозил… Не сделал этого даже тогда, когда почувствовал, что наехал на что-то большое. Ей переломало практически все кости, а тело превратилось в кровавое месиво. Я с трудом ее опознала. Разум не хотел верить, цеплялся за любую надежду, но ее портфель говорил сам за себя.

С того момента прошло несколько лет. Я потихоньку смирилась с мыслью, что ее нет. Да, это было трудно. Пришлось под давлением матери переехать в другую квартиру, сменить обстановку. В старом доме все напоминало о ней. Я слышала ее дыхание и ее смех, когда принимала ванную, садилась за стол, готовила, смотрела телевизор. Это было ужасно.

Въезжая в новую квартиру, я старалась убедить себя, что жизнь потихоньку приходит в норму. Старалась поверить, что, возможно, моя дочь сейчас в лучшем мире.

– Милая, этот дом мне по душе. Глянь, какие большие окна, и какой открывается вид. Не то, что старая, где был мрак.

– Мам, да перестань. Та квартира тоже была хорошей, – я постаралась улыбнуться.

– Ну, не буду спорить. Но я рада, что ты решилась на это. Не зря я потратила столько времени, убеждая тебя переехать. – В ее глазах на мгновение отразилось сожаление, которое тут же сменилось материнской нежностью. – Я люблю тебя!

– Спасибо, ма, – ответила я. – И я тебя! Очень-очень!

Мы обе рассмеялись.

– Когда уже я увижу твоего ухажера? – она заговорщически мне подмигнула.

– Мам, ты же знаешь, я ни с кем не встречаюсь. И пока не собираюсь встречаться. У меня сейчас полно дел. Да и работа не ждет. Отдыхать хорошо, но работать надо.

– Да. Ты права. Поступай, как знаешь. Если честно, я рада, что ты вновь возьмешься за нее. Нечего балду гонять. Когда нечем заняться, в голову лезут всякие мысли… хотя в твоей работе, может быть, так и надо, но… В общем, ладно, детка, спасибо за чай, я пойду. Твой отец, наверное, заждался меня. – Она опустила глаза при слове «отец», как бы невзначай. Однако этот жест все сказал сам за себя: отец меня еще не простил и не сменил своей точки зрения. Он считал, что это я виновата в смерти дочери. Впрочем, какое-то время и я так считала. Ведь я не пошла в тот день ее встречать. Я проспала.

Но у нас с отцом всегда были натянутые отношения. Он не любил меня.

Тем не менее, я не подала виду.

– Привет передавай ему. И горячо поцелуй.

Мы обе встали из-за стола и направились в коридор. Я сняла с вешалки ее пальто и подождала, пока она наденет обувь.

– Хорошо, милая. – Она взяла пальто и начала его надевать. – Он, наверное, сейчас смотрит эту свою передачу – про мебель. Хочет обставить квартиру всем современным оборудованием, которое существует на этом свете. – Она закатила глаза. – Эх… старый болван. – И добродушно рассмеялась. – Надо же мне было его встретить… но все же я рада. Я его до сих пор люблю. И желаю, чтобы ты тоже встретила свою любовь.

– Мам, я уже ее как-то встретила.

– Которая потом убежала при первых признаках твоей беременности?! Вот так любовь!

– Ну, мы с ним нормально разошлись.

– Детка, нормально – это когда отношения еще не зашли так глубоко. Вот это, я считаю, нормально. А то, что сделал он… Мужчина еще называется.

– Мам, ну прекрати. Это уже давно в прошлом.

– Ладно, солнце. Что-то я опять заболталась и несу всякую ерунду. Ладно, давай. Не грусти тут. Пока-пока. – Она открыла дверь и ушла, оставив меня одну в новой квартире.

Захлопнув дверь, я направилась на кухню, чтобы убрать кружки и помыть посуду. По дороге я напевала песню «эй, Джуд!» И почему она всплыла у меня в памяти?

«Надо срочно начинать работу над новой книгой. Иначе Алиса меня повесит».

Алиса была моим «начальником» в книжном деле. Она редактировала, убирала все то, что не нужно, по ее мнению, в моих романах; а также занималась тем, что давала мне пинок под зад, если работа над новой книгой застревала. Дело в том, что я не очень-то и успешная писательница. Мои книги расходятся средним тиражом, чего, в принципе, мне хватает, но, конечно же, хотелось бы урвать кусок побольше.

«Помою посуду. Распакую оставшиеся вещи и займусь новым романом».

Когда все дела были сделаны, я села за свой рабочий стол, который представлял собой обычное деревянное сооружение, заваленное всякими бумажками, тетрадками, записями и заметками. Открыла ноут, нажала кнопку «power» и стала ждать, когда компьютер проснется. Пока он приходил в себя, я думала над сюжетом. В голове было несколько мыслей, но не было между ними связи. Я открыла один из своих блокнотов, которые лежали на столе, нашла свободное место, записала туда свежие мысли. Затем снова начала думать над сюжетом.

Я всегда писала о том, что было в моей жизни. Я не обладала таким воображением, чтобы строить целые соборы и города, выдумывать каких-то интересных персонажей. Да и мне казалось, что так получается правдивее.

В общем, в своем романе я собиралась рассказать о женщине, которая потеряла дочь. Но потеряла не так, как я. Ее дочь убили, и полиция не справилась с расследованием этого дела, и моя главная героиня сама решила довести его до конца. Однако дальше я не знала, о чем писать. Я не знала, как сделать роман таким, чтобы он завораживал читателя. В мире наверняка существуют тысячи таких же типичных сюжетов. Я хотела чего-то большего. Но не знала, что придумать. Сама идея о том, что потерпевшая мать собирается расследовать убийство своей дочери, мне нравилась, однако этого было мало.

«Надо придумать что-нибудь еще».

И тут раздался звонок, который оборвал мои мысли. Наверное, все писатели ненавидят этот звук. Особенно, когда находятся в разгаре разработки новой идеи.

Телефон находился в коридоре, поэтому мне пришлось встать. Раньше, в старой квартире, он стоял у меня на столе. И мне не надо было подниматься и куда-то идти.

Я подошла к телефону.

– Слушаю.

Молчание.

– Алло, – я закатила глаза. – Зачем звоните, если молчите?!

И тут послышалось дыхание – кто-то тяжело вздохнул. Затем последовали короткие гудки.

– Мама! Мама! Мамочка!

Я слышала голос своей дочери в темноте, но не могла понять, откуда он исходит. Я стояла в лесу. Была ночь. Мрак, казалось, окутал все деревья, и насмехался над моей беспомощностью.

– Джули! Джули! Где ты, милая? Мама идет. Потерпи еще немного! Я сейчас!

Но я не знала, куда идти. Не знала, в какую сторону бежать. Мое сердце билось – вот-вот выскочит из груди. Я еле сдерживала себя, чтобы не заплакать.

– Мама! Мне страшно! Тут темно!

И тут раздался крик, словно моей девочке причинили ужасную боль.

– Мерзавцы! Оставьте ее! – закричала я, а в ответ получила лишь ухмылку темноты.

– Мама! Они идут! Они хотят убить меня! Пожалуйста, мама, помоги…

И тут я проснулась. Мокрая от пота. Сон был такой явный, как будто все было наяву. Сердце все еще колотилось, как бешеное. Я бросила взгляд на часы. 3:37. Можно было еще поспать, но я знала, что уже не усну. Хотелось плакать. И курить. Но курить я бросила, а плакать – это для слабых. По крайней мере, я внушала себе эту мысль на протяжении всего того времени, что жила без Джули.

Я встала и пошла в ванную. В этой квартире ванная комната была смежной с туалетом, поэтому я заодно решила сделать «пи-пи» после сна. Спустила трусики и села на унитаз. Сделав «неотложное дело», я подошла к зеркалу.

Я смотрела на девушку, которая пережила самую ужасную трагедию в своей жизни – похоронила дочь. Однако выглядела она довольно молодо для своих лет. Мне было под сорок, но из зеркала на меня глядела девушка, которой, казалось, было под тридцать. Морщин пока не было. Голубые глаза не потеряли еще способности привлекать мужской пол. Лицо, обрамленное каштановыми волосами, выражало детскую непосредственность и в то же время какую-то взрослую значимость. Мне невольно захотелось рассмеяться при мысли о том, что я, быть может, чересчур высокого мнения о себе. Однако я заплакала. Если бы кто-нибудь знал, что у меня творится в душе, то сошел бы с ума. Казалось, я разучилась контролировать свои эмоции. Я даже сама себе удивилась. Я хотела смеяться, а наружу вырвался плач. Я стояла, держась за раковину напротив зеркала, и плакала.