Ознакомительная версия.
Галина Романова
В любви брода нет
Пожилая женщина тискала в руках дерматиновую сумочку цвета конского каштана и робко топталась у порога.
— Проходите, присаживайтесь. — Милая девушка, очень похожая на ее младшую внучку, выпорхнула из-за стола и выдвинула на середину комнаты стул. — Не стесняйтесь, прошу вас.
Женщина осторожно ступила на дорогое ковровое покрытие приемной, прошла и села на самый краешек стула.
— Скоро Инга Витальевна вернется с обеда, — пообещала ей секретарша все так же мягко. — Вы подпишете последние бумаги, и вам передадут деньги.
— Что, прямо сейчас?!
Было заметно, что женщина занервничала. Сумма в договоре значилась немалая, а у нее с собой даже сумки поприличнее нет, только вот эта, старенькая, с которой она обычно ходит за пенсией. Так пенсия-то всего две с половиной тысячи, а здесь — страшно даже выговорить — почти полмиллиона.
— Да. Сейчас, конечно. — Девушка, похожая на ее любимую малышку, забарабанила по компьютерным клавишам, по ходу приговаривая: — Наша контора всего с полгода работает, и мы очень дорожим своим престижем, действуем в интересах клиента. Поэтому никаких проволочек с бумагами и выплатами быть не должно. Так ведь?
И она посмотрела на старушку с трогательной непосредственностью.
— Да, наверное, — не стала расстраивать ее клиентка. — Боязно только как-то. Такая сумма. У нас вон на прошлой неделе у почтальонши пенсию инвалидскую отобрали. Прямо в подъезде у почтовых ящиков, пока она газеты по ящикам рассовывала. И деньги небольшие, а вот польстились…
— Ну, так то пенсия! — секретарша искушенно фыркнула. — Любому дураку, извините, известно, когда приходит почтальон. Запросто могли узнать и день, в который она носила пенсии. Тут любой подросток мог постараться, так ведь?
— Оно верно, — подтвердила женщина, удивившись, что ни разу не подумала об этом, а все удивлялась, как могли так запросто, среди бела дня и наверняка ограбить. — Сейчас преступник пошел изворотливый. Проследит за кем хочешь.
— Ну вот! — обрадованно подхватила девушка. — А вам-то опасаться нечего. Вы же никому не говорили, куда и зачем идете, или я ошибаюсь?
— Нет, что вы! Кому сейчас о таком можно говорить! Кругом зависть да сплетни. Так я и не знала, что деньги именно сегодня будут, как же я могла заранее говорить!
— Именно! — подхватила девушка и, потянувшись, щелкнула тумблером чайника. — Я вас сейчас чаем напою с печеньем. Хотите?
— Конечно, спасибо большое, — обрадовалась женщина и потянула с головы теплый шерстяной платок. — Я так разволновалась, что даже во рту пересохло. Шутка ли, такие деньги. Как поеду на автобусе, ума ни приложу.
— Да зачем же на автобусе?! — изумленно воскликнула девушка, заваривая пакетик с чаем и кидая в чашку пару ложечек сахара. — Мы вам такси вызовем. А родственников у вас нет в городе? Я имею в виду таких, чтобы могли за вами на машине приехать и встретить. Подождали бы пока у нас, они бы и подъехали.
— Нет никого здесь, девочка. Никого! — Лицо пожилой женщины жалобно сморщилось. — Потому и спешу с продажей квартиры. Уехать хочу к сыну на Украину. Там внучка младшая должна вот-вот замуж выйти. Хочу молодой семье деньгами помочь. Глядишь, и пригреют старуху.
На край стола ей поставили поднос с чашкой чая и крохотным блюдцем с рассыпчатым печеньем в виде розочек. Женщина неловко пододвинула стул и, расстегнув тяжелое зимнее пальто, принялась макать печенье в чай. Угощение было вкусным, и, сильно стесняясь, она попросила добавки. Девушка весело расхохоталась, подлила ей еще кипятку, сунула в чашку очередной пакетик чая, всыпала сахару и добавила пару печений. Женщина продолжала угощаться. Через пять минут она обмахнула крошки с пальто, поправила на шее платок и, отодвинув от себя поднос, проговорила:
— Вкусно. Спасибо тебе, милая. Прямо и не знаю, что сказать. Хорошая ты девушка. Очень на младшую внучку мою похожа.
— Это на ту, которая замуж собралась? — девушка лукаво улыбнулась из-под низкой пушистой челки.
— На нее…
Она хотела добавить что-то еще, но тут дверь в приемную распахнулась, и из темного коридора на дорогое ковровое покрытие приемной ступила высокая стройная женщина.
— Добрый день, — проговорила она и вежливо улыбнулась. — Заждались, Анна Степановна? Уж извините за задержку.
— Нет, нет, что вы! Какие могут быть извинения! — Анна Степановна улыбнулась владелице конторы. — Меня тут чаем потчевали, грех жаловаться.
— Ну что же, пройдемте. Поставим последнюю подпись. Дождемся клиента, он должен с минуты на минуту подъехать, и, как говорится, всего вам доброго…
Пожилая женщина поднялась и засеменила следом за Ингой Витальевной. Они скрылись за дубовой дверью, и в приемной воцарилась тишина. Какое-то время, каких-то крохотных пять минут, секретарша прислушивалась к звукам, идущим из кабинета Инги. Потом услышала характерный тяжелый стук о пол и догадливо улыбнулась. Она сноровисто смела на поднос крошки со стола, оставленные Анной Степановной, и пошла в туалет вымыть посуду. В дверях столкнулась с Михалычем, здоровенным меланхоличным малым с рыбьими глазами. Ему было чуть больше тридцати, но в конторе все звали его почему-то Михалычем, то ли из уважения к его физической силе, то ли из-за глубоких морщин, избороздивших низкий лоб.
— Здорово, вертихвостка, — угрюмо поздоровался он с девушкой. — Я не опоздал? Клиент здесь?
— Ты вовремя, Михалыч. Инга Витальевна ждет тебя уже ровно как две минуты.
— Понял, — кивнул тот нечесаной головой, в два прыжка преодолел пространство приемной и скрылся за дверью с табличкой «Директор».
Секретарша догадливо хмыкнула. Толкнула аккуратной попкой дверь, выбралась с подносом в коридор. И нарочито медленно ступая, двинулась к женскому туалету. На лице ее блуждала довольная улыбка.
Самое позднее, к завтрашнему вечеру нужно ждать очень щедрых премиальных, а ведь это только начало…
— Пойдем домой… — проговорила потрясающе красивая Мирошниченко, глядя на ослепшего солдата, которого проникновенно сыграл Глузский. — Пойдем домой…
И столько вселенской скорби было в ее незамысловатых словах, столько тоски и надежды, что Верочка, не выдержав, разрыдалась в полный голос.
Господи! Ну почему?! Почему только в дни великой всеобщей беды человек начинает понимать, что такое истинное счастье! Необструганная ступенька под ногами, стены, пахнувшие свежеспиленной сосной, солнце, бьющее прямо в глаза сквозь незастекленные окна, и еще человек, который рядом. Мужчина, который достоин называться любимым…
Она в десятый раз, наверное, смотрела этот фильм и всякий раз не выдерживала и давилась слезами. Сегодня был особый случай, сегодня на нее навалилась хандра, и ее уже с раннего утра душили рыдания. Она встретила своего бывшего с его нынешней женой. И встретила совершенно случайно, совсем не ожидая увидеть их именно там, в аптеке. Она как раз суетливо рылась в своей необъятной школьной сумке, пытаясь отыскать в ее недрах кошелек, когда над самым ухом раздалось:
— Салют, Вера!
Причем мерзавец умышленно сделал ударение на втором слоге, бездарно подражая Меладзе. А она… Она растерялась и еще более суетливо продолжила свои поиски. Она не собиралась ему отвечать на приветствие, которое сочла всего лишь строкой из песни. К тому же на его руку опиралась неподражаемая Она, чего же тешить публику и, краснея, лепетать что-нибудь в ответ. Нет, Верочка не приняла подачи, продолжая искать кошелек.
— Что собралась покупать, валерьянку? — Бывший, по всей видимости, пребывал в отличном настроении и не собирался упустить случай поглумиться над ней в очередной раз.
— Почему именно валерьянку? — Вера нашла наконец кошелек, стиснула его в потной ладошке и стояла теперь перед ними, чуть дыша.
— Так ты ее, как мартовская кошка, всегда глотала, — фыркнул бывший, приводя свою теперешнюю в состояние трепетного восторга. — Она же тебе от всех болезней помогала. Даже от насморка!
Это был удар ниже пояса, и Верочке сделалось нехорошо. Только что ей было безразлично, ну не совсем, ну почти… И то, что он с этой в обнимку. И то, что выглядят они оба не на одну тысячу долларов. И то, что счастливы и, кажется, даже любят друг друга. А вот стоило ему вспомнить про ее насморк, как на нее тут же накатило.
Он же сам ухаживал за ней, когда она простывала. И чай ей заваривал с липой и сушеной малиной. И бальзамом каким-то пахучим натирал ей виски и затылок. Потом укладывал в постель, надевал ей на ноги шерстяные носки и баюкал, словно ребенка. И сам же тащил ей в спальню эти дурацкие копеечные таблетки, уговаривая принять, считая их панацеей ото всех бед. А теперь что?..
Ознакомительная версия.
