Марина СЕРОВА
ОДНА ИЗ НАС ЛИШНЯЯ
Не знаю, откуда во мне это триумфально-бесшабашное чувство, что со мной не может случиться ничего ужасного. Это ощущение высшей защищенности не имеет ничего общего с присущим рядовому обывателю самоуспокоенностью и в некоторой степени равнодушию. Наоборот, это чувство подстегивает меня, выбрасывая в мою кровь лошадиные дозы адреналина.
Оно подобно прямому и повелительному взгляду конкистадора, а новый берег для него — мой сумасшедший полет на «Кавасаки». Даже то обстоятельство, что за штурвалом этого «летательного» аппарата сидит юнец с высокомерными замашками гения при богатых родителях, не отменяет его, причудливым образом сливаясь с самозабвенным упоением бешеной скоростью. Я отдаюсь этому чувству, как отдаются в любви: легко, свободно, сладострастно…
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не захохотать навстречу дикому ветру, который с каким-то яростным заигрыванием треплет мои выбивающиеся из-под шлема пряди волос. Я знаю, что будет, если я открою рот: он ворвется в гортань, забьет ее пыльным, вихрящимся клубком сумасшедшей щекотки.
Так уже было, когда я пыталась что-то сказать Никите. Он слегка повернул голову, бросая клич: «В город!» Подхваченное ветром слово со всей силой ударилось о мое лицо, а когда я хотела ответить и разомкнула губы, порывистый зонд всклокоченного воздуха проник, казалось, до самого живота, взрыхлил внутренности и, снова поднявшись к гортани, подобно пламени из драконовой пасти, вырвался наружу. И вот, грубо насмехаясь над моей оторопью, умчался прочь. Он не преминул пару раз со всего размаха хлестнуть меня по плечам, покривляться за спиной и чиркнуть своим пронзительным смешком по ватной глухоте жаркого полдня.
Дорогая игрушка — этот «Кавасаки», ведь стоит он не меньше десяти тысяч зеленых! На эти бабки можно было бы купить двухкомнатную квартиру в центре или, скажем, совершить пару круизов, купить отличную иномарку, раз пять выехать за рубеж, оплатив возможность выгодного по нашим меркам трудоустройства, и так далее и тому подобное.
Но Никита раскрутил своих родителей на мотоцикл… Быстрый, легкий, юркий, маневренный, одним словом, марки «Зефир». Не спорю, кому-то по душе прославленно-маститый грузный «Харлей». Ну, вспомните хотя бы фильм «За гранью закона» с Чарли Шином в главной роли. Череда байкеров на своих тяжеловатых «Харлеях» бороздит просторы какого-нибудь Техаса или Оклахомы. Живописная картина!
Многие из обладателей «Харлеев» напоминают пивные баки, они уже не молоды, бородаты, этакие байкеры-пенсионеры. С деловитой неторопливостью опускают они свои тучные чресла на сиденья «Харлеев».
Не знаю, но почему-то в моем сознании «Девидсон» ассоциируется именно с такими солидными, бесстрастно-улыбчивыми байкерами, многие из которых в нынешнее время мирно трудятся в конторах и на предприятиях. А мотоцикл для них — возможность тряхнуть стариной, глотнуть вольного пыльного воздуха прерий, хоть на один уик-энд снова почувствовать себя молодыми, полными надежд и скоростного натиска.
«Зефир» по сравнению с «Харлеем» — ласточка, мошка, пушинка. Простой дизайн, изящество высшей пробы, черно-белая классика, увертливость и какая-то дьявольская неуязвимость. Мы проносимся мимо поблескивающих на солнце корпусов авто, которые кажутся едва ли не броневиками. Ощущение полета не покидает меня. Никита в восторге.
Мне симпатичен этот милый, хотя, на первый взгляд, самонадеянный и вздорный паренек, родители которого — владельцы крутой архитектурной фирмы — наняли меня его телохранителем.
Долговязый, утонченный, несмотря на юношескую угловатость, задиристо-бесшабашный, с густыми светлыми непокорными волосами и повадками Артюра Рембо, Никита — довольно странное, но обаятельное существо. Из этого существа — безотносительно к вызывающей резкости его поведения и сарказму — прет оголтелая романтика. И «Кавасаки» вне всякого сомнения — дань ей, родимой, замешанной на патетике и юморе.
— Жрать хочется, — на миг перекрывая рев мотора, орет Никита и захлебывается смехом.
— Домой? — так же весело спрашиваю я, вернее, не спрашиваю, а выталкиваю изо рта слова, хрипя и проглатывая очередной клуб сухой горячей пыли.
— К черту! — кричит Никита:
— Давай в «Тотем»!
— О'кей.
С Никитой я сошлась не сразу: потребовалось, по крайней мере, две недели, чтобы этот избалованный и насмешливый малый стал прислушиваться к моим советам и доверять мне.
Вначале он видел во мне только надоедливую няньку, нанятую неизвестно зачем его отцом.
Никита учился в художественном училище, но большую часть времени проводил на «колесах» или в молодежных кафе. Полгода назад он плотно сошелся с местными байкерами. Его отношения с ними были далеко не гладкими. Разногласия носили социальный и любовно-личный характер. У Никиты водились довольно крупные карманные деньги, он был отлично экипирован, мог позволить себе любой прикид, практически любой досуг. И хотя он не был ни скупердяем, ни снобом, это не спасло его от зависти доморощенных байкеров, многие из которых, несмотря на более солидный возраст, не могли соперничать с Никитой ни мотоциклом, ни одеждой.
Второй причиной размолвок и разного рода недоразумений было увлечение Никиты девушкой предводителя местной байкерской ветви. Ее звали Вероникой, сокращенно — Никой. Созвучия в именах обоих моему подопечному было вполне достаточно, чтобы вообразить, что их альянс предусмотрен волей небес.
Ухаживания Никиты, подогреваемые кокетством Вероники, повлекли за собой ряд стычек и разборок, он едва не стал персоной нон грата в байкерской среде.
Два месяца назад Никита порвал со своей любовью, чем спас свое положение. Разочаровался ли он в предмете своей страсти или просто заскучал, я не знаю. Семнадцать лет — возраст, когда человек за неделю проживает и переживает столько, сколько взрослому человеку и не снилось!
Это, конечно, не относится ко мне — моя работа не дает мне скучать, и хотя я на десять лет старше Никиты, понимаю его лучше, чем своих, зачастую обремененных тривиальными семейными заботами, сверстников.
На стенах комнаты Никиты по-прежнему висят портреты юной темноволосой красавицы, но он, как мне кажется, все меньше обращает на них внимания. И то обстоятельство, что он не снял их, не разорвал в сердцах, не сжег, не спустил в унитаз клочки размалеванной холстины, доказывает, что Никита сам охладел к своей байкерской мадонне.
Родители Никиты — деловые, увлеченные люди. Поднявшись на торговле всевозможными лекарственными средствами, они создали свое собственное предприятие, где могли развернуть деятельность, отвечающую их профессиональным амбициям и планам. Оба архитекторы, они строго разделили сферу деятельности: отец Никиты, Овчаренко Юрий Анатольевич, будучи генератором идей, ведал теоретической частью;
Людмила Григорьевна же, официально числясь генеральным директором «Стилобата», занималась практической стороной предприятия — решала организационные, финансовые и кадровые вопросы.
Мать Никиты являла собой образец современной женщины: умная, энергичная, волевая, целеустремленная. Был, правда, в ее поведении и суждениях, о которых мне доводилось слышать из уст Никиты, оттенок нравственного безразличия, но в ее внешности не было ничего претенциозного или вызывающего.
Выше среднего роста, стройная, подтянутая и моложавая, она носила эффектную короткую стрижку, изящные костюмы, минимум украшений и шикарные солнцезащитные очки. Успев уже побывать на юге, Людмила Григорьевна щеголяла ровным загаром, что очень шло к ее выкрашенным в «платину» волосам. Она разъезжала на белом «Крайслере-Саратога», обдавая водителей «Жигулей» и пешеходов полупрезрительным-полунасмешливым взглядом. Синие глаза Людмилы Григорьевны излучали превосходство и жизненный азарт. Она в немереных количествах поглощала морскую капусту, крабов и витамины.
Юрий Анатольевич не отличался ни внешней привлекательностью, ни изысканностью в одежде. В его русоволосой голове теснились архитектурные проекты и расчеты, он вечно ходил с каким-то растерянно-отсутствующим видом, что было причиной плохо скрытого недовольства и насмешек со стороны его дражайшей половины.
Тон в семье задавала Людмила Григорьевна: она была и душой дома, и дамокловым мечом для кухарки и домработницы.
Жила семья Овчаренко в двухэтажном облицованном ракушечником особняке, что на улице Провиантской. Их дом был объектом пристального внимания со стороны всей округи. Хобби соседей Овчаренко заключалось в бесконечных подсчетах и прикидках на предмет того, во сколько им обошелся участок под дом, сам дом, две машины и, наконец, Никиткин мотоцикл.
Семейство спокойно игнорировало забавы, которыми тешили себя праздные умы соседей, продолжая благоденствовать и богатеть;
