Посвящается Миви и Грегу с любовью
Джонатан Ройал — владелец поместья Хайфолд-Мэнор в графстве Дорсет
Кейпер — его дворецкий
Обри Мэндрейк — урожденный Стэнли Футлин, поэт и драматург
Сандра Комплайн — владелица поместья Пенфелтон-Мэнор
Уильям Комплайн — ее старший сын
Николас Комплайн — ее младший сын
Клорис Уинн — невеста Уильяма
Доктор Фрэнсис Харт — пластический хирург
Мадам Элиза Лиссе — косметолог, владелица салона красоты «Лиссе»
Леди Херси Амблингтон — дальняя родственница Джонатана, косметолог, владелица салона красоты «Херси»
Томас — танцующий лакей
Миссис Паутин — экономка Джонатана
Джеймс Бьюлин — работник в поместье Хайфолд
Томас Бьюлин — его брат
Родерик Аллейн — инспектор Скотланд-Ярда
Агата Трой Аллейн — его жена
Уолтер Коупленд — священник прихода Сан-Джайлз
Дайна Коупленд — его дочь
Фокс — детектив Скотланд-Ярда
Сержант Томпсон — фотограф
Сержант Бейли — дактилоскопист
Горничная
Бландиш — шеф полицейского участка Грейт Чиппинг
Глава 1
Замысел постановки
I
Эта история случилась в начале сорокового года в поместье Хайфолд-Мэнор, принадлежащем Джонатану Ройалу. В четверг, ближе к вечеру, хозяин, как обычно, сидел в библиотеке. Почти стемнело, но шторы на окнах еще не задернули, и он мог различать тонущие в тумане холмы и призрачные очертания деревьев, беспокойно колышущихся на фоне рваных дождевых облаков. С севера поместье закрывал лес, но сейчас он мало защищал от дующего с гор свирепого ветра, который, проникая в каминные трубы, вовсю гулял по старому особняку. В одно из окон монотонно постукивала заснеженная ветка.
Отблески огня выхватывали из тени круглое лицо неподвижно сидящего у камина Джонатана Ройала, его полную фигуру, а когда горящее полено вдруг раскалывалось надвое и пламя вспыхивало ярче, становилось видно, что он чуть улыбается. Наконец Джонатан шевельнулся и несильно хлопнул себя пухлыми руками по коленям, словно чему-то обрадовался.
Открылась дверь, впустив в комнату поток неяркого желтого света. На пороге застыла фигура дворецкого.
— Это вы, Кейпер?
— Да, сэр.
— Пришло время зажигать свет?
— Пять часов, сэр. Сегодня темный день.
— Да, это именно то, что нужно, — загадочно произнес Джонатан, потирая руки.
— Что вы сказали, сэр?
— Ничего, Кейпер, это я не вам. А шторы можете задвинуть.
Дворецкий вначале опустил установленные на окнах экраны затемнения, а затем задвинул шторы. Джонатан включил стоящую рядом настольную лампу. Теперь ее свет добавился к бликам огня, отражавшимся в застекленных дверцах книжных шкафов, темной полированной поверхности письменного стола, кожаной обивке кресел, стеклах его очков и куполообразной лысине. Сложив быстрым движением руки на животе, он покрутил большими пальцами.
— Звонил мистер Мэндрейк, сэр, — прервал молчание дворецкий. — Из прихода Сан-Джайлз. Он будет здесь в половине шестого.
— Хорошо, — отозвался Джонатан.
— Вы будете пить чай сейчас, сэр, или подождете мистера Мэндрейка?
— Сейчас. Думаю, он уже пил чай. Почту принесли?
— Да, сэр.
— Так несите ее сюда.
Дворецкий ушел, а Джонатан с довольным видом запел слабым фальцетом незамысловатую французскую песенку, покачивая в ритм своей большой головой и продолжая вращать пальцами. Толстые стекла очков отражали световые блики, отчего его глаза казались большими и белыми, как у слепца из сказки.
Вернулся Кейпер с письмами. Джонатан буквально выхватил у него конверты и, быстро перебрав, пять отложил в сторону, а шестой распечатал и прочитал. Письмо было короткое, всего шесть строк, но оно доставило хозяину огромное удовольствие. Он бросил письмо в огонь и продолжил пение, которое прервал, лишь когда дворецкий вошел с чаем.
— Завтра приедет мистер Николас Комплайн. Скажите миссис Паутин, пусть поместит его в Зеленую гостевую комнату. Хорошо?
— Да, сэр. Значит, на уик-энд у нас будут восемь гостей?
— Ровно столько. — Джонатан принялся загибать пухлые пальцы. — Миссис Комплайн с сыновьями Николасом и Уильямом, доктор Фрэнсис Харт, мадам Лиссе, мисс Уинн, леди Херси Амблингтон и мистер Мэндрейк. Всего восемь. Мистер Мэндрейк скоро прибудет, остальные завтра к обеду. Подадите шампанское «Хайдсик» урожая двадцать восьмого года и коньяк «Курвуазье».
— Хорошо, сэр.
Джонатан оживился.
— Понимаете, Кейпер, завтрашний обед для меня очень важен. Он должен пройти по-особенному, празднично. В спальнях пусть как следует затопят камины. Я заказал цветы. С миссис Паутин мы уже все обсудили. Теперь по вашей части. — Он замолк и посмотрел на дворецкого. — К вам у меня никаких претензий нет, ни в коей мере. Все замечательно, но завтра… — Джонатан вскинул руки. — Завтра все должно быть не как обычно, а супер. У вас там есть один лакей новенький, подстегните его. И горничных тоже. Вы меня поняли?
— Разумеется, сэр.
Джонатан поерзал в кресле, затем коротко рассмеялся.
— Да… поначалу обстановка будет натянутая. Я ведь провожу своего рода эксперимент.
— Будем надеяться, что все пройдет удачно, сэр.
Джонатан кивнул:
— Конечно, я в этом уверен. — Он прислушался и выключил настольную лампу. — Там, кажется, машина. Посмотрите.
Дворецкий раздвинул тяжелые шторы. В комнату ворвался шум дождя со снегом.
— Погода такая, сэр, что ничего толком не разглядишь… но, кажется, я вижу свет фар. К дому приближается автомобиль, сэр.
— Это мистер Мэндрейк. Проводите его сюда и заберите поднос с чаем. Я так разволновался, что теперь не до этого. А вот и он!
Дворецкий задвинул шторы и унес поднос с чаем. Было слышно, как новый лакей открыл массивную входную дверь.
— Представление начинается, — негромко произнес Джонатан, включая настольную лампу.
II
Начать надо с того, что поэт Обри Мэндрейк, несмотря на молодость снискавший известность как автор популярных стихотворных пьес, на самом деле был Стэнли Футлин. Вот такая с ним случилась неприятность. Как подобная фамилия будет смотреться в театральной программке, об этом не стоит и говорить. Ну если бы он был, к примеру, Магинз[1], это еще куда ни шло, но Футлин… И он превратился в Обри Мэндрейка, сменив заодно и имя. На выбор псевдонима наверняка повлиял рано ушедший из жизни замечательный художник Обри Бёрдсли. И этот псевдоним очень быстро стал ему так близок, что он просто не мог вспоминать свои настоящие имя и фамилию без досады, беспокоился, как бы кто из знакомых не узнал о них. В общем, комплексовал и презирал себя за эту слабость.
Надо признать, он был талантлив. Поначалу персонажи в его пьесах много говорили о грехе и оккультизме, но потом он стал черпать сюжеты из совершенно немыслимых источников. В одной портной пылал страстью к манекену, в другой талантливый саксофонист находился в странных отношениях со своим инструментом и так далее. И при этом его пьесы с успехом шли на многих лондонских сценических площадках. Интеллектуалы расходились во мнениях, к какой категории отнести его произведения, к какому из течений сюрреализма, но признавали достоинства его стихов. А люди попроще находили в пьесах много смешного.
В довершение ко всему Обри Мэндрейк был достаточно состоятелен, чтобы не писать ради денег. От матери, владелицы пансиона в Далидже, живописном пригороде Лондона со старинными домами, парком и знаменитой картинной галереей, он унаследовал весьма приличное состояние. От отца ему тоже кое-что досталось.
Обри был высокий, темноволосый, худощавый. Некоторая бледность лица молодого человека не портила, а, наоборот, добавляла его внешности романтизма. Как и насмешливое выражение глаз. Одевался он традиционно, отказавшись от экстравагантных галстуков и рубашек, считавшихся непременными атрибутами гардероба обитателя богемы.
У него был физический недостаток — врожденное искривление стопы. Обри этого почему-то стеснялся и, когда сидел, старался спрятать под стул левую ногу в ортопедическом ботинке.
С Джонатаном Ройалом он познакомился пять лет назад, в середине тридцатых, когда тот финансировал постановку его пьесы. Особой прибыли ни тому ни другому это не принесло, зато возникла взаимная симпатия, которая со временем укрепилась. Сейчас новую пьесу Мэндрейка репетировали молодые актеры, и он последние два дня провел в доме девушки, исполняющей главную роль, с ней и ее отцом, священником прихода Сан-Джайлз. Это было недалеко от поместья Джонатана, и тот пригласил Обри провести у него уик-энд.