Джонатан встал и протянул руки к огню. Он был невысокий, но смотрелся неплохо, потому что спину держал прямо. Вначале Мэндрейку показалось, что улыбка у него какая-то зловещая, но потом он решил, что это просто игра света. Глаза за толстыми стеклами очков разглядеть было невозможно.
— А что, — пробормотал Джонатан, — счастливый конец, разве это плохо? — Он повернулся к гостю. — Вы, наверное, хотите пойти в свою комнату, Обри. Вам, как всегда, отведена синяя. Дождь, кажется, прекратился. Может, выйдем ненадолго, полюбуемся вечерней природой, прежде чем идти переодеваться к обеду?
— Не возражаю.
Она вышли в обширный холл и направились к массивной входной двери. Когда Джонатан ее открыл, оказалось, что ветер стих, и на пороге их встретила вечерняя тишина английской глубинки. Пахло землей, лишь чуть-чуть присыпанной снегом. Они вышли на широкую веранду, опоясывающую фасад особняка Хайфолд. Далеко внизу сквозь верхушки деревьев смутно мерцали огоньки деревни, а за ней в долине — нескольких разбросанных домов. Небо на юге было усыпано звездами, а на севере вершина горы тонула во мраке. Когда они повернулись к ней, пахнуло холодом.
— Пойдемте, сэр, я замерзаю, — взмолился Мэндрейк.
Джонатан кивнул:
— Да, да, конечно. Пойдемте. Похоже, пойдет снег, так что все замечательно.
I
На следующий день Джонатан с утра занялся составлением букетов. Это было его хобби, и надо признаться, он достиг во флористике почти совершенства. Как только из Грейт Чиппинга привезли три ящика с цветами, он кинулся к ним, как изголодавшийся по творчеству художник. Мэндрейка отправил в оранжерею за туберозами и гардениями, а сам, не стесняясь выглядеть смешным, облачился в передник и принялся за работу. Сказал, что намерен составить букеты как на французских офортах в будуаре. Мэндрейк, конечно, любил цветы, но не настолько, чтобы ими заниматься. Поэтому, вернувшись из оранжереи, он прихрамывая удалился в библиотеку подумать над новой пьесой, где намеревался показать разные стороны человеческого характера, проявляющиеся одновременно.
Утро выдалось безветренное, но очень холодное. Ночью выпало немного снега. Свинцовое небо, особенно темное на севере, напоминало, что природа не успокоилась и главное впереди. Джонатана это вдохновляло, и он несколько раз, потирая руки, повторил, что грядет сильная метель.
Когда в гостевых комнатах затопили камины, из труб, подпирая небо, взметнулись светлые столбы дыма. Где-то выше, в горах, фермер гнал стадо овец, но казалось, будто они совсем рядом, настолько громким в этой предгрозовой тишине был их топот. Небо потемнело так, что невозможно было понять, утро сейчас или вечер. Джонатан и Мэндрейк ели ланч при включенном свете. Писатель признался, что его мучают странные предчувствия. Как будто что-то должно случиться. Только не ясно, связано ли это с погодой или чем-то еще.
— Мне как-то страшновато.
Джонатан и бровью не повел.
— Я собираюсь позвонить Сандре Комплайн, — спокойно произнес он, — предложить им приехать пораньше, к чаю. Думаю, часам к шести снова пойдет снег. И вообще, Обри, как я подготовился к приему гостей?
— Превосходно.
— Рад слышать. Давайте, когда закончим, пройдемся по комнатам. Боже, не помню даже, когда я ждал гостей с таким нетерпением.
Они начали обход с большой гостиной, которую Джонатан использовал редко. Сейчас там в расположенных друг против друга каминах пылали кедровые поленья. Экономка миссис Паутин с двумя горничными надевали на кресла и старинные диваны парадные чехлы.
— Обычно чехлы надевают летом, — пояснил Джонатан, — но они хорошо подходят к цветам, и вообще с ними комната смотрится веселее. Не правда ли, мои букеты славно выглядят на фоне обоев? Настоящая симфония красок.
— А когда здесь появятся семеро гостей с хмурыми лицами, — добавил Мэндрейк, — гармония станет полной.
Джонатан отмахнулся.
— Чепуха. Уверен, они все тут же заулыбаются. Но даже если гости продолжат хмуриться, не беда. Мой спектакль окажется не таким веселым, зато более волнующим.
— А вы не боитесь, что они не пожелают находиться друг с другом под одной крышей?
— Им просто придется остаться здесь на сегодня и завтра. Уехать не позволит метель.
— Ваш оптимизм меня изумляет. А если они запрутся каждый в своей комнате и не захотят выходить?
— А вот это я им не позволю. И вообще, Обри, признайтесь, ведь предстоящий спектакль вас немного забавляет и возбуждает?
Мэндрейк усмехнулся:
— Я действительно волнуюсь, как перед премьерой. Это в самом деле интересно.
Джонатан восторженно рассмеялся и взял его руку.
— Пойдемте, я покажу вам спальни, будуар и малую курительную комнату. Думаю, моя символика вам понравится. Образ, выраженный цветами, как пишут в рекламах владельцы цветочных магазинов.
— И что вы хотели выразить?
— Свое мнение о каждом из них.
Они пересекли холл и свернули налево от входной двери в сторону комнаты, которую Джонатану нравилось называть будуаром. Весь интерьер изящной гостиной в стиле знаменитого архитектора XVIII века Адамса был выдержан в светло-зеленых тонах, стены задрапированы французской парчой с цветочным узором, который великолепно сочетался с расставленными у окна букетами. Цветы стояли также на старинном клавесине и письменном столе.
— Надеюсь, дамы захотят зайти сюда поболтать, а может, и повязать. Мисс Клорис записалась в женскую вспомогательную службу ВМС и, хотя ее еще не призвали, чувствует себя на службе и вовсю вяжет носки. Моя дальняя родственница Херси тоже любительница вязания. Уверен, что и бедная Сандра занимается каким-то рукоделием, это замечательно успокаивает.
— А мадам Лиссе?
— Вообразить ее обложенной мотками шерсти цвета хаки может только сюрреалист вроде вас. Идемте дальше.
Будуар соседствовал с малой курительной комнатой, где Джонатан разрешил установить телефон и радиоприемник, но в остальном, уважая память отца, оставил все как было. Кожаные кресла, на стенах офорты со спортивными сценами, коллекция оружия и выцветшие групповые фотографии — Джонатан и его сокурсники в Кембридже, застывшие в забавных позах, модных в девяностые годы. Над каминной полкой висели снасти для ловли форели.
— Здесь, как видите, я поставил душистый табак в горшках, — заметил Джонатан. — Аллегория слишком прямая, но лучше не придумаешь. А теперь пройдемте в библиотеку. Это прямо здесь, за дверью.
Библиотека, несомненно, была самым обжитым помещением в доме. Именно здесь можно было найти Джонатана в обществе книг, которые собирали многие поколения его предков, и стоили эти книги немалых денег. Ройал тоже расширял библиотеку, не жалея средств. Тут было все, от переводов турецкой и персидской поэзии до малопонятных современных авторов, учебников криминалистики и полицейского сыска. Он читал и то, и другое, оставаясь приверженцем классики, то есть литературы эпохи Елизаветы I.
— Здесь меня смутил слишком богатый выбор, — признался Джонатан. — Шекспировский букет показался немного старомодным, но, с другой стороны, его легко узнать. Воспользоваться концепцией Ли Ханта[3] «выражать чувства и мысли нарциссами и гвоздиками, обыгрывать образы с помощью тюльпанов, а радующие слух своей правдой фразы — маргаритками» тоже не удалось. К сожалению, в середине зимы в оранжереях таких цветов не найти. Так что пришлось довольствоваться тем, что есть. Но зато в гостевых комнатах наверху мне было где разойтись. В изобилии подснежники для Клорис, туберозы и даже несколько орхидей для мадам Лиссе и так далее.
— А для миссис Комплайн?
— Очаровательная композиция из бессмертников.
— Не жестоко ли это?
— Ничуть. — Джонатан улыбнулся. — Надеюсь, вам понравится и замечательный кактус, который стоит на подоконнике в вашей комнате. Джон Нэш[4], я думаю, непременно бы перед ним остановился и тут же начал придумывать какую-нибудь композицию в серых и нежно-зеленых тонах. Я вспомнил, что собирался позвонить Сандре Комплайн, а потом доктору Харту, попросить его подвезти мадам Лиссе. Херси приедет на своей машине. Так что извините, я вас на время покину.
— Погодите. А какие цветы вы поставили в своей комнате?
— Лунник, — ответил Джонатан.
II
В четыре приехала миссис Комплайн с сыном и будущей невесткой. Мэндрейк ждал их с большим нетерпением. Гадать, какой окажется задуманная Джонатаном «постановка», было бесполезно. Она имела шансы закончиться скандалом, но могла получиться забавной, а то и вовсе скучной. Писатель уже нарисовал для себя портреты действующих лиц. Самым интересным персонажем представлялся Уильям Комплайн. Как литератора его привлекала не знающая границ сыновья любовь. Тут же начал вырисовываться сюжет новой пьесы, где подобный тип был центральным персонажем. Мать с обезображенным лицом и преданный сын. Обри размышлял, какой должна быть финальная сцена и как избежать банальности. Потому что у критиков всегда наготове такое обвинение. Но в любом случае ничем внешне не примечательный Уильям Комплайн, обожающий мать и соперничающий с красавцем братом, — интересный материал для пьесы. Мэндрейк уже представил начало. На сцене трое: Уильям, его мать и невеста на фоне бирюзового неба. И тут дворецкий Кейпер объявил их прибытие.
