Глава 1. Четвертые
Берлин, 1927 год
– Вы вся дрожите, милая Мари. Позвольте предложить вам бокал шампанского.
Аделаида отвернулась от окна, за которым сияла огнями Потсдамская площадь, подошла к сервировочному столику и налила шампанского в бокал. Она все еще не сменила цирковой наряд – длинное, в пол, платье, расшитое блестками, и серебряная тиара с белым пером страуса. С ее полных плеч свисало боа, подобное сверкающей змее.
Когда Мария Кораллова пила шампанское, ее зубы стучали о край хрустального бокала. Она до сих пор находилась в шоке от того, что случилось в знаменитом берлинском цирке Пауля Буша всего час назад на ее глазах.
В страхе она выбежала из цирка в октябрьскую берлинскую ночь – без пальто, без шляпки, без мужа – тот остался в цирке. Возможно, он даже и не попытался ее разыскать в тот момент, когда публика вскочила с мест и ринулась к выходам, насмерть перепуганная начавшимся кровавым кошмаром на манеже за прутьями крепкой решетки. Хотя нет, все произошло не так уж быстро – паника, бегство… Какое-то время они все – и зрители, и цирковые за кулисами – пребывали в ступоре, в полном оцепенении, не в силах оторвать глаз от арены.
Возле служебного циркового входа остановился мотор. За рулем была сама Аделаида, она молча открыла дверь, и Мария покорно забралась в роскошный «Роллс-Ройс». Аделаида привезла ее в гранд-отель «Эспланада» на Потсдамской площади. Она снимала в бельэтаже длинную анфиладу комнат. Рядом находились апартаменты кинозвезды Греты Гарбо. В честь премьеры ее нового фильма вечером в саду знаменитой «Эспланады» собирались устроить вечеринку с джазом и танцами. Но все смешалось, едва лишь телеграфное агентство и радио Берлина передали страшную новость о происшествии в цирке Пауля Буша.
– Они скажут потом – он сам виноват. – Аделаида пристально глядела на Марию Кораллову. – Они заявят: он совершил фатальную ошибку, выпустил свою тринадцатую. А у львицы этой как раз началась течка. Кто же выводит такую львицу к львам-самцам на манеж? Он добивался совершенства номера, наш укротитель Анделотти, вопреки всем цирковым правилам, да? – Она помолчала. – Вопрос только – что его заставило поступить столь опрометчиво?
Мария Кораллова вспомнила, как за кулисами цирка помощники укротителя Анделотти, выстроившие из клеток туннель, по которому на манеж шествовали одиннадцать львов и старая самка, выпущенные для выступления, сначала недоуменно переглядывались, а затем начали роптать, потом кричать, указывая в глубь львятника, где возился с ключами сам укротитель. Там в дальней клетке сидела отлученная от прайда тринадцатая львица.
Номер со львами делал сумасшедшую кассу цирку Буша. Однако даже цирковые артисты, много повидавшие на своем веку, открыто осуждали крайне жестокие методы дрессировки Анделотти, которыми он «укрощал» львов, приводя их к повиновению. Животных он запирал в тесных клетках, бил нещадно дубинкой, хлестал бичом. Его помощники часами поливали львов из брандспойта, приучая бояться и палки, и хлыста укротителя, и холодной воды. «Звезда программы» был законченным садистом. И все в цирке это знали.
– Что вы делаете, Анделотти? – тревожно спросил прибежавший на шум распорядитель манежа. – Вы что, забыли, какая она? Это нельзя, невозможно! Это опасно!
Укротитель Анделотти оттолкнул его. Мария видела, как он побледнел. Черная полоска щегольских усов… Взгляд…
Он сам подкатил клетку к железному туннелю, закрепил ее и открыл задвижку. Тринадцатая львица побежала в сторону манежа. А он вошел в туннель вслед за ней. Оглянулся…
Его глаза… Он смотрел в сторону двери. На пороге львятника стояла Аделаида. На плече ее сидел цирковой ученый ворон.
В тот миг Мария Кораллова испытала дикий, почти первобытный страх. Причину его в тот момент она не могла себе объяснить.
На манеже ждали львы. Цирковой барабан ударил дробь. Публика аплодировала, когда укротитель Анделотти с бичом и палкой вышел из туннеля клеток. Номер начался эффектно. Дрессированные львы забрались на поставленные пирамидой тумбы. Укротитель шагнул к зверям и оказался в центре прайда. Его коронный номер – «Один среди львов». Львы сидели над ним на высоких тумбах, лежали у его ног, окружали его со всех сторон. Слева помещалась на тумбе та самая львица. Львы возбужденно принюхивались к ней, скалили клыки. И внезапно…
Лежавший у ног укротителя гривастый могучий лев вдруг перевернулся на спину и словно играючи захватил когтями сапоги Анделотти, потянул, пружинисто прянул вверх и вцепился прямо в живот укротителя.
Львы сразу напали на них обоих.
Кровавый клубок покатился по манежу.
Опрокинутые тумбы…
Истерические крики зрителей.
Львиное рычание…
Заполошные холостые выстрелы из пистолетов помощников… Даже они не смогли заставить львов разбежаться. Не помогли и пожарные брандспойты.
В кровавом клубке на арене мелькали гривы, хвосты, лапы, ощеренные пасти, когти…
Мелькнуло, как в волнах, растерзанное тело с торчащими из алой венгерки сломанными, перекушенными ребрами…
Тринадцатая львица вырвалась из клубка, унося в пасти ногу в охотничьем сапоге…
– Не жалейте укротителя. Он был настоящий живодер. Черное сердце, как говорят у нас в цирке. Но вы, Мари, сами-то поняли, что произошло сегодня на манеже? – спросила Аделаида.
Перед глазами Марии всплыла картина – как они вошли в гранд-отель «Эспланада». В мраморном холле у стойки висели афиши. Самая яркая и кричащая изображала ее, Аделаиду Херманн, в костюме одалиски, с воздетой над головой рукой, сжимающей кривой ятаган. Рядом обезглавленное женское тело – на коленях с протянутыми в мольбе руками. Отсеченная женская голова на пьедестале. Нежная довольная улыбка на мертвых (или живых?) губах. Сверху среди гирлянд и цирковых огней парит скелет с зеленым венком.
Кого он собрался увенчать лаврами?
Надпись: Аделаида Херманн. Женщина-факир. Великая магия. Спешите видеть!
– Я не знаю, что вам ответить, Аделаида, – произнесла Мария. – Я боюсь ошибиться. И страшусь даже предположить…
– А вы не бойтесь, милочка.
Они говорили по-французски. Мария с гимназических времен отлично знала этот язык, Аделаида Херманн владела им как родным. Кажется, она была англичанка, но, как знала от мужа Мария, большую часть
