По субботам не стреляю - Вера Михайловна Белоусова

Меня подозревают в убийстве. Me-ня. Вас когда-нибудь подозревали в убийстве? Девяносто процентов моих знакомых в ответ на такой вопрос вытаращили бы глаза, пожали плечами, покрутили пальцем у виска, – словом, нашли бы способ выразить недоумение. А прочие без всяких затей сказали бы: «Нет». Нормальная реакция нормального человека. И я бы совсем недавно поступила точно так же. А теперь – нет. Теперь не могу. К этому еще надо привыкнуть...

В голове у меня упорно вертелась фраза из старого анекдота про психа: «Я-то знаю, что я не зерно, но курица ведь не знает!» Ох, как хорошо я понимала этого психа! Именно такое ощущение я испытала во время разговора со следователем. Я-то знаю, что я ни при чем, но он-то, он-то этого не знает! И что я могу ему сказать? Что я хорошая? Что я мухи не обижу – хоть кого спросите, мою маму, например?.. Меня так и подмывало сообщить что-нибудь в этом роде. Но что-то в его тоне, хотя разговаривал он очень вежливо, заставило меня прикусить язык. Его не интересовало, хорошая я или плохая и что думают обо мне родные и близкие. Его интересовали улики и алиби – все то, о чем я читала в детективных романах и что, казалось, не могло иметь ко мне ни малейшего отношения.

Сам по себе его визит не застал меня врасплох – Костя предупреждал, да и вообще нетрудно было догадаться, что со мной захотят побеседовать. Меня ошарашил поворот темы – я-то по наивности полагала, что все сведется к разговору о том, не было ли у Никиты врагов. А вместо этого мне пришлось рассказывать, где и когда я была и кто меня видел... Все это было очень похоже на бред. Но что поразительно: не прошло и получаса, как я перестала внутренне сопротивляться этому бреду. Я не то чтобы смирилась с новым статусом, нет – просто поняла: теперь это так, и все тут. А значит, мне не остается ничего иного, как срочно учиться ориентироваться в новых условиях. Другими словами, не твердить, как попугай: «Вы с ума сошли!» – или что-нибудь в этом роде, а добывать доказательства своей невиновности. Беда в том, что я понятия не имела, как это делается.

Все шло наперекосяк в тот несчастный день. Нечего было вообще приходить на работу. Все бы прекрасно это поняли, никто бы меня не осудил. Отношения у нас в издательстве вполне семейные. Не без конфликтов, разумеется, как в любом семействе, но зато неформальные, всегда можно обо всем договориться. Шеф, увидев меня, искренне удивился:

– Зачем ты пришла? Я же оставил сообщение, чтоб не приходила.

Все правильно – я забыла проверить автоответчик. Могла бы, впрочем, и сама позвонить, а то и прогулять без предварительной санкции. Толку от меня все равно было, прямо скажем, немного. Голова гудела, буквы на дисплее расплывались и прыгали, как зайчики, – не прошла для меня даром эта история, за последние два дня я здорово перенервничала. Надо было встать, встряхнуться, сварить кофе, что ли... Вместо этого я продолжала сидеть, как приклеенная, тупо уставившись в экран. Что-то такое происходило вокруг, какая-то беготня и суматоха, – пожалуй, чуть больше, чем обычно. Меня, по-видимому, сговорились не трогать. Было слышно, как шеф раздраженно сказал кому- то:

– Все, все переделывать, все с самого начала! Не было печали...

Из смежной с нами «дизайнерской» доносились возбужденные голоса. Они сливались в нерасчленимый гул, из которого время от времени выныривала то одна, то другая фраза.

– Может, Георгия? – нерешительно предложил главный художник Аркадий.

– Ну ясное дело! – фыркнул кто-то. – И маковок, маковок побольше!

– Какого, на хрен, Георгия! – возмутился дизайнер Илья, отличавшийся критическим складом ума. – Вы что, обалдели? Это же его убили, понимаете, – его! Так что накладочка получается: кто у вас Георгий, а кто – змий?

– Действительно... – пробормотал Аркадий.

– Нет-нет, ребята! Тут нужно другое... – сказал шеф, внезапно материализовавшийся в «дизайнерской».

Тут они заговорили все разом, и я перестала разбирать отдельные слова. Минут через десять шеф возник на пороге нашей комнаты. Некоторое время стоял в задумчивости, прижав палец к носу, а потом, словно решившись, направился прямо ко мне. В комнате сильно запахло туалетной водой. Импозантный мужчина в самом расцвете сил, и туалетная вода у него экстра-класса... Только вот перебарщивает он, к сожалению. Я подавила желание отвернуться или дышать ртом, пока не привыкну.

– Ну как ты? – участливо поинтересовался он, подтягивая ногой стул и усаживаясь рядом.

– Все в порядке, спасибо, – ответила я, ожидая продолжения.

Он вздохнул с явным облегчением – как будто боялся, что я разрыдаюсь! – и немедленно перешел к делу:

– Вот что, Ирочка... Никитину книжку придется переделать. Всю – с начала до конца. Привести в соответствие...

Тут он поперхнулся и сконфуженно уставился на меня. Действительно, не самое удачное выражение! Тем не менее я кивнула – дескать, ничего, все в порядке, валяйте дальше. Он поблагодарил меня взглядом за индульгенцию и продолжил:

– Надо включить те стихи, которые Никита передал мне в пятницу. Потом – фотографии, иллюстрации другие, статья... Ты этим, разумеется, заниматься не будешь. К тебе – две просьбы. Во-первых, подчистить текучку за теми, кого я брошу на это дело. Не сейчас, конечно, а когда будешь в состоянии... И второе... Когда будет готов макет, взгляни на него, если сможешь. Мне это очень важно.

– Хорошо, Юра, конечно, – покорно ответила я. Было бы странно, если бы я ответила иначе. Хотя, честно говоря, что-то меня во всем этом ужасно раздражало. Не то деловая возня, с ходу развернувшаяся вокруг этого кошмара, не то всеобщее и явное стремление подчеркнуть, что в моей жизни произошла большая трагедия. В конце концов, я потеряла приятеля, бывшего одноклассника – даже не друга в собственном смысле слова. Тоже, конечно, радости мало, но перебарщивать незачем...

Кофе мне в конце концов сварила Анечка – подруга, сотрудница и соседка по комнате. Она же добыла рюмку коньяку из редакционного НЗ. Я выпила и то и другое и стала немножко больше похожа на человека. Анечке явно хотелось обсуждать со мной детективные сюжеты, но я