— Не совсем, — сказал он. — Когда все это случилось?
— В марте прошлого года.
— Вы отдыхали от чего-то конкретного?
— Всего лишь от скуки, — ответил Марти.
— Сеньора Крагмэн, смерть вашей матери… была внезапной?
— У нее обнаружили рак, она умерла через десять недель.
— Сочувствую, — сказал Фалькон. — А почему вам наскучило в Америке, сеньор Крагмэн?
— Если хотите, можете звать нас Мэдди и Марти, — вмешалась Маделайн. — Мы предпочитаем свободный стиль.
Ее идеально белые зубы мелькнули в улыбке за огненно-красными губами и тут же скрылись.
Мэдди обхватила пальцами кожаные подлокотники кресла и снова скрестила ноги.
— Мне наскучила работа, — сказал Марти. — Работа, которой я занимался.
— Вовсе нет, — сказала она, их взгляды впервые встретились.
— Она права, — сказал Марти, медленно поворачиваясь к Фалькону. — Зачем бы я стал работать здесь, если работа так уж надоела? Мне наскучила жизнь в Америке. Я просто не думал, что вам интересно. Эта деталь не поможет узнать, что случилось с Вегой.
— Мне все интересно, — отозвался Фалькон. — У большинства убийств есть мотив…
— Убийство? — перебила его Мэдди. — Но офицер у ворот сказал, что это самоубийство.
— Может, и так, — сказал Фалькон. — А может, и не так. Но ведь и самоубийство должно иметь причины, значит, мне интересны мотивы поступков каждого, кто знал… покойных. Поступки могут многое объяснить.
— Что? — спросила Мэдди.
— Состояние психики. Степень счастья и разочарования, злости и радости, любви и ненависти. В общем, сильные эмоции, которые движут событиями и рушат жизни.
— По манере говорить этот парень не похож на копа, — по-английски обратился к жене Марти.
Мэдди смотрела на Фалькона, вглядывалась в его черты. Не иначе как он ей кого-то напоминает, подумал инспектор.
— Что было настолько плохо в Америке? Что заставило вас уехать? — спросил Фалькон.
— Я не сказал, что было плохо, — ответил Марти, напрягая плечи, словно стоял на старте олимпийского финала по гребле — Мне просто наскучила повседневная рутина.
— Скука — один из сильнейших стимулов, — сказал Фалькон. — От чего вы хотели уехать? Что искали?
— Порой американский стиль жизни означает существование в довольно замкнутом мире, — произнес Марти.
— Множество севильцев едва ли покидали Андалузию, не говоря уж про Испанию, — сказал Фалькон. — Не видят необходимости. И не считают, что с их замкнутым миром что-то неладно.
— Возможно, они не задаются этим вопросом.
— А зачем, если они живут в самом прекрасном месте на земле?
— Инспектор, вы когда-нибудь бывали в Америке?
— Нет.
— Почему? — спросил Марти возмущенно.
— Это величайшая страна мира! — заявила Мэдди, оживленная, радостная, ироничная.
— Не стану спорить, — проговорил Фалькон, на ходу обдумывая фразу. — Однако все, что я мог бы там искать, исчезло.
Марти смахнул букашку с подбородка. Он выглядел довольным.
— Что вы имеете в виду? — спросила Мэдди.
— То, что завораживало меня в детстве… все эти черно-белые фильмы сороковых и пятидесятых. Насмотревшись их, я и стал детективом.
— Вы были бы разочарованы. Те улицы, та жизнь, те ценности… мы от них ушли, — подтвердил Марти.
— Инспектор, вы сделали большую ошибку, — сказала Мэдди. — Для Марти Америка — любимая тема. Стоит нам оттуда уехать, и вдруг оказывается, что он больше ни о чем не хочет говорить. Он будит меня среди ночи, потому что должен немедленно поведать последнюю пришедшую ему в голову теорию. Милый, что там было сегодня ночью?
— Страх, — ответил Марти. Его темные глаза сверкали в глубоких глазницах, как тропические птицы, исчезающие в джунглях.
— Страх — вот основа американского общества, — монотонно проговорила Мэдди. — Свежая мысль. Увы, он считает, будто первый все это выдумывает.
— Ну, полагаю, после одиннадцатого сентября мир… — попытался свернуть тему Фалькон.
— Не только теперь, — сказал Марти. — Страх был всегда. Даже первооткрыватели американских земель, сильные и бесстрашные люди…
— Это очень интересно, — был вынужден перебить Фалькон. — И было бы увлекательно с вами побеседовать, но я, к сожалению, должен расследовать двойное убийство.
— Видишь, ему не так уж интересны твои теории, — поддела Мэдди, а Марти жестом попросил ее замолчать. — И кстати, инспектор, он все равно считает ее величайшей страной в мире, несмотря на…
— Когда вы в последний раз говорили с Вегой? — спросил Фалькон.
— Я говорил с ним вчера вечером, около семи, в офисе, — ответил Марти. — Деловая беседа, ничего личного. Он держался собранно, профессионально… как всегда.
— Вам известно о каких-либо финансовых трудностях, которые могли угнетать сеньора Вегу?
— Он все время находился под давлением. Такова природа строительного бизнеса. Много забот: здания, оборудование, материалы, рабочие, бюджет, деньги…
— А вы? — спросил Фалькон, оборачиваясь к Мэдди.
— Я? — рассеянно переспросила она, отвлекаясь от какой-то серьезной мысли.
— Когда вы в последний раз говорили с сеньором Вегой?
— Я не… Не могу сообразить, — сказала она. — Милый, когда это могло быть?
— Ужинали вместе на прошлой неделе, — напомнил он.
— Какими тогда были Веги?
— Рафаэль пришел один, — сказал Марти.
— Как обычно, — добавила Мэдди. — Лусия всегда в последний момент отказывалась. То ребенок, то еще что-нибудь. Она не любила эти наши ужины. Была сторонницей традиций. На ужин в чей-то дом ходят только к родственникам. Она считала, что это неудобно. Ей было не о чем говорить, разве что про Марио, а у меня детей нет, так что…
— Она была неврастеничкой, — сказал Марти.
— Как ладили сеньор Вега с женой?
— Он был очень ей предан, — сказал Марти.
— Означает ли это, что любви там больше не осталось?
— Любви? — спросила она.
Марти, кивая, смотрел на жену. Он словно хотел, чтобы Мэдди продолжала говорить, за них обоих отвечая на вопрос Фалькона.
— Инспектор, вы не считаете, что преданность — составляющая любви?
— Считаю, — сказал Фалькон. — Но вы, похоже, отделяете преданность от любви в целом, как будто это все, что осталось.
— Вам не кажется, инспектор, что такова природа брака… или любви? — спросила она. — Что со временем она разлагается, пыл и страсть изнашиваются, волнующий секс…
— Ради бога! — пробормотал Марти по-английски.
— …сила вашего интереса к тому, что говорит или думает другой, безумное веселье от пустяковых шуток, глубокое, безусловное восхищение красотой, умом, безоглядная вера…
— Да, — сказал Фалькон, внутри у него все сжималось, как бывало иногда на встречах с Алисией Агуадо. — Это правда…
Он вздохнул, быстро строча в блокноте какую-то галиматью, желая поскорее уйти.
— Итак, сеньора Крагмэн, на ваш взгляд, их брак был крепким?
— Я всего лишь заметила, что он был предан жене. Лусия — нездоровая и временами тяжелая в общении женщина, но она мать его ребенка, а это имело для Рафаэля большое значение.
Фалькон почувствовал себя увереннее, когда речь снова зашла о деле.
— Сеньор Вега предпочитал держать все под контролем? — спросил он.
— У него было четкое представление о том, как должны вестись дела, и очень дисциплинированный разум, — сказал Марти. — Я никогда не совал свой нос дальше, чем требовалось для моей работы. Он не пытался вовлечь меня в дела компании за рамками проекта. Он даже просил меня покинуть кабинет, если собирался говорить по телефону по поводу неизвестных мне дел. Для него была очень важна иерархия: как ему докладывают о делах, кто что сделал, порядок подчиненности. У меня нет собственного опыта, но его стиль руководства напоминал армейский, что неплохо для стройплощадки. Работа опасная — люди запросто могут погибнуть.
— И в жизни, — заметила Мэдди.
— Что? — спросил Марти.
— В жизни он тоже любил все контролировать. Садовника, свою семью, свое мясо, — сказала она, хлопнув рукой по колену.
— Тогда странно, что Вега приходил сюда ужинать, — заметил Фалькон. — На мой взгляд, такие люди предпочтут ресторан, если решатся довериться чужим рукам.
— Он понимал, что это американский обычай, — объяснил Марти.
— Ему у нас нравилось, — сказала Мэдди, пожимая плечами. Ничем не стесненная грудь качнулась под шелковой тканью. Она поставила ноги бочком и потирала их одну о другую, словно усмиряла зуд.
«Еще бы!» — подумал Фалькон.
— Человек, предпочитающий все контролировать, мог покончить с собой, если его тщательно выстроенный мир готов был развалиться из-за финансового краха или унизительного скандала. Причиной его поступка могла быть и неудача в личной жизни — тяжелая эмоциональная зависимость. Если одно из этих предположений верно, мы достаточно скоро об этом узнаем. Вам не приходит в голову еще какая-то причина?
