— Лондон, — понял я. — ВСТРЕЧА КАФЕ РОЯЛЬ ЛОНДОН. Ничего другого тут быть не может.
— Согласен. Это место встречи. Смотрим, что идёт дальше.
ЧАС 18 НЯ 18 ВЕНА 18 19 А Т О 20 О МАЯ
— Ну, это уже совсем просто! — воскликнул я. — ЧАС ДНЯ ДВЕНАДЦАТОГО МАЯ!
— Через три дня. Видите, как легко поддаётся шифр? Но надо добраться до конца.
21 НАК КРАСН 22 23 Т 24 ЛЬПАН
— Наккрасн… — я в смущении остановился.
— Похоже, цифра 21 — это З. Тогда получается ЗНАК! Из ваших слов следует, что Мориарти и Кларенс Деверо почти наверняка не встречались. Оба гордятся тем, что никто не знает их в лицо. Поэтому Мориарти предложено взять что-то, позволяющее его опознать. Остальное — как раз об этом.
К Р А С Н 22 23 Т 24 Л Ь П А Н
Я ничего не сказал, и Джонс с улыбкой довершил работу.
— Красный тюльпан — вот что это, — сказал он. — В петлице. Текст расшифрован, Чейз…
ПРОФЕССОР МОРИАРТИ. ВСТРЕЧА — КАФЕ РОЯЛЬ, ЛОНДОН. ЧАС ДНЯ, ДВЕНАДЦАТОГО МАЯ. ЗНАК — КРАСНЫЙ ТЮЛЬПАН.
— Нам повезло. Ключом к разгадке оказался сам профессор Мориарти. Не обратись отправитель к нему по имени, над шифром пришлось бы здорово попыхтеть.
— Но вы блестяще справились с этой задачей, инспектор Джонс. Моё восхищение воистину безгранично. Я бы не знал, с какой стороны подступиться.
— Ерунда. Ничего особенного. Мистер Холмс наверняка добрался бы до истины в два раза быстрее.
— Ведь это именно то письмо, на которое я надеялся, — взволнованно произнёс я. — Оно означает, что я тащился через океан не зря… Что затраты на поездку стоили того. Через три дня Кларенс Деверо придёт в кафе «Рояль». Он обратится к человеку с красным тюльпаном и таким образом раскроет себя.
— Если он узнает, что Мориарти мёртв, он не придёт.
— Согласен. — Я помолчал, потом в голову пришла одна мысль. — А если вам дать сообщение, что Мориарти, по вашему мнению, жив? Вас послали расследовать происшедшее у Рейхенбахского водопада. Почему бы не сказать, что из найденных улик следует: к нападению на Холмса Мориарти не причастен?
— А тело в церковном подвале?
Я задумался.
— Представим дело так, что это кто-то другой? — В эту минуту к столу убрать тарелки подошла фрау Штайлер. — Фрау Штайлер, — обратился я к ней, — скажите, пожалуйста, как зовут вашего повара, у которого захворала матушка?
— Франц Гирцель. — Она взглянула на мою тарелку с супом, к которой я едва притронулся. — Не понравилось?
— Отличный суп, — похвалил я. Дал ей возможность удалиться на кухню. — Вот вам и имя, если требуется. На роль покойника вполне подходит наш загулявший повар. Он возвращался к месту работы. Изрядно выпил и упал в водопад. По случайному совпадению его тело прибило к берегу как раз в это время. Скажите газетам, что Мориарти жив, — и пусть Деверо попадётся в ловушку. — Джонс смотрел вниз, крепко поджав губы, и я продолжил: — Мы с вами мало знакомы, но я вижу: вам не по душе, что кто-то может заподозрить вас в нечестности. Со мной такая же история. Но поверьте моим словам: в ваш город проникла страшная зараза. Изгнать её — ваш долг перед согражданами. Поверьте мне, инспектор. При том, что Мориарти больше нет, эта встреча — наша единственная надежда. Мы должны там быть. Лично.
Фрау Штайлер вернулась с главным блюдом: две порции жареного ягнёнка. Я взял нож и вилку, полный решимости всё съесть.
Джонс медленно кивнул.
— Вы правы. Я пошлю телеграмму в Скотленд-Ярд, и завтра мы можем ехать. Если поезда не подведут, приедем как раз вовремя.
Я поднял бокал.
— За поимку Кларенса Деверо, — произнёс я. — И, если не возражаете, за нашу совместную работу — Скотленд-Ярда и агентства Пинкертона.
Мы выпили, положив, таким образом, начало нашему содружеству. Знай мы, что нас ждёт… тогда и вино не показалось бы сладким, а желание трудиться бок о бок едва ли возникло.
Не многим американцам доводится совершить поездку по Европе, тем не менее я с трудом могу описать то, что видел в пути. Я почти всё время глазел в окно па скользящие мимо разбросанные по холмам маленькие фермы, на бурные стремнины, на поросшие ранними цветами долины, но меня что-то тревожило, и я не мог сосредоточиться на увиденном. Поезд шёл очень медленно, мы ехали в вагоне второго класса, без особых удобств. Меня одолевал страх — вдруг опоздаем? Джонс сказал мне, что нам предстоит покрыть расстояние в пятьсот миль, сменить четыре поезда, а потом в Кале сесть на пакетбот и доплыть до Лондонского моста. Опоздание на любую из пересадок было чревато срывом нашего плана. Из Мейрингена мы направились на запад, в Интерлакене пересекли озеро Бриенц и поехали дальше до Берна. Оттуда Джонс послал телеграмму, которую мы составили вместе: профессору Мориарти удалось чудесным образом спастись в ходе трагедии у Рейхенбахского водопада, и, видимо, он вернулся в Англию. Почта находилась на некотором удалении от вокзала, и мы едва не опоздали на поезд — идти долго Джонс просто не мог. Когда мы всё-таки сели в вагон, он был бледен и испытывал очевидную боль.
Первые пару часов мы сидели молча, каждый был погружён в собственные мысли. Но по мере приближения к французской границе, около Мутье, мы почувствовали потребность в общении. Я поведал Джонсу об истории семьи Пинкертонов — Джонс проявил интерес к методам расследования, какие практикуют стражи закона в Америке, пусть и более прямолинейные по сравнению с его собственными, — подробно рассказал ему об их участии в забастовке на Берлингтонской железной дороге несколько лет назад. Агентство обвиняли в том, что оно провоцировало бунты и даже убивало бастующих, но я заверил Джонса: агенты лишь охраняли собственность и пытались поддерживать мир, не более того. Во всяком случае, других сведений у меня не было.
После этого разговора Джонс достал брошюру, которую захватил с собой, и углубился в её изучение, это оказалась монография самого Шерлока Холмса, на сей раз посвящённая пеплу. Со слов Джонса я понял, что Холмс мог обнаружить разницу между ста сорока разными видами пепла от сигар, сигарет и трубок, хотя сам Джонс в этом изыскании дошёл только до цифры девяносто. Чтобы развлечь его, я отправился в вагон-ресторан и взял там пять разных проб пепла у заинтригованных пассажиров. Джонс был безмерно благодарен и весь следующий час дотошно изучал их с помощью лупы, которую извлёк из своего саквояжа.
— Как бы мне хотелось познакомиться с Шерлоком Холмсом! — воскликнул я, когда он наконец закончил изучать пепел и буквально отмахнулся от него. — А вы с ним когда-нибудь встречались?
— Встречался. — Он умолк, и я с удивлением увидел, что мой вопрос каким-то образом его обидел. Это было странно, ведь из всего им сказанного за время нашего краткого знакомства напрашивался очевидный вывод: он страстный и даже фанатичный поклонник знаменитого детектива. — Я встречался с ним трижды, — продолжил Джонс. Но снова сделал паузу, будто не знал, с чего начать. — Первый раз это была даже не встреча, я просто входил в группу агентов Скотленд-Ярда, и Холмс читал нам лекцию, прямым следствием которой оказался арест похитителя драгоценностей из Бишопсгейта. По сей день я склонен думать, что мистер Холмс больше полагался на свои догадки, нежели на строгую логику. Откуда он мог знать, что человек родился с изуродованной ступнёй? Вторая наша встреча носила совершенно иной характер, доктор Ватсон сделал её достоянием гласности и назвал меня по имени. Не скажу, что он описал меня в благожелательных тонах.
— Сочувствую, — только и вымолвил я.
— Вы не знакомы с расследованием, которое стало известно как «Знак четырёх»? Дело было крайне необычное. — Джонс достал сигарету, чиркнул спичкой. Раньше я курящим его не видел, и он, кажется, забыл о разговоре во время нашей первой встречи. Но в последнюю минуту вспомнил. — Извините, что навязываю вам табачный дым, — сказал он. — Иногда позволяю себе такое удовольствие. Не возражаете?
— Ни в малейшей степени.
Он выбросил сгоревшую спичку.
— Инспектором я в то время был начинающим, — объяснил он. — Недавно получил повышение. Возможно, будь это известно доктору Ватсону, он бы не был ко мне столь безжалостен. Так или иначе, как-то сентябрьским вечером — это был восемьдесят восьмой год — я оказался в Норвуде, расследовал пустяковое дело… Хозяйка обвинила горничную в краже. Я как раз допросил горничную, и тут прибыл посыльный — в доме неподалёку произошло убийство, и мне надлежит идти туда, как старшему по званию из тех, кто был поблизости.
Так я и оказался в Пондишери-Лодж, эдакой пещере Алладина… Огромный белый дом с собственным участком, с садом, который вполне мог сойти за кладбище — вся земля была в ямах. Хозяином жилища был некий Бартоломью Шолто, и я никогда не забуду, как увидел его: он сидел в деревянном кресле в своём кабинете, больше похожем на лабораторию, на третьем этаже — мертвец мертвецом, а на лице застыла ухмылка, от которой стыла кровь в жилах.
