Ознакомительная версия.
Кстати, о Донатовском…
Он совершенно не соответствовал созданному мной образу. Более того, я была вынуждена в данном случае признать, что «действительность намного пошлее и банальнее воображаемого мной типажа».
Мне он показался «свидетелем Иеговы», честное слово. Я даже перепугалась, что он тут же начнет шпарить наизусть Библию.
Наверное, они просто не могли найти себе применения, наши бывшие комсомольцы, которых он чем-то напоминал. Кто-то из них рванул в секту «иеговистов», а этот парень решил обрести душевный уют в театре. Простой театр показался ему скучным. Вот он и нагромоздил в бункере эти кошмарные фантазии и, увы, посчитал, что все это — ново и здорово.
Роста он был маленького, начинающуюся лысину старательно прикрывал жидкими прядями, так что сразу и навечно выпал из сферы моих женских интересов. Кроме того, его взгляд был исполнен надменности и в то же время какой-то наивной глупости. Руки… А вот руки были самым отвратительным в его облике! Мало того, что они были несоразмерно большими, с толстенькими колбасками-пальцами, так он их еще все время потирал, невольно привлекая к ним внимание!
Одет же он был, как вы, наверное, уже догадались, в черный пиджак, красную рубашку и черный галстук.
«Что у него за дикая мания к трауру?» — подумала я, с любопытством разглядывая сию неприятную личность.
Он, в свою очередь, смотрел на нас с не меньшим интересом.
— Де-тек-тивы? — переспросил он и неприятно хохотнул. — Такая юная девица?
Эта фраза была сказана так пренебрежительно, что я почувствовала слабый укол обиды. Кажется, мне предлагается сразу стать его врагом? Хотелось бы знать, к чему бы это?
* * *
— Так, — кивнул он, смирившись с тем, что я все-таки детектив. — Надо думать, ваше посещение вызвано гибелью нашей актрисы… Ну, что ж. Мы в трауре, но… Я отвечу на ваши вопросы. Хотя вам самим не кажется, что несколько неуместно врываться к скорбящим об утрате людям?
— Если бы Елизавета Андреевна скончалась не насильственной смертью, никто бы вас не побеспокоил, — холодно парировала я его выпад. — Но в связи с тем, что это не так, вам придется смириться не только с нашим интересом к обстоятельствам дела, боюсь, вас побеспокоит и прокуратура.
— Уже побеспокоила, — усмехнулся он. — С самого утра. Кстати, кто является вашим нанимателем? Или это… — он многозначительно посмотрел на Риту, — конфиденциально?
— Нет, но я не обязана отвечать вам на подобный вопрос.
Чертов тип меня раздражал!
— Я могу сказать вам то же самое.
— Можете, — согласилась я. — Но это не в ваших интересах…
— Позвольте вам заметить, что мои интересы мне более известны, чем вам.
Похоже, я слишком поддалась своим эмоциям и теперь пожинала плоды — беседа не получалась!
— Это я попросила Александру Сергеевну заняться расследованием обстоятельств Лизиной смерти, Костя, — произнесла Рита.
— Ты?!
Он удивленно вскинул брови.
— Но почему?!
— Костя, я не думаю, что Лиза стала жертвой маньяка! И ты знаешь это не хуже меня.
— Ошибаешься, Рита! Вряд ли мне хорошо известно, кто убил нашу Лизу!
— Но это был не маньяк! Потому что…
Она сделала глубокий выдох и с отчаянной решимостью выпалила:
— Потому что ты, Костя, первый сказал мне, что с Лизой что-то страшное происходит! Ты первый это заметил! Значит, черт тебя побери, ты лучше всех это знал! Ведь именно ты разговаривал с ней куда откровеннее и чаще нас всех! Может быть, тебе стоит прекратить ломать эту комедию?
* * *
В комнате воцарилось молчание. Оно было тяжелым, как туман, царящий на улицах Тарасова.
Донатовский, прищурившись, изучал Ритино лицо, причем оба напоминали Удава и Кролика. Рита, однако, его тяжелый, гипнотизирующий взгляд встретила с достойным восхищения мужеством. Храбро ответив на него, она даже позволила себе дерзкую улыбку.
— Ну, хорошо, — кивнул Донатовский. — Мы поговорим. Раз вы так этого хотите, я пойду вам навстречу, хотя, признаюсь, не люблю сыщиков ни в каком виде. Ни доблестных представителей милиции, ни тем более такую мелкую шушеру, выросшую на плесени нуворишей, как вы. Пройдемте в зал. Там — воздух, которым дышу я, которым дышит Рита и дышала Лиза. Мне будет легче вспомнить подробности наших с ней разговоров, а вам легче понять нас. Потому что мне кажется, что вы, Александра Сергеевна с вашим молчаливым другом, не понимаете, что имеете дело с совершенно особым типом людей, анализировать поступки которых вам, уж извините, не под силу.
Я смолчала, проглотив обиду.
— Мы слишком тонкая и воздушная субстанция, — продолжал он свой сеанс публичного самолюбования. — Наши мысли и чувства отличаются от мыслей и чувств нормального среднего человека. Вы — нормальны, мы — паранормальны…
«Господи, надо же так упиваться собственным бредом», — с тоской подумала я, но прерывать паранормальную личность не стала, памятуя о том, что еще несколько мгновений назад своевольностью чуть не нарушила наше «взаимопроникновение».
В конце концов, в нашей работе нужны зачастую и терпение, и безграничное смирение. Но, господи, где этому учиться? Не в монастырь же идти, в самом деле…
* * *
Мы шли по узкому коридору, пробуждающему в моем воображении картины средневековья. Причем лишенного романтической лакировки, действительно мрачного, действительно инквизиторского, действительно — ужасающего.
Меня так и подмывало поинтересоваться у нашего провожатого, не воображает ли он себя «паранормальным» воплощением Савонаролы.
Наконец мы оказались в небольшом зале, стены которого были окрашены в любимый режиссером красный цвет. Портьеры на окнах ужасали чернотой мрачнее ночи. Сама сцена располагалась посередине и была отделена от зрителя лишь невысоким бортиком.
— Ну, вот и пришли, — горделиво воскликнул Донатовский.
Пройдя в центр сцены, он застыл, заложив руки за лацканы пиджака и слегка наклонившись вперед, отчего его фигура тут же приобрела фарсовое сходство с памятником вождю пролетариата.
Может, отсюда у него и такая незыблемая страсть к красному?
Оглянувшись на Пенса, я обнаружила, что мой невозмутимый Сереженька с трудом сдерживает смех.
Интересно, надо будет потом узнать, что его так рассмешило. Меня все это напрягает, ужасает и отвращает, а Пенс собирается «закатиться, как шарик в уголок»!
Все-таки мужская психология — величайшая загадка для моего слаборазвитого ума!
— Итак, Лиза. Да, действительно, последнее время с ней трудно было работать. Она все воспринимала слишком… Я бы сказал: близко к сердцу. Правда, за счет этого иногда выигрывал образ, но не всегда. Поймите, например, что в случае с Ниной в начале спектакля горечь во взгляде неуместна. Я постоянно пытался вернуть ее к жизни. Но…
Он круто развернулся на высоких каблуках, — кстати, ненавижу я у мужчин маленького роста эти каблуки! Какая-то трусливая расписка в собственной неполноценности! Мне кажется, даже свои физические изъяны надо воспринимать и преподносить с чувством собственного достоинства.
— Но бороться с Лизиным сплином у меня не хватало времени. Честно говоря, я считаю, что отнесся к этому чересчур всерьез. Похоже, ее просто мучил незатейливо-незадачливый роман. Тем паче что в один прекрасный день я увидел ее в обществе весьма импозантного мужчины… Тут недалеко есть маленькое кафе, которое любят посещать актеры. Именно там я их как-то раз и застал. Похоже, они разговаривали о чем-то неприятном для Лизы, потому что она сидела мрачная и не смотрела на него. Проще говоря, наша Елизавета Андреевна «ковыряла взглядом стол» и явно была расположена к истерике. Я сел поодаль, поскольку не видел особого смысла в своем присутствии при беседе. Говорили они так тихо, что, ей-богу, сообщить вам, о чем шла речь, я бы не смог, даже если бы у меня вдруг и появилось бы такое странное желание. А вот чем закончилась это рандеву, я могу описать.
Он задумался и вдруг протянул руку к Рите.
— Сигарету, пожалуйста!
Рита, к моему удивлению, тут же протянула ему сигарету.
Первой моей мыслью было, что Донатовский так разволновался, что непременно захотел закурить. Собственно, так оно и было — он чиркнул спичкой, затянулся, но тут же потушил сигарету.
Я вдруг осознала, что в этот момент его рука с толстыми пальцами, описавшая полукруг, выглядит почти как женская с длинными и нежными пальчиками.
Как это у него получилось — не понимаю! Но я даже глазами захлопала, чтобы вернуться в реальность — потому что это показалось мне просто магией — как выразилась бы моя мамочка, «морок, да и только!»…
Действо тем временем продолжалось. На губах Донатовского появилась легкая полуулыбка с оттенком горечи, и он отвернулся в сторону, досадливо поморщившись.
Ознакомительная версия.
