Ознакомительная версия.
Ей повезло. В тот день в больнице дежурила ее однокурсница, с которой они учились в одной группе и поддерживали дружеские отношения. Та мгновенно оценила ситуацию и вдвоем они покатили мальчика в реанимацию. Она начала правильное лечение и через несколько часов ребенок был спасен. Опасность миновала. Мама мальчика по — прежнему рыдала, но только теперь — от счастья, и все пыталась поцеловать ей руки. Когда состояние ребенка стабилизировалось полностью, она, счастливая и окрыленная (все-таки эту жизнь она спала, ни смотря ни на что!) вернулась домой. И радость ее не могло умалить даже знание о том, что в этот раз она точно будет уволена. Ну и что, если ее уволят? Все равно невозможно работать в таких условиях! В таких условиях не сможет работать ни один нормальный и уважающий себя профессионал! Но все равно — в глубине таилась мысль: а вдруг ничего страшного, а вдруг Грабовский еще не уволит и поймет, что она права, и все будет хорошо, и условия ее работы улучшатся, вместо того, чтобы ухудшиться… Но утром ее вызвали по телефону в офис и Грабовский ее уволил. При чем уволил в грубой, хамской форме и даже не выплатил положенных денег, попросту зло украв ее зарплату. Для него это были гроши, а она так нуждалась в них! От несправедливости она почти заболела, а, вернувшись домой, проплакала весь день. Кости утешал, как мог. Он был рад — ему не нравилось, что из-за постоянных конфликтов с начальством она вечно ходила издерганная. От утешал ее тем, что в районной поликлинике хотя бы не будет ночных дежурств. Она плакала и соглашалась. На этом фоне для нее померкло исчезновение Стасиков. Когда она пришла в себя, с момента их пропажи прошло больше семи дней.
В тот день, когда Костик спросил о том, приедут ли Стасики на каникулы, подруга вернулась к ней еще раз, вечером, и застала ее плачущей на диване. Застать ее плачущей было так странно, что подруга растерялась. Они никогда не плакала, ни в какой ситуации (а тяжелые моменты бывали в ее жизни не раз), и в глубине сердца подруга вообще сомневалась, что она умеет плакать. Но в этот раз — она сидела на диване, закрыв руками лицо, одна в темной и пустой комнате, и раскачивалась из стороны в сторону, пропуская пряди волос сквозь скрюченные пальцы. Перепугавшись, подруга включила свет (хотя с порога была предупреждена Костиком, что мама в таком состоянии, что ее лучше не трогать):
— Вика, что с тобой? Что с тобой происходит?!
— Я виновата… — в ее голосе звучали судорожные рыдания, — О Господи, как же я виновата…
— В чем? — подруга рухнула рядом с ней на диван, — в чем ты виновата?
— Я спасаю чужих людей…. Я так сильно переживаю за чужих людей, а своих не спасла…. Я ведь знала, Господи, я видела и все знала… Я знала, что она плохо с ними обращается, заставляет голодать, бьет, видела, что дети ей не нужны, что она просто мечтает вышвырнуть их на улицу, что считает этих детей своим наказанием или проклятием…. Но я специально закрывала глаза! Я не хотела видеть! — оно оторвала руки от лица и бухнула кулаком о подлокотник дивана, — да я должна была потратить часть своих денег и забрать этих детей к себе! Поехать и забрать к себе! Оформить опекунство или что там еще делают…. Или просто забрать, без оформления всех этих бумаг! Я же видела, что им плохо! Но я эгоистка, гнусная тварь…. Меня ужасала сама мысль, что я возьму ее детей…. Я пыталась ненавидеть детей так же, как ненавижу ее, и думала, что поступаю правильно! А теперь…. Дети не могут быть виноваты. Господи, да я готова себя за это убить! Это я, я одна во всем виновата!
— Прекрати! — подруга крепко сжала ее плечи, — прекрати немедленно так себя терзать! Ты ни в чем не виновата! Любой человек поступил бы на твоем месте так!
— Нет, не любой! Я не любой человек! Я всегда считала, что люблю детей, я спасала их, спасала сотнями, а теперь предала двух самых беззащитных и несчастных….
Из ее глаз потоком хлынули слезы, заливая лицо, руки, диван…
— Ты не предала… — снова попыталась подруга.
— Нет, предала! Сегодня я поняла это с отчетливой ясностью! С такой ясностью, что перепугалась сама! Увидев все это, я просто по — настоящему перепугалась! Я должна была забрать у нее детей! Должна была забрать! И если б я их забрала, с ними бы ничего не случилось! Как я могла поверить в то, что из моей сестры получиться хорошая мать?
— Успокойся! Согласись — тогда тебе бы даже не пришло в голову, что такое может случиться! Да никому бы не пришло! И потом, какой бы матерью не были твоя сестра, но ведь она была их матерью, верно? И по — своему она их любила — так же, как дети любили ее.
— Да никогда она их не любила! Она вообще не способна любить! Такие, как она, не способны на человеческие чувства! Спорю, она сейчас безумно рада, что избавилась от такой обузы! Да они мешали ей жить и она их ненавидела!
— Как ты можешь такое говорить?!
— Могу! Я ее знаю! Она даже не задумается о судьбе детей, даже не опечалится, что их нет!
— Рано говорить, что их нет. Может, они еще живы.
— Может. Но в это никто не верит. Никто….
— А ты сама?
— Я не знаю…. Теперь я уже ничего не знаю….
Подруга обняла ее, понимая, что единственный способ успокоить — это дать выплакаться. Особенно, если плачет человек, не умеющий плакать, привыкший все свои слезы держать при себе. Она плакала. Темнота за окнами становилась все гуще. Фотография на шкафу по — прежнему лежала изображением вниз.
Подруга осталась у нее ночевать. И полночи они просидели на диване, обнявшись и плача, разговаривая о прошедших ошибках и еще о том, как можно было их не совершить, и о каких-то неинтересных, не значительных бытовых мелочах, которые вдруг стали очень значительны и важны в острые моменты тревоги. Они разговаривали и плакали, слыша, как за окном продолжает бушевать ветер, разрывая ветви деревьев и обрывки мыслей, ветер, взявшийся ниоткуда, из теплого дня с ясным небом и городом, залитым потоками солнечного огня. Много позже, поговорив обо всем, подруга вдруг спросила ее (вернувшись к страшной теме, которую, оставив в прошедших двух часах, они уже старательно избегали):
— А ты хоть что-то знаешь о своей сестре?
— Ничего, — она немного удивилась, — а что ты имеешь в виду?
— Ты не знаешь, был ли у нее постоянный мужчина?
— Нет. Я не знаю. Но при чем тут это?
— Вспомнилась одна история…. Я читала ее в газете… Это была история (криминальная, кстати сказать) об одной женщине, которая встречалась с женатым мужчиной. Его жена узнала об этой связи и выкрала ребенка женщины, поставив условие, что вернет ее ребенка, если она оставит в покое ее мужа. И закончилось все это знаешь чем? Женщина обратилась в милицию, похитительницу поймали, ребенка вернули (та держала его на даче своих знакомых) и все закончилось хорошо.
— Ты хочешь сказать, что с моей сестрой возможна та же история?
— А почему нет? Ведь ты сама говорила, что она была не разборчива в связях, у нее было много мужчин. Ей ничего не стоило разбить чужую семью. Может, здесь случилось что-то подобное?
— Может… Только я не понимаю, почему такое пришло тебе в голову?
— Я объясню! Вот представь себе: белый день, город, двор, окруженный домами (пусть даже в этом дворе никого нет). Во дворе играют двое детей. Ты представляешь себе, как можно схватить в охапку двоих детей и протащить через весь двор среди белого дня? Да они поднимут такой крик, будут так верещать и вопить, что хоть один человек, но высунется в окно! Я не поверю, что на истерические детские крики не выглянет какая-то любопытная старушка! А тут нет ни свидетелей, никто не слышал никаких криков. Может, я не совсем ясно объясняю свою мысль, но… Но мне кажется, что детей не хватали и не тащили через весь двор! Они могли пойти добровольно, сами, к примеру, с кем-то знакомым…
— Что?!
— Ну… с кем-то из тех, кого они видели, хорошо знали. С кем-то из знакомых своей матери! Понимаешь, что я имею в виду?
— Они могли пойти со знакомой женщиной?
— Не обязательно женщиной! Это мог быть и мужчина. К примеру, мужчина, с которым встречалась их мать….
— О Господи… Действительно, в твоих словах есть резон. Но у следствия другая версия — о том, что дети упали в канализационный люк или в пещеру.
— А, — подруга пренебрежительно махнула рукой, — такая версия проще всего — и стоит не дорого! Но ты сама подумай: дети выросли в этом дворе, на этой улице, и не знали, где находятся опасные канализационный люки?
— Они не выросли в этом дворе. Сестра купила эту квартиру всего несколько месяцев назад и дети жили в этом районе всего несколько месяцев.
— Значит, ты хоть что-то о ней знаешь!
— Совсем не много! Знаю еще то, что ее задерживали за проституцию. Как уличную проститутку, прямо на тротуаре. И я не представляю, как солидный женатый мужчина мог держать подобную любовницу…
Ознакомительная версия.
