Когда он уже взялся за ручку, в дверь кто-то постучал.
— Нет! — закричала Мона.
Майкл повернулся. Она, прижав палец к губам, подбежала к нему.
— Не открывайте,— прошептала Мона.— Пусть он уйдет. Я прошу вас…
Шейн рассмеялся ей в лицо. Мона потеряла всю свою уверенность, и Майкл увидел в ее глазах страх. Он отворил дверь.
Мона вскрикнула, потом, обняв его шею, прижалась к нему. Они увидели стоявшего на пороге человека с седыми волосами, усталым, морщинистым лицом и трагическими глазами, обведенными черными кругами. На вид ему было лет пятьдесят. На незнакомце были дорогой фланелевый костюм, белая рубашка, синий галстук.
Он, не двигаясь, стоял на пороге, как бы ожидая, что ему вежливо предложат войти… Он сначала посмотрел на Мону, потом на Майкла.
Лицо человека не изменилось, но у Шейна вдруг возникло ощущение, что тот узнал его. Визитер с седыми волосами держал под мышкой сложенную газету. Взглянув на Майкла, он небрежно сунул руку в карман.
Шейн иронически усмехнулся и отстранил от себя Мону.
— Входите же, я ухожу.
— Нет, вы не уйдете,— едва двигая губами, не очень уверенно возразил мужчина.
Его правая рука что-то сжимала в кармане. Он повернулся к Моне.
— Что это значит? Если бы я не пришел вовремя, то вряд ли бы мне удалось узнать, что он был здесь.
— А что дальше? — поинтересовалась Мона.
— Ты знаешь, что я хочу сказать. Не пытайся…
— Послушайте,— вмешался Шейн,— если вы ее Ромео, то выясняйте отношения без меня… Она…
— Заткнитесь…
Человек вытащил из кармана пистолет крупного калибра и нацелил его прямо на живот Майкла, туда, где пуля причинила бы наибольшие страдания. Он говорил тихо. Казалось, голос его шел откуда-то изнутри. Шейн отступил. Ему была знакома такая манера разговаривать. Этому трюку преступники обучали друг друга в тюрьме.
Шейн подумал, что, в сущности, ему спешить некуда.
— Вы не расстраивайтесь из-за Поля,— прошептала Мона.— Я делаю то, что хочу.
— Заткнись,— оборвал ее мужчина.
Не опуская пистолета, он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Мона пожала плечами и направилась к дивану. Шейн изучал гостя, в руках которого был последний выпуск «Дейли Ньюс», и подумал, что там, вероятно, был напечатан репортаж Тимоти Рурке со сведениями, сообщенными ему Майклом.
Мона глотнула абсента и ядовито бросила:
— А чего ты достигнешь, явившись сюда с пистолетом? Я выдам тебя фликам, и они…
— Ты не выдашь меня никому. Ты и так достаточно натворила. Я остаюсь здесь и не выпущу пистолет из рук до тех пор, пока не выложишь все, о чем болтала с этим типом.
Шейн отступил к креслу возле окна. Мона резко выпрямилась.
— Ты что, сумасшедший?
— А ты что, не видела сегодняшних специальных выпусков с его вывеской? Этот тип — детектив Майкл Шейн. Прочти-ка эту статью,— он бросил ей на колени газету.— Сама убедишься, для чего он заявился к тебе.
Он резко повернулся к Шейну.
— Вы ищите жертву, чтобы подсунуть ее вместо себя? Да? Очень здорово! Только не стоит считать меня слишком глупым.
Шейн осторожно сел, держа руки перед собой.
— Сейчас сила на вашей стороне, но советую осторожнее обращаться с пистолетом, Ренслоу. Не забывайте, что вы уже сидели за убийство, а это были не лучшие дни в вашей жизни.
Бывший заключенный сразу разительно и страшно изменился. На щеках, покрытых загаром солнечной Флориды, вдруг проступила зеленоватая тюремная бледность, появившийся в глазах испуг загнанного зверя сменился угрозой.
— Я этого не забываю,— проскрипел он,— и не частному детективу напоминать мне об этом. Даже если мне придется замарать ковер Моны его потрохами…
— Это будет не самым умным выходом из положения,— осторожно заметил Шейн.— Лучше повнимательнее обращайтесь с оружием и будьте благоразумны.
— А я и так считаю себя достаточно благоразумным.
Буслл Ренслоу сел напротив Майкла и направил тяжелый пистолет на детектива. Злобное выражение исчезло с его лица, но глаза говорили о том, что этот человек доведен до отчаяния.
Мона развернула газету и громко прочитала статью Рурке, в точности излагавшую версию Шейна.
Кончив читать, Мона потянулась за абсентом, потом повернулась к Майклу, и он увидел страх в ее глазах.
— Что вам здесь нужно? — спросила она неуверенным тоном.— Что означает эта история с Карлом? Ради бога, отвечайте!
— Значит, ты не знала, что он детектив? — вмешался Ренслоу.— Можно сказать, что он здорово тебя поддел. И какова во всем этом роль Карла? Боже мой, я хочу знать…
— Заткнись! — прошипела Мона.— Шейну ничего не известно. Он играет в «угадайку».
— Я не так далек от отгадки,— заверил ее Шейн.
— Вы будете еще ближе к ней, когда вас прикончат! — закричала Мона.
Злоба и страх совершенно лишили ее самообладания. Мона Табор не слишком далеко ушла от тех канав, в которых прошла ее юность. Она дрожащей рукой поднесла стакан ко рту.
— Может быть, вы отгадали,— заметил Ренслоу,— Карл Мелдрум сыграл забавную маленькую роль. И не думайте, что я ни о чем не догадывался. Я никак не мог понять этого типа, но в первый раз, когда я его увидел, а он узнал, что я брат Леоры, он сообщил мне, что раскусил ее и ненавидит… Поэтому я все время следил за ним и сегодня пришел сюда, чтобы…
— Старая вонючая падаль! — закричала Мона.— Как я могла сомневаться в том, что такой подонок, как ты, обязательно сделает гадость!
Шейн сидел спокойно и, держа руки на коленях, наблюдал за Моной и Ренслоу.
— Попробуем договориться,— вдруг вмешался он, довольный поворотом разговора.— Я тоже хотел бы сказать вам, кто убил вашу сестру, но для этого мне надо узнать кое-что еще. А как ваше мнение на этот счет, Ренслоу?
В глазах бывшего заключенного появилось хитрое выражение.
— Я предпочитал бы, чтобы этим занималась полиция.
— А я нет. У меня нет намерения позволить им обвинить Джона Дарнелла в убийстве.
— Вы, может быть, измените свое мнение, когда мы немного побеседуем, или все еще будете хитрить? — спросил Ренслоу.
— Как это вам пришло в голову? — закричал Шейн.— Я вас не обвиняю! И если обвинение свалится на шею Мелдрума, то вы-то ни при чем. Это никого не должно волновать… за исключением убийцы вашей сестры!
— Вы что, принимаете меня за болвана? Я знаю, что все может случиться при вашем правосудии, и дорого заплатил за это знание. Двадцать пять лет жизни. Мне удалось выйти из тюрьмы, и тот, кто вчера свернул шею моей сестре, сделал меня богатым. Так что могут подумать на этот счет, как вы полагаете? Если бы я был даже за сотни миль от этого дома, всегда можно подкупить свидетелей, и они покажут, что видели, как я входил в дом.
— Вы ничем не рискуете, если у вас есть алиби. Я никогда не помогал осудить невиновного.
— Ну да! Я имел с этим дело не единожды и имел возможность хорошенько обдумать все. Мой отец и судья говорили мне то же самое: «Будь честным, говори правду и ты ничем не рискуешь!» Проклятье…
Буслл Ренслоу на глазах превратился в старого желчного человека. Его била дрожь, и пистолет в его руках ходил ходуном. Шейн надеялся, что курок пистолета достаточно тугой. Он понимал, что в таком состоянии преступник способен на все.
— Меня ударили по спине и велели драться,— с горечью продолжал Ренслоу.— Это был несчастный случай. Все тогда перепили. Мое единственное преступление состояло в том, что я удрал. Плати долги обществу, мальчик!
Он копался в памяти, поворачивая нож в ране, вспоминая дни и ночи, проведенные в клетке, и говорил монотонным, бесцветным голосом, который звучал ужаснее, чем любое проявление гнева.
— Хорошо, я был болваном. Я сам себя погубил. Процесс закончился бы скорее, и я отделался бы шестью месяцами, если бы был такой, как все. Я выступил перед судьей и честно рассказал все, как оно было, но я сын Алоиза Ренслоу, который делал миллионы, в то время как другие умирали с голоду, ища золото. Тогда считалось вполне гуманным осудить человека только за то, что он сын богача. Нет, молчите. Хотите знать, почему я убью вас? Да лишь бы только не рисковать своей головой. Что, мой отец поддержал меня? Что, миссис Леора, святая недотрога, помогла мне? Что вы думаете? Сколько понадобилось бы миллионов Алоиза Ренслоу, чтобы вытащить меня из ада? Несколько сотен тысяч долларов, чтобы позолотить чью-то лапу. Но мой старик с ними не расстался. Почему? Потому что это Леора помешала ему. Вот так! Половины состояния ей было мало, она хотела иметь все. Да. Меня осудили, и состояние оказалось в ее распоряжении. А теперь у нее нет ничего. Надеюсь, вы понимаете, что я скорее предпочту уничтожить вас, чем еще раз говорить правду перед судом.
— Мне кажется,— спокойно заметил Шейн,— что вы произнесли обвинительное заключение. Вы ненавидели сестру, а ее смерть обогатила вас.
