Маша Багрянцева легко отщипнула ложкой толику массы и стала жевать нежно, как мороженое.
- А вы знаете, что есть очень невезучие алмазы? Бриллиантом "Великий Могол" владели восемнадцать царей и все были несчастны: погибали, изгонялись, умирали в нищете...
- И мы помрем, - сказал геофизик, разглядывая свою миску.
- Испанский король Альфонс Двенадцатый один хороший бриллиант дарил своей невесте, потом бабушке, затем сестре и в конце концов инфанте - все они быстро умирали одна за другой. Камень вернулся-таки к королю, после смерти которого ни у кого не хватило смелости взять бриллиант...
- У меня тоже не хватает, - признался начальник и опустил миску на стол, в которую жгут из каши убрался моментально, как змея в сосуд у заклинателя.
- Бриллиант "Санси" носил при себе Карл Смелый, чтобы сохранить жизнь, но был убит в сражении. Позже был убит слуга, который вез камень во дворец. Бриллиант считался потерянным, но догадались вскрыть могилу слуги и в желудке нашли этот камень...
- Когда нас завтра вскроют, то в желудках найдут эту резину, - решил водитель грузовика.
Начальник партии встал, подошел к бочонку с капустой, взял банку, откуда Рябинин черпал соль, и громко прочел наклейку:
- Сода.
- Случаем, не каустическая? - поинтересовался геофизик.
Но тут как укушенная вскрикнула томная Люся, и все обратились к ее миске. Из бледно-салатной каши торчала черная лапа гигантского насекомого такие здесь и не водились. Геофизик потянул за нее...
Из каши вылезло странное существо, каких в природе не было и быть не могло. Два громадных глаза на двух лапах... Но Рябинин существо узнал - это были его очки, завязанные бантиком...
Он растерянно глянул на Машу Багрянцеву - ее карие невыгоревшие глаза смотрели на Рябинина нежно, а ее далекая улыбка как бы приблизилась и светила только ему. И невмещаемая радость опалила Рябинина...
- Еще и ухмыляется! - своим кожаным голосом возмутился начальник.
- Вы с ума сошли, - повторил Рябинин.
- А-а, все-таки сошла? Тогда вызывайте "скорую", вызывайте!
Она ткнула кулаком в телефонный аппарат, который зло огрызнулся дряблым звоном. Это звяканье вдруг отрезвило Рябинина, возвращая к здравому смыслу.
- Жанна, да с чего вам пришла такая мысль?
- Я забыла, вы же следователь. Вам нужны доказательства, да?
- Ведь какая-то нелепость...
Она рывком села к столу, обдав Рябинина душистым, почти летним ветерком. Ему казалось, что сейчас в ее лице все подвижно и все живет своей нервной жизнью: застеленные слезами глаза, дрожащий носик, ломкие брови, резиновые губы...
- Вы с ней вместе работали, так?
- Работал.
- Вы ее любили, не так ли?
- Любил, - чуть замешкался Рябинин, не уверенный, что должен признаваться даже ее дочери.
- А вот еще доказательство...
Она затрясла сумку, вдруг позабыв, как та открывается. Рябинин ждал, опять теряя ощущение реальности, - любовь, доказательства, его дочь... Но доказательство она достала и положила перед ним веско, как официальную справку. Опять письмо Маши, кусок ее письма. Тот же крупный и ровный почерк, те же самые чернила...
"Мама, а Рябинин, о котором я тебе писала, влюбился. И в кого, думаешь? В меня. Хороший мальчик и цельная натура. Не знаю, как и быть".
- А что написано дальше?
- Об этом все.
Будь Рябинин волшебником, сделал бы эту Жанну бестелесной и невидимой, растворил бы ее в воздухе, перенес бы куда-нибудь за стены прокуратуры - или сам бы птицей взмыл на крышу с этим письмом в клюве... Хотя бы на десять минут, на одну бы минутку. Чтобы посидеть с ожившими строчками наедине и слиться с их смыслом и с тем временем...
- Жанна, а дата стоит под письмом?
- Мама никогда не ставила дат.
- Оно написано, когда вы уже были на свете.
- Но вы работали с ней и раньше.
- Нет, я работал с ней только один сезон.
- Я совсем не похожа на своего отца...
- Но вы и на мать не похожи.
- Странно...
- Пути наследственности неисповедимы, Жанна.
- Тогда извините меня...
Она успокоилась - даже поправила волосы, растрепанные нервной вспышкой. Приходил в себя и Рябинин. И чем шире разливалось в нем спокойствие, тем сильнее одолевало удивление. Как же так... Уверовать в его отцовство по нескольким строкам о любви? Ну да, если любовь... Рябинин неприятно ухмыльнулся:
- Если любовь, то должны быть и дети. Так, что ли?
Она, опустошенная своим взрывом, вяло согласилась.
- В жизни - так.
- Женщина, а ничего не знаете о любви.
В начале их разговора она бы взвилась, а теперь лишь лениво прикрыла глаза:
- А кто о ней знает...
- Я! - нахально бросил Рябинин.
Она улыбнулась живей, уже с подошедшей силой, уже с иронией. Видимо, ей стало забавно.
- По крайней мере, больше вашего, - чуть отступил Рябинин.
Жанна поставила локоть на стол, уперлась подбородком в ладонь и заговорила неспешно:
- Шестнадцатилетней я влюбилась в капитана дальнего плавания. Он был лыс, холост, курил трубку и держал попугая-матерщинника. Я пришла к капитану домой и сказала, что хочу скрасить его жизнь. Варить по утрам кофе, чистить попугаеву клетку, провожать и встречать в порту. Попугай выразился, а капитан от смеха чуть не подавился трубкой. И позвонил моему отцу...
Она замолкла, уведенная памятью в отошедшие годы. Рябинин ждал - точку она не поставила.
- В восемнадцать лет я влюбилась в хоккеиста. Энергичен был, как его шайба. Привел меня к себе. Все стены увешаны клюшками и голыми бабами из иностранных журналов. Прожила у него месяца три и сбежала...
Жанна вновь умолкла, опять не поставив точки. Рябинин знал, что она ее не поставит, пока не выговорится.
- А потом влюбилась в шишкобоя...
- В кого?
- Или шишкобея. Это официальное название. Он ездил в Сибирь на сбор кедровых орешков. Лазал по деревьям, как обезьяна. Там нужна сила и ловкость. Привозил хорошие деньги, а зиму вел рассеянный образ жизни. Предложил замужество. Подумала, кем я буду? Шишкобойкой? Или шишкобейкой?
- Вы же его любили?
- Сергей Георгиевич, не вводите в уравнения иррациональные числа.
- Вы хотите сказать...
- Я хочу сказать, что с милым рай в шалаше, если милый - атташе.
Теперь она поставила точку, рассказав о своей любви все. И Рябинин вспомнил, что его беспокоило в разговоре о муже, - тогда ведь тоже была поставлена неожиданная точка.
- Так что, Сергей Георгиевич, кое-что о любви я знаю.
- Ну, а про мужа?
- Что про мужа?
- Его-то вы любили? Или он пошел как атташе?..
- Любить я больше не захотела. Могла, но не хотела.
Она неуемно тряхнула короткими волосами, гордясь управляемостью своих чувств.
- Под вашими словами подпишется любой мещанин. Он тоже вытаптывает свою любовь, стоит той забрезжить. С ней ведь хлопоты, морока, переживания, вред здоровью...
- Мне понятны мотивы этого, как вы его называете, мещанина.
- Мотивы?
- Любовь бесполезна, Сергей Георгиевич.
- Ага! - удивленно обрадовался Рябинин.
- Что "ага"?
- Мотивы, польза...
Его удивление было адресовано ему же...
Уголовно-процессуальный кодекс обязывал следователя находить мотивы любого преступления. Рябинин искал, постепенно увлекаясь, - он уже обратился вообще к мотивам человеческих поступков и человеческого поведения. Зачем? С какой целью?.. На эти вопросы мог ответить каждый. Но вот "почему" Иванов обокрал Петрова? Иванов знал, зачем он это сделал, - чтобы у него прибыло. Но он и сам не ведал, почему решился на воровство. Конечно, Рябинин мог бы раскрыть труды психологов и криминалистов, но не было времени, да и подозревал он тайно, что ученые тоже не знают, почему Иванов обокрал Петрова. Поэтому Рябинин думал и примеривал это "почему?" к своим поступкам и чужим, выверяя одну мелькнувшую мысль другой. Много их прошло, пока на дне почти бессознательных поисков не забрезжила какая-то стройность, какая-то теория - доморощенная, для себя. Появление теорий Рябинина не смущало. Не первая. Но так и должно быть - он работал с людьми, а океан человеческих отношений изучен мельче, чем мировой.
Человеком движут мотивы... Рябинин отыскал их три - польза, любопытство, любовь. Никаких других нет, а сложность или загадочность какого-нибудь мотива объяснялась лишь переплетением трех основных. Польза, любопытство, любовь.
Но вдруг он заметил, что не все у него сходится, как в правильно составленном уравнении без какого-то махонького и вроде бы необязательного числа. Польза, понимаемая широко, могла побудить человека строить электростанцию в Сибири, а могла повести на примитивную спекуляцию. Любопытство толкало заглянуть в космос, в атом, в чужие глаза, а могло науськать и на замочную скважину. Вот только любовь - безмотивный мотив осталась сама собой, ибо любили ни за что, будь то женщина, ребенок или родина.
Выходило, что его мотивы не равнозначны и располагаются они по возрастающей величине - польза, любопытство, любовь. Рябинин начинал склоняться к тому, что последний мотив солнышком греет два первых, которые сами по себе мало бы что значили. Польза и любопытство... Они есть и у животных. А любовь - мотив человеческий.
