Под аркой Римских ворот этот человек настиг его. Фредрик сразу заметил слежку и шел не торопясь. Незнакомец схватил его за руку и вытащил из внутреннего кармана пиджака удостоверение.
— Полиция, — сказал он. — Вы норвежец.
Это был не вопрос, а утверждение.
— Будьте любезны взять свой паспорт и последовать со мной в участок. Мсье комиссар желает побеседовать с вами.
— Со мной? Почему? — Фредрик искренне удивился.
Полицейский пожал плечами. Вместе они поднялись к гостинице, где Фредрик зашел в свой номер за паспортом. Полицейский упорно следовал за ним по пятам, точно ждал, что он попытается бежать.
В участке царила бурная активность. Сотрудники в форме и в штатском сновали туда-сюда. При появлении Фредрика беготня на время прекратилась, все уставились на него, и в глазах некоторых можно было прочитать: «Наконец-то Большая Охота завершена, чудовище схвачено».
По длинному коридору Фредрик и сопровождавший его чин проследовали в самую глубину здания. Чин постучал в какую-то дверь и получил разрешение войти.
— Норвежец доставлен, мсье комиссар, — отчеканил он.
— Благодарю. Входите, входите. Спасибо. Вы можете быть свободны.
Выпроводив властным жестом своего подчиненного, комиссар предложил Фредрику сесть. Улыбнулся, поклонился, попросил предъявить документы, взял протянутый ему паспорт. Тяжело опустился в кожаное кресло за столом с тремя телефонами и грудой бумаг, вздохнул и посвятил пять минут основательному изучению паспорта. Затвердив его содержание, отложил паспорт в сторону. После чего достал местную вечернюю газету и протянул ее Фредрику.
— Через час, — медленно произнес он, — эта газета будет доставлена почти во все дома Сент-Эмильона. Мы посчитали, что лучше заблаговременно доставить вас сюда.
Фредрик схватил газету.
Половину первой полосы занимала фотография испуганной пожилой супружеской четы и статья, озаглавленная: «СТРАННЫЙ НОЧНОЙ ВИЗИТ. Некое лицо прибывает по воздуху, разбивает окно и вторгается в спальню мсье и мадам Пиро». Пространно описывалось испытанное супругами потрясение, говорилось, что подобраться к этому окну было невозможно без длинной лестницы или подъемного крана. Однако ни лестницы, ни крана не было. Вторгшийся в спальню молодчик говорил на хорошем, но ломаном французском языке и утверждал, что он норвежец. Следовало описание примет, примерно соответствующих внешности Фредрика. Статья драматически завершалась инквизиторским заявлением: «Не исключается связь между этим происшествием и семью загадочными исчезновениями, над расследованием которых сейчас лихорадочно трудится полиция». О деньгах, оставленных Фредриком в уплату за разбитое окно, ничего не говорилось.
Фредрик бросил газету на пол и рассмеялся. Он хохотал так, что чуть не свалился со стула, рискуя, как говорится, умереть со смеха. Фредрик знал по опыту, что смех — неплохое оружие, когда на карту поставлена жизнь.
Комиссар наморщил лоб. С озабоченным видом поковырял в носу. Встал, подошел к шкафчику, достал бутылочку вина и два стаканчика. Вытащил из нагрудного кармашка сигару и закурил. К тому времени, когда он выпустил второе колечко дыма, приступ смеха у Фредрика кончился, и комиссар смог обратиться к нему с вопросом:
— Стаканчик вина, мсье? И может быть, вы будете любезны объяснить, что вас так насмешило?
Фредрик принял стаканчик и поглядел на бутылку: «Шато Гран-Потэ» 1978. Хорошее вино. Сделав глоток-другой, он начал рассказывать.
Дескать, сидя у себя в гостиничном номере, он выпил полбутылки виски. После чего отправился в дискотеку, где выпил пива и бутылку вина. По пути обратно в гостиницу ему вдруг захотелось полюбоваться видом на ночной город, и он сел на парапет у монастыря францисканцев, свесив ноги. Он был под хмельком, и когда церковные часы начали бить двенадцать, потерял равновесие, упал и повис на тросе уличного освещения. Напрягая все силы и сохраняя хладнокровие, ухитрился добраться до стены дома напротив и пройти по выступу до окна. Остальное комиссару известно. Фредрик указал на газету.
— Кроме одной детали, — заключил он. — На тумбочку около испуганных супругов я положил деньги в уплату за разбитое окно. Пятьдесят франков.
С этими словами он встал и живо схватил со стола свой паспорт, прежде чем начальник полиции успел что-либо возразить.
— Пойдемте со мной. — Фредрик позвал жестом комиссара. — Монастырь тут совсем близко. Я покажу вам, как все было.
Он направился к двери, и комиссар последовал за ним.
Двум полицейским было приказано сопровождать начальника для осмотра места происшествия. Их коллеги в участке явно были удивлены, видя, что норвежец шагает к выходу без наручников.
Фредрик наклонился через парапет и поежился. Свидание с улицей внизу было далеко не приятным. Помогая себе жестами, он коротко повторил свое объяснение. В заключение выдернул из брюк рубашку и показал рубец, пересекающий по диагонали живот выше пупка.
Его рассказ убедил полицейских. Мсье комиссар подошел к Фредрику, пожал ему руку и воздал должное его удаче, смелости и силе. Добавил, что впредь гостю следует поменьше налегать на спиртное. Но Фредрик еще не все сказал.
— Я требую, — заключил он, — чтобы завтра в вечерней газете был помещен материал с объяснением случившегося. И с извинением за несправедливые, попросту говоря оскорбительные подозрения по моему адресу. Я приехал сюда закупать вино, приехал по делу. Понятно?
Он мог позволить себе говорить повелительно.
Новые рукопожатия и заверения. Конечно, конечно. Ошибка будет исправлена.
Фредрик повернулся кругом и зашагал прочь. Он был доволен, очень доволен. Быть может, после всей этой газетной писанины ему будет легче решать ребус. Письмена станут четче, маски тоньше.
Теперь Руке не так легко будет скрываться.
Он пересек улицу Гваде, зашел в магазин «Сувениры» и купил открытку. Прямо на прилавке написал Тобу и Майе, что все в порядке, но он задерживается на неделю дольше, чем намечалось. Опустив открытку в почтовый ящик, дошел до Колокольной площади. Присмотрел свободную скамейку возле церковной стены. Предвечернее солнце еще пригревало.
Фредрик размышлял над полным отсутствием видимых мотивов. Кому могло понадобиться убирать его? Единственная точка соприкосновения с Сент-Эмильоном — этот мсье Валет, которого он, возможно, обидел, но не настолько же? Перебрав в памяти события последних двух-трех лет своей жизни, он не нашел ничего, что могло бы объяснить случившееся. И все же. Где-то кроется некая связь. И есть ли в этой цепочке место для семерки пропавших без вести? Прищурясь, он глядел на октябрьское солнце над горизонтом.
— Бык, — говорил тогда Фредрик, — играл особую роль в минойской культуре. Он был частью важнейшего ритуала. Археолог Эванс и его последователи пытались изобразить его всего лишь участником некоего развлекательного действа, возможно, связанного с религиозными процедурами. Но бык был опасен, чрезвычайно опасен. Для кое-кого он представлял смертельную угрозу.
— Ты исходишь из своего толкования линейного письма Б? — спросил Тоб.
В этот час в «Кастрюльке» оставалось всего два посетителя, и они только что получили свой кофе.
— Отчасти, — сказал Фредрик. — Но с этим письмом Б многое еще неясно. Я опираюсь на гипотезы некоторых современных молодых археологов. Например, в этой книге.
И он показал Тобу и Майе книгу, которая его особенно увлекала своей попыткой по-новому взглянуть на загадочную минойскую культуру. Последние посетители давно ушли, а они еще долго сидели у столика за полками. Здесь часто развертывались азартнейшие дискуссии.
Поневоле мысли Фредрика вновь и вновь возвращались к отрадным часам в «Кастрюльке». Он был бы не прочь обговорить свои нынешние проблемы с Тобом и Майей. Но сейчас он был один; вообще, Фредрик Дрюм почти всегда в одиночку выносил самые трудные испытания в своей жизни. В глубине души ему осточертело это одиночество. Осточертело прозвище Пилигрим. Конечно, он совершал паломничества, посетил самые удивительные места. Странствия продолжались и теперь. Последние годы у него не было постоянного места жительства. В Осло он переезжал из пансионата в пансионат, редко задерживаясь больше двух месяцев. Так уж сложилось после разрыва с Миа Мунк. Ожесточился? Вряд ли. Затаил обиду? Возможно. Вернее будет сказать, что замкнулся в себе. Тридцать два года. Не пора ли собраться с духом и вновь смотреть на женщин? Прикасаться к ним? Он покраснел. Никто не видел сидящего подле церковной стены Фредрика Дрюма, и тем не менее он покраснел.
Что-нибудь… Непременно в будущем что-нибудь произойдет. Разве он не оптимист? Видит Бог, в один прекрасный день придет конец кочевому образу жизни Фредрика Дрюма. Он потер ссадины.
