Показания обвиняемого были закреплены выездом на берег реки, где он указал место их совместной выпивки и ссоры; кстати говоря, велосипед убитого был найден недалеко от того места. Ракитина перевели из КПЗ, где он находился, в тюрьму. А при очередном допросе он полностью отказался от своих показаний, заявив, что Коликова он не убивал и его признание в убийстве - ложь. На вопрос следователя, чем же тогда было вызвано его признание, Ракитин ничего вразумительного ответить не мог.
Тогда-то дело об убийстве Коликова и было передано Юозасу Вилутису, следователю по особо важным делам при прокуроре республики...
ВПЕРЕД! НЕТ, НАЗАД...
К тому времени, как Вилутис принял дело к производству, оно уже успело превратиться в пухлый, солидный том. Его предшественник поработал более чем добросовестно. Он установил широкий круг свидетелей, допросил их, отобрал и сгруппировал косвенные улики, подтверждающие вину Ракитина, зафиксировал все обстоятельства, имевшие хоть какое-то значение для дела, проверил и отбросил первоначальные версии.
Цель следователя - установить истину. Поэтому вся его работа в конечном итоге сводится к тому, чтобы путем проб и ошибок проложить к ней дорогу через хаотическое нагромождение случайностей, фактов и домыслов. Затем, когда дорога уже проложена, она, если можно так выразиться, благоустраивается и открывается для суда, которому законом предоставлено право окончательной оценки всего, в том числе и деятельности следователя... В данном случае можно было прийти к выводу, что предшественник Вилутиса нашел убийцу, добился его признания, закрепил признание выездом на место происшествия и целым рядом косвенных улик, то есть проделал наиболее сложную и кропотливую часть черновой работы, сделав истину зримой и почти осязаемой. По логике вещей его преемнику предстояло лишь осуществить последний завершающий этап: дойти до конца дороги, вымостить ее соответствующим образом оформленными документами и открыть шлагбаум перед судом. Вилутису оставалось только завершить начатое. Но он предпочел, выражаясь словами Кочарова и Фролова, удалиться от цели, чтобы к ней приблизиться. Наверно, психологически это было довольно трудно. Над Вилутисом довели не только гипотезы его предшественника, но и документы, к которым принято всегда присоединять прилагательное "объективные". Ведь он не начинал работу над делом, он ее продолжал. Слово "продолжать" само по себе обладает гипнотизирующей силой. "Продолжать" - значит действовать в старом направлении, работать в прежнем ключе. Положение усугублялось еще и тем, что Вилутис отнюдь не считал, что его предшественник ошибся. Нет.
Когда мы спросили у Вилутиса, как он первоначально представлял себе перспективу принятого к производству дела, он ответил:
- Я старался не делать прогнозов.
- Почему?
- Прогнозы обычно сковывают, ограничивают обзор. Следователь-прогнозист как бы сам себе надевает на глаза шторы, он видит не все происходящее, а только часть. Прогнозами чаще всего увлекаются на первых порах после окончания университета, в свое время я тоже отдал дань прогнозам. Но у меня это продолжалось недолго.
- Однако вы сомневались в версии своего предшественника?
- Вообще-то говоря, я сомневался во всем, - сказал Вилутис. - Но версия моего предшественника представлялась мне вначале наиболее убедительной.
- А отказ Ракитина от сделанного им признания?
- Это произошло после того, как обвиняемого перевели в тюрьму. Такие отказы - явление обычное: в общей камере всегда найдутся "тюремные юристы", которые убедят новичка ничего не признавать, даже очевидное. А признание Ракитиным, как я убедился, было сделано без какого-либо давления со стороны следователя или милиции. Кроме того, учтите, что свой отказ он ничем не мотивировал; отказался, и все. И хотя признание не является царицей доказательств, как указывается в учебниках по уголовному процессу, сбрасывать со счетов его никак нельзя. А признание Ракитина не было "голым", оно подтверждалось другими объективными данными.
- Значит, вначале вы все-таки исходили из того, что ваш предшественник прав?
- Опять нет, - покачал головой Вилутис. - И вначале, и потом я старался исходить только из того, что у меня не было предшественника. Убедить себя в этом, конечно, было сложно, но зато меня ничто потом не связывало: ни прогнозы, ни тенденции, ни гипотезы. Я был во всем первооткрывателем. Я вернулся к исходной точке и от нее начал прокладывать свой путь. При этом, разумеется, совершенно не исключалось, что моя дорога полностью совпадет с дорогой, проложенной моим предшественником. Но это будет моя дорога к истине, а не его.
- И вы отступили к исходной точке?
- Можно сформулировать и так...
У ИСХОДНОЙ ТОЧКИ
"Исходная точка" - это не признание Ракитина и даже не убийство Коликова. Исходная точка - это обнаруженный в реке труп неизвестного и его опознание. Затем идут обстоятельства, предшествовавшие исчезновению убитого, и, само собой разумеется, версии, множество версий - более или менее правдоподобных, возможных, проблематичных, реальных и сомнительных. Среди них и версия об убийстве Коликова Ракитиным. Вилутис не исключает ее, но зато она не имеет у него и никаких преимуществ перед другими. Равная среди равных. На таком же положении находилась и другая версия, которая возникла из одного несоответствия. На него Вилутис обратил внимание, изучая обстоятельства опознания трупа. Как известно, труп, пробывший в воде восемь дней, изменяется до неузнаваемости. Между тем, Коликова опознала мужа, едва взглянув на его лицо ("туалет" лица не производился, а тело было прикрыто простыней). Странно. Весьма странно. Могло создаться впечатление, что... не опознала ли она мужа по характеру ранений?
Только предположение? Да. Шаткое? Безусловно. Но отбрасывать его нельзя. В конце концов, сделать это никогда не поздно. И Вилутис наряду с остальными версиями разрабатывает и эту, может быть, самую сомнительную. Но так ли уж она сомнительна? Конечно, скорей всего, Коликова убил Ракитин. Но, во-первых, очень странное опознание. Во-вторых, соседи утверждают, что Коликовы жили плохо, часто ссорились и дрались. А в-третьих... Впрочем, "в-третьих" появилось не сразу. Но появилось... Приблизительно через неделю Вилутис отметил весьма многозначительную деталь с прививкой сирени. На допросе Коликова сказала, что муж второго июня должен был прививать сирень. Об этом же говорил и лесничий. Но он утверждал, что Коликов узнал о задании первого июня. Ту же дату называли и рабочие...
Откуда же Ванда Коликова, видевшая мужа в тот день, по ее заявлению, лишь утром, до работы, узнала об этом? Чудес не бывает, всему есть свое объяснение. И самым естественным объяснением является здесь то, что Коликова говорит неправду: в день убийства она видела мужа не только утром, но и днем, в обеденное время, а может быть, и вечером.
Из каких же соображений она отрицает это? Боится бросить на себя тень? Возможно. Но как тогда объяснить, что сразу после исчезновения мужа она интересовалась у лесничего, застраховал ли Коликов свою жизнь? Муж и прежде, бывало, не ночевал дома, а то и пропадал у приятелей день или два, никого дома об этом не предупреждая. Какие же у нее были основания предполагать, что он погиб, и спрашивать о страховке?
И в завершение - история с фанерным ящиком. Как выяснилось, покойный увлекался пчеловодством, из ящиков он делал ульи. Если он просил у продавщицы ящик, следовательно, он собирался ехать из магазина домой, а не пьянствовать на берегу реки...
И все же это не улики, а тени улик, которые, легко появившись, могут точно так же легко и исчезнуть, не оставив после себя никакого следа ни в деле, ни в памяти. И действительно, по мере работы Вилутиса над делом "тени" исчезали. Но не бесследно... Их заменяли улики, вначале разрозненные, затем спаянные в неразрывную цепь. "Сомнительная версия", обрастая доказательствами, становилась все менее и менее сомнительной...
Во время обыска в доме Коликовых Вилутис нашел железнодорожную фуражку убитого и ремень от его полевой сумки. Обыск и допрос Коликовой после него свидетельствуют о том, что цель, казавшаяся еще десять дней назад очень далекой, теперь, видимо, близка...
Вилутис. Что было на голове у вашего мужа, когда он первого июня утром уехал на работу?
Коликова. Синяя шапка.
Вилутис. Вы в этом уверены?
Коликова. Конечно. Я это точно помню.
Вилутис. Но ведь эту шапку, как свидетельствуют все родственники и все ваши знакомые, он никогда на работу не надевал, а носил только с выходным костюмом. Почему же в тот день он поехал на работу в шапке, а не в фуражке?
Коликова. Не знаю. Взбрело в голову, и все.
Вилутис. Но лесничий, как вы знаете, говорит, что первого июня ваш муж приехал в лесничество не в шапке, а в своей фуражке.
Коликова. Он ошибся.
Вилутис. Но то же самое утверждают и восемь других работников лесничества.
