- Я тебе опоздаю! - отрывается от чая "старик". Ему, ответственному секретарю, первому принимать удар и с типографией сражаться.
- Я же говорю! - говорит Бурилов.
- Старики! Ну что вы, старики! - увещевает пожилая очаровашка Сидорова.
А мрачноватый тип (Селихов, наверно) продолжает с машинисткой прихлебывать чай - не обращает внимания, привык.
Дробышев просматривает письмо, накаляется:
- А-а! Старый испытанный рабкор, говоришь?! Это ты его в печать подписывал, когда он писал "шефы на турнепсе складывали корнеплоды корнеплодами вниз"?! Нет, ты отвечай!
- Старики! Ну, перестаньте! Ну, старики!
- И что "энцефалитный клещ нападает на подмышки и пах"?! И что "лучшая защита - самоосмотр и взаимоосмотр"?! Нет, ты мне отвечай! Тоже ты в печать подписывал?!
Бурилов кричит: "Ах так?!" Ю. А. Дробышев кричит: "Ах, тебе еще не нравится?!" Сидорова кричит: "Старики, ну прекратите!" И "старик" кричит: "Я вам опоздаю! Чтобы в типографии как штык!" И обливает кипятком мрачноватого Селихова. И тот тоже кричит... И Светлана быстренько впадает в состояние "луп-луп".
Я все-таки рискую вклиниться и спросить:
- Кто он?
- А?! - спрашивает Ю. А. Дробышев. - Вы о чем?! И вообще, что вы здесь делаете, товарищ?!
- Я про четки. У вас в руках. Вы их узнали. Откуда. Чьи они?
- И я тоже хотел сказать, - подключается Бурилов. Ему перемена темы манна небесная. - Юрий Александрович, помните эти четки? У Пожарского? Помните?
- Ну?! - говорит Ю. А. Дробышев. - Помню! Ну и что?! Слушайте, товарищ Федоров! Нам, как видите, некогда... Так! - И оборачивается к "старику". - Я в типографии. На сверке. Чтобы с сегодняшним номером никаких задержек, никаких чепэ. Проследи. А с тобой... - И он грызет глазами пиита. - Впрочем, потом!..
Но мне с Буриловым на "потом" нельзя откладывать. Дверь за Ю. А. Дробышевым хлопает, и Бурилов говорит:
- Запарка, вы понимаете. На место Гатаева еще не взяли никого, а лето - мертвый сезон, половина в отпусках. Вот и запарка. Вот он и срывается иногда. Так что вы не обращайте внимания.
Я не обращаю внимания. Я снова обращаю внимание Бурилова на четки. Тот говорит, что видел их не у Гатаева, а давно уже, три года назад, у Пожарского. Что это такой... такой...
Тут вспоминаю, что материалы хранятся до возможного суда, и прошу Бурилова не отвлекаться. А то Ю. А. Дробышев наябедничает - Федоров Михаил Сергеевич сорвал выпуск номера, отрывая сотрудников газеты от своего прямого дела.
Только вот нашел бы мне Бурилов все про Пожарского. Фельетон? Да, и фельетон. И все бумаги, которые с ним связаны. В архиве же сохранились?..
Вот что выясняется. Пришло письмо от девиц из соседнего городка небольшого, но молодого, растущего и современного. Девицы живут в одном общежитии, и Родион Николаевич Пожарский - начальник ЖКО. Большой человек по масштабам города... Девицам - от семнадцати до сорока. Держал он их как в монастыре. Чтобы не было "всяких безобразий", мужчинам вход запрещен... Такое письмо от девиц...
"Есть такая сказка. Жил-был король. У короля был сын, принц-наследник. Однажды наследник, играя в саду, упал с дерева и... всего-то набил себе шишку. Но король страшно перепугался за сохранность династии, издал указ: "В окрестностях дворца все деревья спилить!" И спилили... Очень радикальное средство! Но не будем рассказывать сказки..." Такой фельетон Гатаева "Терем-теремок".
Решаю, что перебирать все эти бумаги лучше дома, а не в редакции, куда может вернуться Ю. А. Дробышев и увидеть, что товарищ Федоров, который ему "уже вот тут!", еще и в редакционных архивах копается. Спрашиваю позволения у Бурилова. Он позволяет, он ведь тоже не хухры-мухры, а отдел писем как-никак! И может архивом распоряжаться, да! Вовремя для меня Ю. А. Дробышев на него напустился...
Еще спрашиваю, а чем дело кончилось. А дело не кончилось. И Пожарский после фельетона сильно обиделся, писал в редакцию, в райком, прислал даже "открытое письмо тов. Гатаеву". Но старый редактор эту "открытую" глупость "закрыл" и снова Гатаева туда отправил - по следам выступлений. Пожарский человек немаленький - бомбардировать стал. Редактору в выдержке было не отказать... И когда он, редактор, комиссию организовал и приехали из обкома, то многое выяснилось. Например, что подписи жильцов под "открытым письмом" достигались простым: "Подпиши, а то жизни не будет". И наоборот, когда комиссия приехала, тот же Пожарский вызывал к себе тех же жильцов: "Скажешь, что подписала под нажимом, опять же жизни не будет". А той, которая письмо в редакцию организовала... ну, вот это, с которого все началось... так он ей даже выселением грозил из общежития... Там вообще такая история была!.. Дробышев что делал? Он тогда в больницу слег. Язва у него, что ли, обострилась... Но сразу после суда, который редакция выиграла, поправился.
Я вспоминаю Короля Артура и думаю, что он зря торопился-суетился со своей тысячей. Нет, не поставил бы Дробышев фельетон старинного друга Гатаева. Как бы чего...
Да! Комиссия ведь поработала тогда: все факты в фельетоне подтвердились. И общежитие не ремонтировалось со дня основания, и Пожарский среди ночи вламывался к жильцам с обыском - нет ли где мужчин, и сплетни про девиц распространял... А потом, после комиссии, еще и в суд подал за клевету...
- А четки?
- Он же их везде с собой таскал. На первых порах все кресла в редакции протер. Сядет и сидит. И четки мусолит. Курить, говорил, бросает - и с четками легче.
В общем, такая история...
В общем действительно история!
"Главному редактору... Напечатав в вашей газете фельетон "Терем-теремок", вы дали мне право также публично ответить гр. Гатаеву. Сейчас, как мне докладывают, Гатаев тайно, минуя коменданта, поручает отдельным жильцам собрать подписи, обещая за это добиться допуска мужчин в спальные комнаты к женщинам, проживающим в общежитии..."
"ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО А. ГАТАЕВУ... Я, как отец взрослых детей, не допущу разврата в стенах вверенного мне общежития, могущего последовать за последующими в общежитие мужчинами... Как мне доложил комендант и как следует из помещенного в газете пасквиля, вы изложили факты пристрастно, наложив черное пятно на коллектив... Мне не хотелось бы вас пугать, но только есть еще Закон с большой буквы. Как говорят в народе (вы уж извините, я первое слово перефразирую), что напишешь, то пожнешь..."
"Объяснительная. Редактору... от Гатаева А. М...."
"Уважаемая редакция! Пишут вам девушки из общежития нашего города..."
"СПРАВКА о проделанной культмассовой работе за ноябрь месяц в общежитии... Подпись - Пожарский".
Это еще зачем? Вали кулем, что ли?
"Итак, повторный визит. Пожарский в своей тарелке - он у себя в кабинете. Он сидит - я стою. Сядем..."
А это почерк тот же, что и карандашной пародии на пиита. То есть Гатаев. Ну-ка, ну-ка...
" - Я был в общежитии, и меня не пропустили. Направили к вам. Не скажете, зачем?
- Вы непорядочный тип! Вы извратили мои слова! И поступки! Я не желаю с вами разговаривать!
Очень хотелось ему все это сказать. Долго он готовился. Даже перед зеркалом, не исключено, репетировал.
- Тем более непонятно, зачем меня направили к вам. Вопрос о моей порядочности мы сейчас решать не будем. Мне нужно от вас разрешение на вход в общежитие, и только... Непонятно, правда, почему его нужно брать у вас. И почему его вообще нужно брать. Что у вас там за укрепрайон?.. Кроме угроз, редакция от вас никаких внятных ответов не получила. Мне поручено выяснить, какие меры приняты... Судя по рогаткам, которые вы понаставили, это единственные меры.
- От меня вы ничего не получите!
- Прекрасно! Теперь отвлекитесь. Я - не Гатаев, вы - не Пожарский. Я - журналист, прибывший по заданию редакции, вы - начальник ЖКО, обязанный соблюдать все правила положения об общежитиях...
- Как вы могли, молодой человек, написать такое! Да еще накануне нашего большого общего праздника! Это как-то даже настораживает!
Демагог...
- Праздники существуют у нас для того, чтобы сосредоточить внимание на еще не решенных проблемах.
- Это кто сказал?! - Щурится.
- Ленин.
Молчит Пожарский долго. И говорит:
- Да. Правильно. На проблемах. А у меня проблема с пропускным режимом ре-ше-на! Ясно?!
- Ясно. Ваше упорство я могу истолковать как сознательное желание скрыть произвол, творимый вами в общежитии.
- Мал-ладой человек! - переходит он на менторский тон. - Я эти общежития изучил как свои пять! У вас молоко на губах не просохло, когда я сам в общежитии поселился! Вы знаете, что там творится? Вы знаете, сколько лет я в таких общежитиях прожил?!
- Какого же черта, - говорю я, - вы столько лет занимаете должность начальника ЖКО, если считаете, что и внуки ваши должны жить в таких же общежитиях?! Да еще как в каземате - девочки отдельно, мальчики отдельно. И ни-ни - в гости!
Пожарский свирепеет. Вспомнились правила вежливости - приношу корректные извинения, покидаю кабинет..."
Еще в верхнем углу первой страницы было написано: "Послесловие, или Продолжение разговора". Еще на последней странице была редакторская резолюция: "Алексей! Резко, но иронию потерял. Сушишь, оправдываешься. Мне не нужен протокол. Давай в своей манере!"
