Машина проскочила через центр, свернула на набережную, потом запетляла среди теснившихся в переулках старых домишек и уверенно втиснулась в узкие ворота двора, заставленного ящиками, пустыми бочками.
— Приехали, — Виктор Степанович выключил мотор.
Тщательно заперев дверцы, он кивком подозвал парня в белой поварской куртке, курившего у двери с марлевой занавеской.
— Лева здесь? Скажи, Виктор приехал. Иди, иди, — видя отразившееся на лице парня сомнение, Виктор Степанович слегка подтолкнул его. — Живей! — Парень, оглядываясь, пошел.
— Поглядим на аппарат Левы, — Виктор Степанович, широко шагая, направился в угол двора. Юрка и Жора поплелись за ним.
— Хорошая тачка! — Виктор похлопал крепкой ладонью по крышке жемчужно-серой «волги». — С видео и стереомузыкой.
— У фарцы перекупил, — авторитетно заявил Жорка. — Вроде в разных государствах живем — одни только смотрят, а у других все есть.
— Не юродствуй! — оборвал его Виктор Степанович и обернулся к подошедшему маленькому полному человеку кавказской наружности, одетому в белый халат. — Вот и любезный хозяин. Привет, Лева! Не ждал?
Толстенький седоватый Лева, изображая искреннюю радость, раскинул в стороны короткопалые руки:
— Всегда рад, всегда жду! — Он сделал широкий жест в сторону двери за марлевой занавеской. — Прошу!
— Где? — шагая рядом с ним, спросил Виктор Степанович.
— Как всегда, — шариком катясь впереди, ответил Лева и предупредительно приподнял марлю, пропуская гостей.
В узком коридоре пахло харчо и шашлыком, за открытыми дверями были видны облицованные кафелем стены, широкие столы с надписями: «Для сырого мяса», «Холодные закуски». Миновали выход в торговый зал, где за столиками сидели люди и сновали официантки, поднялись по узкой лестнице на второй этаж и, пройдя еще одним коридорчиком, попали в небольшую комнату со стенами, обшитыми деревянными панелями. Длинный стол был уже сервирован — графинчик с водкой, пара бутылок коньяка, кувшин сока, большое блюдо жареного мяса, зелень, отварной картофель, ветчина, селедка под соусом, красная рыба, масло.
— Присядь, — кладя себе на тарелку рыбу, кивнул на свободный стул Виктор Степанович. Лева послушно сел.
Поняв, что можно приступить к трапезе, Юрка и Жора тоже стали подвигать к себе блюда.
— Хорошая у тебя машина, — наливая в хрустальный фужер яблочного сока, заметил Виктор Степанович.
Лева достал из кармана халата скомканный носовой платок, вытер пот со лба и закивал, заулыбался. Виктор Степанович стрельнул в него взглядом и продолжал:
— Вчера был в твоем районе, хотел зайти, не стал беспокоить. Думаю, лучше сегодня с ребятами загляну, потолкуем по-приятельски и решим проблемы. Ты как?
— Конечно, конечно, — снова закивал Лев Михайлович.
— Врешь ты, Лева, — скучно сказал Виктор.
— Клянусь! — прижал ладошки к пухлой груди Лев Михайлович и, как показалось Юрке, готов был даже съехать жирным задом со стула и бухнуться на колени. Поглядывая на него, Юрка решил: гостеприимный хозяин, наверное, и есть должник-жулик. Иначе почему с ним так разговаривает Виктор Степанович?
— Отчего ты молчишь, Виктор? — с мольбой спросил Лева.
— Запонки из серого жемчуга носишь? — промокая губы салфеткой, ухмыльнулся Виктор Степанович. — Под цвет машины? Сейчас, Лева, запонки не в моде.
Лев Михайлович шустро подтянул манжеты сорочки в рукава халата и снова застыл в выжидательной позе.
— Спасибо, накормил, — отложил салфетку Виктор. — Теперь перейдем к деловой части. День — червонец!
— Витя, подумай что говоришь! — молитвенно поднял руки к потолку Лев Михайлович.
— Подумал и подсчитал, — сухо сказал Виктор Степанович. — Будешь пререкаться, станет пятнадцать рэ. Ничего, поднимешь. В крайнем случае сдашь свою тачку в Южном порту.
Лев Михайлович застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Юрке стало жалко его, маленького, толстого, убитого горем, правда, непонятно — каким?
— Это последнее слово? — глухо спросил Лева.
— Последнее слово дают на суде, — назидательно ответил Виктор. — А мы в дружеском кругу. Пока…
— Хорошо! — хозяин встал, поправил узел галстука. — Где и когда?
— Сегодня, сейчас, здесь! — ткнул пальцем в стол перед собой Виктор Степанович.
— Побойся Бога! — возмутился Лев Михайлович.
— Завтра будет уже по пятнадцать, — хищно улыбнулся Виктор Степанович.
— Ладно… — Лева сразу сник, словно из него выпустили воздух. — Я пойду?
— Не забудь о нашем беспокойстве, — вслед ему сказал Виктор Степанович. Лева, не оборачиваясь, дернул плечом, будто его хлестнули плетью по спине, и выскочил за дверь.
— Спекся! — Жорка весело подмигнул Юрке.
— А чего это: день — червонец? — спросил тот.
— Счетчик, как в такси, — пояснил Виктор Степанович. — Каждый день просрочки долга — десятка. Не думай, таких наказывать надо, чтобы знали. — И добавил: — В твоем возрасте пора знать про счетчик.
— Откуда мне знать? — хмуро выдавил Фомин. Сегодняшнее дело ему не нравилось: попахивает вымогательством. И зачем он здесь нужен? Неужели этого слизняка Леву не могли придавить без него? Да и что давить, он и так сам все отдал.
— Сидишь прикидываешь, как обирали бедного Леву? — усмехнулся Виктор. — А ты знаешь, сколько Лева в день имеет? Здесь чебуреками с лотков торгуют, воду продают, официантки клиентов обсчитывают. И все Леве отстегивают. Зарплата у него сто пятьдесят, зато какая тачка! А запонки? Не в наследство же это получил! В свое время голый и нищий Лева занял денег и купил себе место в захолустном привокзальном ресторане, затем стал директором вагона-ресторана, потом перебрался в Москву, построил роскошную кооперативную квартиру с двумя туалетами и гараж. А ртов у Левы в семье, кроме него самого, еще четыре. И все не работают, но едят, причем неплохо. И еще дача в два этажа, с телефоном, не говоря уже о том, что вся его семейка одета по последнему писку моды.
— Как же его до сих пор не посадили? — удивился Юрка.
— За что? — засмеялся Виктор Степанович. — Он сам не ворует. Ты оглянись вокруг: сколько подобных Леве живут и процветают! Сядет он и без нас, на таких теперь начали обращать внимание. Не знаю только, надолго ли хватит запала. Но представь на минуточку, что Лева уже сел. А долг? Кто его отдаст? Ведь давали деньги бедному Леве, а не Леве с машиной и дачей.
Вернулся Лев Михайлович, положил на стол большой пухлый конверт. Виктор взял его за уголок и поднялся:
— Деловую часть считаю законченной. Рад был тебя повидать, — он подал хозяину заведения руку и первым пошел к лестнице вниз, небрежно помахивая зажатым в пальцах пакетом. Жорка и Юрка направились за ним. Последним, как побитый, плелся Лева.
Во дворе он словно ожил, пожал всем руки на прощанье, снова улыбался и просил не забывать, заходить в любое время. Когда машина тронулась, Юрка оглянулся: Лев Михайлович стоял посредине захламленного двора, глубоко засунув руки в карманы халата, и, набычась, мрачно смотрел им вслед…
На Садовом кольце высадили Жорку, Виктор Степанович тоже вышел из машины, о чем-то поговорил с ним и вернулся.
— Садись рядом, дорогу покажешь, — предложил он.
Юрка охотно пересел. Возникшая в начале их знакомства некоторая настороженность исчезла — вроде не такой плохой мужик Виктор Степанович, не глупый, не пьянь. Даже сумел заметить Юркино состояние, разъяснил что к чему, ненавязчиво, с уважением. Это тебе не Славка с помятым «Запором».
— Ты, я слышал, один живешь? — скосил на Юрку глаза Виктор Степанович. — Справляешься с хозяйством? Молодец. Черкни телефончик, тут одна работенка будет, если не возражаешь.
— Какая? — насторожился Фомин. — Как сегодня?
— Не совсем, — улыбнулся Виктор. — Надо к одному знакомому на дачу съездить. Оплату труда фирма гарантирует.
Подъехали к дому. Фомин хотел распрощаться, но Виктор удержал его. Достал конверт и сунул Юрке в карман:
— Гонорар! — весело подмигнув, пояснил он.
Фомин вышел из машины, открыл конверт, увидел пачку червонцев — ровно десять штук. Он хотел вернуть их: за что брать — накормили, на машине покатали… Но Виктор Степанович, приоткрыв окно, крикнул:
— Бери, бери, заработал… — и дал газу.
Проводив глазами машину, Юрка некоторое время стоял, зажав в потном кулаке смятый конверт с деньгами…
Рисовать Глеб начал с раннего возраста. Ходил немного в изостудию, где старенький учитель рисования, разглядывая его рисунки, морщился, как от зубной боли. Упрямый мальчишка все видел по-своему и не желал вмещаться в привычно милые рамки общепризнанных школ и направлений. Однажды, выслушав очередные критические замечания, Глеб молча собрал листы с рисунками и ушел, чтобы больше никогда не возвращаться в изостудию, где хвалили прилежных мальчиков и девочек, аккуратно перерисовывавших чучела и фаянсовые кружки. Как узнал впоследствии никто из прилежных художником не стал.
