— Первый раз киллера изоображать заставляют, — проворчал Сенников. — Бомжом приходилось работать, когда Семена Барабана пасли… сутенером был, когда под прикрытием с Гариком Парамоновым работал, чтобы маньяка выловить, мать его… А вот киллера изображать как-то не приходилось.
Стоявший у стены подъезда Суров скептически скривил тонкие губы.
— А теперь покажите, Максимова, как вы стреляли в него.
— Пусть он зайдет в чердачное помещение. А потом по моему сигналу выбегает, — проговорила я и покосилась на Сурова: как он воспринимает всю эту комедию?
Гром был невозмутим и смотрел на меня тусклым металлическим взглядом — ну совершенно как у генерала ФСБ Зубарева.
Я повернулась к проему чердачной двери, где стоял Сенников, и проговорила:
— Я подошла сюда, и тут он выскочил на меня. Я не успела выстрелить, а он применил ко мне прием… боюсь, капитан, ты такого не знаешь… и бросился вниз по лестнице.
— И тогда ты начала стрелять? — подал голос Гром.
— И тогда я начала стрелять.
— Какой прием? — спросил майор Дементьев. — Покажи.
— На вас?
— На нем, — указал на Сенникова эфэсбэшник. — А… он же у нас в роли киллера. Тогда срочно переквалифицируем его в спецагента Багиру. А вы, Максимова, обозначайте действия киллера.
— Может, не стоит? — снова заговорил Гром и посмотрел на часы: по всей видимости, у него было мало времени, и он, вероятно, согласился присутствовать на этом следственном эксперименте только для того, чтобы продумать возможные пути дальнейшего ведения моего дела.
— Стоит, — не согласился Дементьев, — показывайте, как киллер применил к вам прием и бросился бежать.
Сенников пробурчал что-то, дескать, хватит разводить детский сад… но майор оборвал его выразительным жестом и сказал:
— Показывайте, Максимова.
— Я стояла тут, — начала объяснять я, пододвигая Сенникова к двери. — Он выбежал вот так…
И я сделала движение вперед.
— …а потом применил ко мне прием с захватом…
С этими словами я перехватила руку Сенникова и, резко повернув его вокруг оси на девяносто градусов, напутствовала таким пинком, что капитан взвыл и отлетел прямо на наблюдающего за действом Ивана Никитича.
Суров шагнул в сторону и избежал нежелательного контакта с набравшим значительную кинетическую энергию бравым рубоповцем.
— …и затем он побежал вниз, — продолжила я и ринулась вниз по лестнице.
Прежде чем все присутствующие поняли, что это не следственный эксперимент, а самый что ни на есть настоящий побег, я успела преодолеть четыре лестничных марша, и только после этого мне вслед метнулся отчаянный вопль майора Дементьева:
— Максимова, стой! Стой, твою мать!
— Она мне, сука, палец сломала!.. — ухнул в пролет лестницы злобный вой Сенникова.
Я глянула вниз: стоявшие на первом этаже двое здоровенных парней, вооруженных «ПМ», бросились наверх с явной целью захватить меня.
Вниз было нельзя.
А наверху звенели непрекращающиеся вопли майора Дементьева:
— Максимова, стой… стой, дура, хуже будет!
— Вряд ли… — пробормотала я и резко развернулась к окну. Оно располагалось между вторым и третьим этажами, так что высота была приличная. Но рискнуть стоило, тем более что в свое время я немало тренировала такие прыжки.
Я отдернула внутренние створки и, убедившись, что внешние заклинило, как то часто водится в российских подъездах, сохранившихся в своем заповедном безобразии еще с советских времен, разбежалась и прыгнула.
…Я думаю, этого прыжка не постыдился бы любой приличный каскадер: я подобралась, втянув голову в плечи, пробила всем телом оконную раму — и вылетела в морозный воздух, ударивший меня не хуже, чем вся объединенная мощь осколков стекла и обломков оконного переплета. Я приземлилась весьма удачно, правда, больно ушибив бедро при перекатывании и гашении инерции, — но ведь прыжок мог быть сопряжен с куда более существенными травмами.
Я вскочила и, довольно сильно хромая, побежала в арку. За спиной послышался звон стекла, а потом сухо щелкнули два выстрела. Последний был начисто перекрыт нечеловеческим воплем, в котором я лишь спустя некоторое время смогла признать голос Грома.
Меня завернуло в какой-то полузанесенный снегом подвал… снег ухнул, залепляя лицо и уши — но уже в следующий момент я подлетела, как будто распрямилась в теле мощная пружина, и бросилась вперед, не заметив, что после меня на снегу осталось отчетливое кровавое пятно…
* * *
— Нигде нет! — доложил, подбегая к Сурову, майор Дементьев.
После этого ошеломляющего побега он мигом вспомнил, кто есть кто, и, вероятно, подумал, что за все происшедшее будет отвечать не он, а старший по званию… нет, такой наивности офицер ФСБ не может себе позволить. Не мог Дементьев подумать такого. Просто он растерялся, и его самодовольство как рукой сняло.
— Нигде нет ее! — повторил он. — Там кровь… на снегу. Подстрелили ее, наверно. Проверить больницы надо. Хотя… — он замялся, — я думаю, не пойдет она в больницу.
— Конечно, не пойдет, — сказал Суров. — Ты, майор, в двух шагах от нее пройдешь, а не заметишь. Видишь, как все просто получилось. Ее подставили — грубо, откровенно. И она подумала, что против лома нет приема, окромя другого лома. А этим ломом и был вот этот ее побег. Грубый и откровенный. Однако же сработало! А насчет того, что стреляли вы в нее — так это вам же боком и выйдет, если что. Ну что ты на меня уставился, майор? Иди — ищи!
— Есть! — машинально ответил Дементьев и исчез.
Суров посмотрел себе под ноги, на примятый разбегающимися во все стороны следами снег, сплюнул и пробормотал:
— Где уж вам найти ее… болванам. В больницу…
Я сама не ожидала, что мой простой и дерзкий трюк с побегом сработает так элементарно. В сущности, я для того и согласилась признать свою вину, чтобы меня забрали из этого осточертевшего СИЗО и привезли на место преступления. Я была уверена, что моим конвоирам и в голову не придет, что я на такое решусь. Вот Гром — он хорошо меня знал и понимал, на что я способна и на какие отчаянные меры могу пойти, если меня загнать в угол.
Теперь я могла действовать на свое усмотрение. Правда, мне нужно быстрее разгребать это темное и путаное дело с убийством Клейменова. Разгрести его прежде, чем до меня доберутся спецслужбы, из дружественных мгновенно превратившиеся во враждебные структуры.
А то, что до меня рано или поздно доберутся, в этом я нисколько не сомневалась. В конце концов, я не всемогуща, чтобы бегать от органов сколь угодно долго. Тем более сейчас, когда за мной уже не стоит отдел Сурова и когда я не могу применить финансовые и функциональные активы. Включая открытый счет в тарасовском банке и пресловутый «Ягуар».
Я даже не могла вернуться в свой номер в гостинице.
К тому же у меня не было денег.
Не правда ли, оптимистичное и жизнеутверждающее положение вещей?
Я порылась в карманах и выудила оттуда смятую сотенную бумажку. Командировочные…
Я скосила глаза направо и только тут заметила, что мое плечо сильно кровоточит. Боли почему-то я не чувствовала, наверно, адреналин действовал не хуже обезболивающего. Но долго так продолжаться не может: мне непременно нужна медицинская помощь. В больницу… нельзя в больницу — выловят меня в больнице в два счета.
Есть один вариант. Только один.
* * *
Я надавила на кнопку звонка и замерла, прислушиваясь к звукам за дверью. Впрочем, прислушиваться было особо не к чему, поскольку стояла абсолютная тишина. Я лишний раз пожалела, что со мной нет моей чудесной сумочки, в которой лежали не менее чудесные отмычки и прочий специнвентарь. Можно было бы сделать хозяину сюрприз и проникнуть в квартиру без его ведома.
Но этого не потребовалось. За дверью что-то стукнуло, послышались шаги.
— Кто там? — спросил Глеб.
— Это я, — был мой исчерпывающий ответ.
— Кто — я? Э-э-э…
Узнал. Тишина глухо ворочалась несколько необычайно долгих секунд, а потом дверь распахнулась, и на меня поверх очков, съехавших на нос, глянули два округлившихся глаза:
— Юля? Но ты же…
— Да, да, — устало выговорила я. — Мне нужна твоя помощь.
— У тебя кровь? — быстро спросил он. — Заходи, заходи. Ты очень удачно меня застала. Еще бы несколько минут — и я убежал.
— Да у меня в последнее время сплошные удачи, — усмехнулась я и вошла в квартиру. И едва не натолкнулась на мраморную фигуру, которая, как помнится, украшала прихожую Глеба Константиныча анатомическим совершенством своего белокаменного тела…
* * *
— Вот такие дела, — подытожила я, завершая свой короткий рассказ, который ни разу не был перебит каким-нибудь «ахом» или «ни хрена себе!»
