– Господа, – сказал Барнес, когда вошел со своими спутниками в вестибюль, – я прошу вас об одолжении. Вы оба находились в поезде, когда была совершена кража, и я хотел бы задать каждому из вас отдельно один вопрос по поводу этого дела. Согласны вы на это?
– С удовольствием, – отвечал француз.
– Я уже сказал вам, что вы можете меня спрашивать о чем угодно, – заметил Митчель.
– Хорошо. Мистер Митчель, не будете ли вы так любезны подождать несколько минут? Я вас недолго задержу.
Митчель поклонился, и Барнес в сопровождении француза вошел в комнату, где лежал труп, и встал возле стола, на котором лежала несчастная. Он молча смотрел на Торе, который со своей стороны внимательно разглядывал убитую. Ни один мускул не дрогнул на его лице и он вообще не проявил ни малейшего волнения. Барнес решился заставить Торе заговорить первого: может быть, из его слов удастся выведать что-нибудь ценное. Прошли две минуты, показавшиеся Барнесу вечностью, а затем француз действительно поразил сыщика. Смотря ему прямо в глаза, он спросил его самым равнодушным голосом:
– Откуда вы узнали, что я медик?
– Я не понимаю вас, – отвечал Барнес.
– Мистер Барнес, вы ввели меня в эту комнату, говоря, что желаете задать мне один вопрос. Войдя и увидя труп, я тотчас же догадался, что это был только предлог. Я старался понять, зачем вы меня сюда привели, и потому молчал. Вы также молчали. Я не могу объяснить ваш поступок иначе, как тем, что вы желали услышать мнение об убийстве компетентного человека; только я не понимаю, как вы узнали, что я врач, поэтому я и спросил вас об этом. Достаточно ли ясно я выражаюсь?
– Вполне, – ответил сыщик, совершенно разочарованный. – Я могу вам только ответить, что я не знал о том, что вы медик, и привел вас сюда, чтобы задать вам один вопрос.
– В самом деле? Так спрашивайте.
– Не можете ли вы сказать мне, кто эта дама?
– Вы слишком высокого мнения обо мне. Я никогда в жизни не видел этой дамы. Желаете вы еще что-нибудь спросить?
– Нет, благодарю.
– В таком случае, прощайте.
Вежливо поклонившись, Торе собирался выйти из комнаты, но Барнес, боясь, чтобы он не предупредил Митчеля, сам поспешил открыть ему дверь и не выпускал его из виду. Холодно поклонившись Митчелю, Торе вышел из дому, а Митчель вошел в комнату к сыщику. На Митчеля вид трупа произвел совсем иное впечатление, чем на француза. Как только он увидел труп, он с полуподавленным восклицанием ужаса приблизился к нему.
– Бог мой! Мистер Барнес, что же это такое?! – воскликнул он.
– Что? – спокойно спросил Барнес.
Они смотрели несколько минут друг другу в глаза, затем Митчель отвернулся.
– Я дурак! – воскликнул он, и с обычным хладнокровием стал смотреть на труп. – Вы говорили, что желаете меня о чем-то спросить. Что же вам угодно?
– Прошу вас сказать мне, как зовут эту даму?
– Как ее звали, хотите вы сказать. Роза Митчель.
– Aгa, значит, вы ее знали?
– Я обещал ответить только на один вопрос, что я и сделал.
– Вы признались, что вы ее знали.
– Ну, это вам будет трудно доказать.
– Неужели? Вы полагаете? У меня есть свидетели. Господа, прошу вас войти. Дверь на другом конце комнаты открылась, и вошли два доктора.
– Что вы на это скажете? – продолжал сыщик.
– Я вам очень благодарен за то, что вы даете мне возможность подтвердить свидетельскими показаниями все, здесь происшедшее, а также за то, что вы так скоро открыли мне, что мы здесь не одни.
Барнес стиснул зубы при этой насмешке, а Митчель обратился к докторам:
– Господа, – произнес он, – я очень доволен, что вы слышали, что здесь говорилось. Может быть, вам придется быть свидетелями на суде, и тогда вы будете в состоянии удостоверить, что мистер Барнес меня спросил, как зовут эту даму, а я, поправляя его, ответил: «Ее звали Роза Митчель». Верно ли я передаю происшедшее?
– Вполне, – отвечали доктора.
– Мистер Барнес утверждает, будто я сознался, что был знаком с этой дамой; я же заявляю, что признал только одно, что мне известно ее имя, а это не одно и то же.
– Вы признали не только это, – раздраженно произнес сыщик, – вы узнали труп с первого взгляда, следовательно, вы должны были хорошо знать эту даму не только по имени.
– В этом вы правы, мистер Барнес; конечно, я должен был знать ее в лицо. Но я также знаю, например, лицо и имя актрисы Лилианы Руссель. Если бы я узнал ее труп, служило бы это доказательством того, что я лично был с нею знаком?
– В этом случае нет, но не станете же вы утверждать, что эту даму вы узнали таким же способом! Ведь она не была известна публике, как актриса.
– Откуда вы это знаете?
– А разве она была актриса?
– Это новый вопрос, и я отказываюсь на него отвечать, по крайней мере, при свидетелях. Если вы проводите меня на мою квартиру, то я попытаюсь объяснить вам, как это случилось, что не будучи лично знаком с дамой, я узнал ее труп.
– Конечно, я пойду с вами, и вы объясните мне это. Они вышли, молча достигли 5 проспекта. Митчель,
по-видимому, раздумывал о своем положении, а Барнес считал за лучшее не торопить его. Он употребил это время на то, чтобы воспроизвести в уме весь ход дела, и пришел к следующим соображениям:
«Почему оба эти господина вздрогнули, когда я сказал, что драгоценные камни были спрятаны вне поезда? Может быть, потому, что они знали, что именно так было на самом деле. Торе мог знать об этом потому, что он, может быть, и есть вор. В таком случае, Митчель был или его сообщником, или видел, как он спрятал саквояж на какой-нибудь станции. Или, может быть, Митчель сам спрятал мешочек? Но как могло это случиться, когда я всю ночь не спускал глаз с его отделения? Быть может, я уснул, но это маловероятно. Поэтому мне прежде всего следует узнать, какие отношения существуют между этими людьми и не находятся ли они в заговоре? Что касается убийства, то странно, что оба они нашли возможность бывать в этом доме, странно, что оба так равнодушно отнеслись к моему предположению о том, что вор мог убить даму с целью завладеть драгоценностями. Если Торе убил эту даму, то его поведение перед трупом было удивительно. Но, с другой стороны, он признался, что изучал медицину, а на медиков трупы не производят впечатления; к тому же, как медику, ему легко было перерезать сонную артерию простым перочинным ножом, хотя, впрочем, для этого не требуется особенных медицинских сведений. Поведение Митчеля еще загадочнее. Если бы он был убийцей, то ввиду его необыкновенной способности скрывать свои чувства следовало ожидать, что он спокойно взглянет на труп. Вместо того, он был очень возбужден и близко подошел к трупу, чтобы рассмотреть его, тогда как убийцы, обыкновенно, отступают от своей жертвы. Между тем он назвал имя этой женщины, и оно совпадает с названным ею самой. А так как он охотно назвал имя, то какую цель он преследовал, вырезая так тщательно метки из всех платьев? Если же Роза Митчель – это фальшивое имя, почему так тщательно скрывают ее настоящее имя? Пожалуй, я предложу ему некоторые из этих вопросов».
Размышления Барнеса были в этом месте прерваны словами Митчеля:
– Нам обоим, конечно, любопытно знать, о чем каждый из нас сейчас думал, и я удовлетворю ваше любопытство. Я старался взглянуть на себя с вашей точки зрения и отгадать, какие заключения вы вывели из моего поведения в присутствии покойницы.
– Я не могу ничего вам сообщить о моих заключениях, потому что еще не пришел ни к каким, – заметил Барнес. – Моим правилом было всегда не делать слишком скорых заключений; если сыщик имеет предвзятое предположение, он легко может поддаться искушению выискивать подтверждающие его улики. Я же стремлюсь раскрыть истину и потому избегаю предположений.
– Хорошо, я вижу, что мне придется несколько изменить мое мнение о сыщиках, хотя вообще я прав, и вы составляете исключение.
– Лесть на меня не действует, мистер Митчель. Вы находитесь в настоящее время в очень затруднительном положении, и было бы хорошо, если бы вы могли мне объяснить, каким образом вы знаете убитую?
– Это я и сделаю. Я видел эту даму только один раз в своей жизни. Нет еще двух лет, как я поселился в Нью-Йорке и прошлую зиму стал женихом мисс Ремзен. Месяц спустя я получил письмо за подписью «Роза Митчель» с извещением, что подписавшаяся может открыть тайну, касающуюся моей семьи и способную заставить мисс Ремзен взять назад данное мне слово. Она назначила цену за свое молчание и приложила свою фотографию, чтобы я мог узнать ее, так как имела дерзость объявить мне, что лично придет за деньгами. Это она и сделала, и с тех пор до сегодняшнего дня я ее уже не видел.
– Можете вы доказать это?
– Я могу вам показать письмо и фотографию, если вы пойдете со мной в кладовые для хранения – Гарфильдо.
– Это мы можем сейчас же сделать. Вы заплатили деньги?
– Да.
– Подумали ли вы, что очень опасно платить за шантаж? Это может служить доказательством того, что человек чувствует себя во власти вымогателя.
