– Нет, я не против. Тем более что я Москву совсем не знаю…
* * *
Ночью в постели Марго обложилась документами. Она знала, что Лютов крепко спит – из гостиной доносилось его сладкое похрапывание. Порывшись в папках, которые она предусмотрительно прихватила с собой из квартиры Инги, она выяснила, что, помимо машины с гаражом, у Новак имелся какой-то склад умопомрачительных размеров, находящийся на уже хорошо известном ей Петровском бульваре. Не так уж и далеко от Рождественки, где жила Инга.
Хотелось посмотреть. А вдруг ей удастся там, на этом складе, что-нибудь выяснить об Инге? Ведь не могла же она обзавестись всем этим движимым и недвижимым имуществом без чьей-либо помощи. Да и вообще, как же так получается: человек пропал, сгинул, а его до сих пор никто и не хватился. Как ни хотелось Марго обращаться к соседям, чтобы навести справки о покойнице, но другого выхода у нее просто не было. Ведь стоит ей только узнать, что у Инги никого нет и что по ней сейчас никто не плачет, как сразу же все встанет на свои места. А именно: можно будет уже искать людей, способных поменять фотографию на паспорте Инги, после чего все ее имущество будет продано, а деньги достанутся одной Марго. Ну, может, еще и Лютову, поскольку он свой человек и оценит ее доброту по достоинству. От этих наполеоновских планов кружилась голова. Ей не терпелось поскорее сесть в машину, примчаться на Петровский бульвар, разыскать склад… Стоп. Она не может появиться возле склада на своем «крокодиле». Люди, знавшие Ингу и находящиеся у нее в подчинении (а почему бы и нет?) – имеются в виду те, что работают на этом складе, – могут узнать машину, и тогда неприятностей не оберешься. Ладно, пусть на метро она доберется до Петровского бульвара, разыщет склад и, прикинувшись безработной, попытается устроиться туда на работу. Пусть даже на самую низкооплачиваемую, работать-то она все равно не собирается. Не пройдет и двух дней, как ей станет все ясно: кто хозяин, кем приходится Инге и все такое прочее. План показался ей просто-таки гениальным.
Утром Лютов ушел почти на рассвете, сказав, что у него срочные дела. Оставил ключи, показал даже, где лежат деньги, и, пообещав, что поговорит со знакомым адвокатом насчет «умершей в поезде Инги», убежал. Марго показалось неестественным, что он ни разу не спросил ее о том, зачем она это сделала. То есть он, конечно, знал, что она взяла деньги, на которые и жила в гостинице, и все! Неужели его фантазия на этом и кончалась? Неужели ему, этому неглупому человеку, не пришло в голову, что у Марго, решившейся на такое, были глобальные планы? Скорее всего, причина молчания кроется в порядочности блаженного, пришла к выводу Марго. Или он ждет, что она начнет рассказывать дальше. Ха, дальше. Так я тебе все и рассказала. Разве что снова напиться. По-трезвому такие вещи не рассказывают. Но тут же вспомнила, что призналась-то она ему с глубокого похмелья, продалась, что называется, за литр апельсинового сока. Есть такие люди, подумала она с грустью, имея в виду себя, родимую, которые умеют создавать сами себе проблемы. Жила бы себе спокойненько без Лютого, в гостинице, обедала в ресторане, каталась на «крокодиле», осматривая столичные достопримечательности, пока не решился бы вопрос с Ингой. А там уж видно было бы. Но, с другой стороны, она знала: что бог ни делает, все к лучшему. Мало ли что случится, у нее есть Лютов.
Как ни странно, но весь день она провела дома: варила обед, осматривалась, кое-что изменила для удобства в спальне, поменяв вещи местами. Затем, не дождавшись хозяина, пообедала, посмотрела телевизор, почитала «Джен Эйр», вообразив себя на ее месте, и, сморенная, уснула. Лютов приехал поздно, поужинал и засел за какие-то бумаги. «Не обращай на меня внимания, Марго, занимайся своими делами. А у меня работы по горло». Спать она легла рано, да только сна у нее не было. Из головы не шли документы. Вот где она пожалела, что не брала бесплатные уроки немецкого в интернате. Сейчас бы они ей наверняка пригодились.
Сложив аккуратно все бумаги в папку и спрятав ее в шкаф с нижним бельем, она откинулась на подушки. Да, он был прав, когда уговаривал ее переехать к нему. Здесь безопаснее, спокойнее и пахнет домом. Противоречивые чувства, которые владели ею постоянно, все время, что она находилась рядом с Владимиром Николаевичем, заставляли ее о многом задуматься. Во-первых, ей показалось, что он сильно изменился. Вместо взрослого мужчины, каким она его помнила, сегодня Лютов казался ей чуть ли не ровесником. Она понимала причину, которая крылась в первую очередь во взрослении самой Марго. Поначалу ей и старшеклассники с разницей в возрасте в пару лет казались взрослыми мужчинами. А что было тогда говорить о двадцатитрехлетнем Владимире Николаевиче? Кроме того, ведь он встречался с мамой. Следовательно, она и относиться должна была к нему как к потенциальному отчиму. А что получается на сегодняшний день? Лютов – потенциальный любовник, сожитель, друг, муж. Она спрашивала себя, смогла бы лечь с ним в постель, и отвечала твердо: нет. Между ними стоял светлый, в романтическом ореоле образ матери, Наташи Троицкой. Марго с грустной улыбкой подумала о том, что в устах Лютова имя матери воспринимается ею как-то особенно нежно.
Мысли ее упрямо возвращались к складу. И еще одно обстоятельство не давало покоя – ключи. Дело в том, что в связке с ключами от гаража осталось невостребованными еще несколько ключей, которые вполне могли иметь отношение к тому же складу.
Бессонница все-таки подняла Марго с постели. Она накинула тяжелый хозяйский халат (надо бы купить свой, да и обзавестись ночной рубашкой) и вышла на кухню. Открыла холодильник. Вот и снова она поймала себя на том, что ведет себя здесь как дома. Но почему?
Послышался шорох – она быстро обернулась и, увидев стоящего в трусах Лютова, смутилась.
– Я пить захотела, – извиняющимся тоном прошептала она, словно поблизости кто-то спал.
– Да я ничего, просто услышал звуки и решил узнать, все ли у тебя в порядке…
– Я вот еще что… – Марго стояла перед ним, неловко прижав к животу коробку с соком. – Как мне тебя называть? По имени-отчеству?
– Зови Володей, если хочешь. Можно дядя Вова. Мне все равно.
– Дядей Вовой не получится – это как по ране сыпать перцем. Давай Володей.
– По рукам. А я, ты знаешь, что-то проголодался. Видел только что гастрономический сон. Но если честно, то я по ночам часто ем. Ты не будешь возражать, если я себе подогрею щей.
– Странно… Почему это я должна возражать? Ты же здесь хозяин, это мне надо у тебя спрашивать, что можно делать, а что – нет.
– Глупости. Мы свои люди, и ты должна крепко это себе усвоить. Да, кстати, я обещал тебе узнать, что грозит таким нехорошим девочкам, которые выбрасывают тела из вагона.
Он посмотрел на нее хитрыми глазами, и лицо его расплылось в улыбке.
– Так вот, адвокат сказал мне, что никогда прежде не сталкивался с подобными случаями…
– И это все?
– Нет, не все… Он сказал, что весьма сложно определить, имеется ли в подобном действии состав преступления, хотя…
– Говори! Не тяни!
– … хотя все это попахивает статьей 244 «Надругательство над телами умерших и местами их захоронения»…
– Ты это серьезно? – Марго напряглась.
– Вполне… Однако в конце разговора он заметил, что раз героиня романа никакого преступления не совершала и перед тем, как выбросить труп из окна, убедилась, что девушка мертва, так она вроде как ни в чем не виновата. Другое дело – мотив… – Лютов говорил загадками, неприятными загадками, от которых мороз шел по коже.
Марго отвела взгляд. Началось. Вот он, разговор, которого она так ждала и боялась. Конечно, кому это захочется показывать все самые свои неприглядные качества души. Даже инстинкт самосохранения покажется жалким блеянием в свое оправдание.
– Мотив? А разве не понятно? – Она густо покраснела. – У меня же ни копейки за душой не было… Я открыла ее сумку и увидела деньги, ключи…
– Много денег?
– На гостиницу бы хватило, на месяц, да еще и приодеться.
– Марго, а вот это уже преступление.
– Я предупреждала тебя, что мне не следовало сюда переезжать. Теперь ты понимаешь?
– Такое понять трудно. Но, с другой стороны, у меня нет морального права упрекать тебя в чем-либо. Я могу допустить, что человек, попавший в определенную, сродни безвыходной, ситуацию, ведет себя неадекватно. То есть людям, живущим в сытости и покое, их поведение может быть непонятным и даже абсурдным, если не преступным. У меня вот тоже однажды была ситуация… Когда от меня ушла жена, я напился. Вообще не помню, где ночевал, с кем, но очнулся на улице, в сквере на лавке. Замерзший и ничего не соображающий. Никак не могу определить район, где нахожусь. Пальто в грязи, шляпы нет, карманы вывернуты наизнанку. А самого трясет не хуже, чем тебя недавно… Ладно-ладно, не буду… Так вот. Зашел в кафе, просто чтобы согреться. А там народу – никого, кроме одной девушки, которая за высоким столиком пьет кофе и ест пирожные. Она такая вся аккуратная, свежая и чистая в отличие от меня, помойного. Ты себе представить не можешь, как мне тогда захотелось выпить горячего кофе. Я прислонился к стене, чтобы не упасть…
