Петров сел рядом.
Несколько секунд оба молчали.
Нарушил неловкую паузу Коваль.
— Услышал какой-то стук в вашем доме. Не думал, что вы сейчас можете оказаться здесь. Решил посмотреть — вдруг воры.
— Спасибо, — ответил управляющий. — Я ведь тут не бываю. А когда в доме не живут, всякое может случиться.
Снова помолчали. И опять первым нарушил тишину Коваль.
— Не кажется ли вам, — неожиданно спросил он, глядя на Петрова в упор, — что в истории убийства вашей супруги немало еще белых пятен?
— Не понимаю вас, — медленно проговорил Петров. — По-моему, все ясно. И вам, и прокуратуре, и суду. Я был на процессе и слышал все убедительные уточнения.
— А знаете, — доверительно произнес Коваль, — именно сейчас становится мне кое-что непонятно.
— Что именно?
— Пока еще трудно сказать…
— Простите, но странно слышать это от человека, который вел расследование.
Коваль увидел, как сжались губы у Петрова.
— Да, конечно, странно, — согласился подполковник, — а все же это именно так…
— Могу лишь выразить вам сочувствие.
— Гм, — Коваль невесело усмехнулся. — Мне или нам с вами?
Петров пожал плечами, мол, а мне-то какое дело до этого?
— Скажите, пожалуйста, кто, кроме вас, Нины Андреевны и, конечно, Сосновского, знал эту картину? — спросил Коваль.
Управляющий не сразу нашелся.
— То есть как это «знал»? — переспросил он.
— Кто видел?
— Не знаю, — немного растерянно признался Петров.
— Случайный человек мог видеть?
— Возможно, кто-нибудь из местных жителей и заходил. Не помню сейчас… — И неожиданно Петров исподлобья глянул на подполковника. — Сотни людей ее видели, а то и тысячи! Ведь в прошлом году она на выставке висела! — многозначительно произнес он. — Много народу видело… А почему это вас интересует?..
— Да так… — неопределенно вздохнул Коваль. — Кстати, Нина Андреевна была хорошей хозяйкой?
— Очень!
— Но немного неряшливой?
— Это в каком же смысле?
— В обычном, бытовом, чистота в квартире, уборка, личная опрятность… Есть женщины, которые дома всегда в затрапезном виде, а другие — в шелковых платьях полы моют…
— Такой, как Нина, не было и не будет, — горько вздохнул Петров. — И бережлива была, и аккуратна, в доме каждая вещь сверкала, как новенькая… Это вы, — опять-таки горько усмехнулся он, — потому спрашиваете, что теперь у меня такой беспорядок? Понимаю…
— Да, трудно вам сейчас…
Петров наклонил голову, помолчал, потом спросил:
— Он еще… живой?..
Подполковник не ответил.
— Приговор приведен в исполнение? — повторил свой вопрос Петров.
— Это не сразу делается, — неопределенно заметил Коваль.
— Прошло уже шесть дней после вынесения приговора.
— Сосновский подал кассационную жалобу в Верховный суд. Он имеет на это право.
— Слишком много прав даете убийцам! — воскликнул управляющий.
— Право защищать жизнь, доказывать свою невиновность вплоть до обращения в Президиум Верховного Совета гарантируется законом. Это и вам не мешало бы знать, Иван Васильевич, — сказал Коваль. — Неужели вы не знаете этих юридических азов?
— А зачем они мне? У меня другая специальность.
Коваль подумал: зачем же тогда Петров выписывает юридический журнал?
— Основы законодательства должен знать каждый гражданин, — продолжал подполковник. — Из-за незнания их происходит множество правонарушений. Ну, а вам как руководителю учреждения, наверно, и хорошо бы некоторые нюансы изучить. Особенно по вопросам трудового законодательства.
— Для этого юриста держу на полной ставке.
— Тем не менее, у вас в тресте были нарушения: отмена выходных, незаконные увольнения сотрудников, которых восстанавливал суд.
— Я забочусь об интересах государства, а не частных лиц.
— А государство-то, Иван Васильевич, из этих самых частных лиц и состоит! И вряд ли полезно достижение производственных успехов за счет моральных потерь и нарушений закона… — парировал Коваль. — Что касается кассационных жалоб, то Верховный суд рассматривает их в сжатые сроки. В отношении же Сосновского, по-моему, торопиться не следует. Привести приговор в исполнение никогда не поздно…
— Я не мстителен. Вы должны понять меня, товарищ Коваль, по-человечески. Можно ли спокойно жить, зная, что такой изверг, как Сосновский, дышит тем же воздухом, что и мы с вами!.. Неужели вы можете иначе к этому относиться?!
— Я вас понимаю, — ответил подполковник. Потом, чуть прищурясь, словно желая получше рассмотреть собеседника, неожиданно спросил четко и твердо: — А что, если вашу жену убил не Сосновский?..
Петровы долго не выполняли своего обещания побывать в мастерской художника, так долго, что Сосновскому начало казаться, что ничего они и не обещали и все это приснилось ему в приятном сне.
Но однажды в воскресный полдень, работая в мастерской, художник увидел Нину с мужем в своем дворе.
Он растерялся и в первую минуту не знал, что делать: бросился в комнату, к шкафу, чтобы переодеться, потом, сообразив, что не успеет, схватил расческу, чтобы хоть немного привести в порядок свои взлохмаченные волосы.
Петровым картины Сосновского понравились. Нина, не скрывая своего восхищения, переходила от одного полотна к другому, и Сосновский не сводил с нее глаз. Управляющий сперва молча слушал объяснения художника, и по непроницаемому выражению лица трудно было судить о его отношении к творчеству соседа. Но Сосновскому с лихвой хватало восхищения Нины, и у него даже исчезла возникшая в первые минуты неловкость, вызванная тем, что одет он был в мятые и испачканные краской брюки и в такую же рубашку без пуговиц, вместо которых торчали английские булавки.
Картину «На опушке» Сосновский показал в последнюю очередь. Нина зарделась, узнав себя и, быть может, вспомнив тот день, когда гуляла по лесу. Глаза ее блестели. Она подтянулась, выпрямилась, словно и сейчас поднимала над головой трепещущую на ветру косынку.
Сосновский замер от восторга. На мгновенье художнику показалось, что героиня его произведения сошла с полотна и так же, как тогда озарила лес, сейчас одухотворила дом, вещи, весь мир.
Он не заметил пристального взгляда Петрова на него и на Нину. И, когда женщина оторвалась от картины, пылко произнес:
— Нина Андреевна! Позвольте мне написать вас!
Петрова не без кокетства взглянула на художника:
— Вы думаете, я могу послужить искусству?
— Да, да, да! Вы посмотрите на себя в зеркало! Как прекрасно!.. У меня руки сами тянутся к кисти!..
— А что скажет мой муж? — Петрова, улыбаясь, обернулась к супругу.
Сосновский вернулся в реальный мир. Муж!.. И в смятении посмотрел на Петрова.
А тот, словно не замечая Сосновского, пошутил:
— Я всегда считал, что ты у меня самая красивая и с тебя только картины писать, но не знал, что еще кто-то разделяет мое мнение…
— Ваня! — мягко остановила его Нина Андреевна. — Боюсь, что вы, Юрий Николаевич, преувеличиваете, — сказала она Сосновскому. — Вряд ли я смогу служить такой моделью, о которой вы мечтаете.
— О которой я мечтаю… — грустно улыбнулся Сосновский. — Именно та, о которой мечтаю!.. — выпалил он.
— Вам нужна натурщица? — снисходительно поинтересовался Петров.
— Нет, — поморщился Сосновский. — Не просто натурщица и не в том смысле, в каком обычно это понимают… Конечно, художник не пишет без натуры, но в данном случае это нечто другое. Нина Андреевна вдохновляет меня. Хочется писать именно ее. Я смог бы передать очарование природы в сочетании с человеческим обаянием…
— Юрий Николаевич, а что, если нас вместе? — Нина подошла к мужу, встала с ним рядом и обняла его за шею.
У Сосновского сжалось сердце от горькой мужской зависти.
— Я давно вынашиваю этот замысел, — переведя дыхание, сказал он. — Женщина — олицетворение самого прекрасного, что есть в природе. Она ближе, чем мы, мужчины, к матери-природе. В ней таинство жизни, волшебное таинство… Я не могу выразить это словами. Только кистью… Одно лицо, одна фигура женщины — и уже что-то вечное…
Глядя на Петровых, художник невольно подумал о неожиданной композиции, которая предстала сейчас перед его мысленным взором: гибкая лиана обвивает могучий кряжистый дуб, но тут же постарался отогнать от себя это видение.
— А где вы думаете писать эту картину? — полюбопытствовал Петров. — В лесу?
— Не обязательно в лесу. Можно и здесь, где-нибудь рядом с домом. Есть чудесное местечко за вашей дачей. Молодые сосенки, полянка с одинокой яблонькой… Да, да… именно там, под этой дикой яблонькой…
— На это, наверно, потребуется немало времени, — проговорила Нина Андреевна.
— Нет, нет, что вы! — горячо возразил Сосновский. — Пять-шесть сеансов. Максимум — десять… Я работаю быстро. Особенно если картина выношена в душе. В любое время, когда вам будет удобно… Нина Андреевна, не отказывайтесь, пожалуйста, очень прошу вас, очень… Это будет лучшая моя работа, поверьте!
