Молодцеватый мужчина лет около тридцати закрывал дверцу новенького автомобиля «Пежо». Мужчина был очень сухопарым, худым настолько, что его лопатки, оттопыривая футболку, смешно торчали, подобно начинающим расти крыльям. Зато когда он обернулся и я увидела его глаза, мне как-то расхотелось считать его не умеющим летать птенцом. Он зыркнул на калитку таким взглядом, что в памяти сразу же промелькнуло определение, данное Валерием Павловичем:
«Шакал!» Так я и решила про себя называть человека, явившегося по приказу Беккера.
Шакал не спеша пошел к калитке. Он держал свои длинные худые руки так далеко от туловища, что они напоминали коромысло. Или же можно было предположить, что он нес в них два арбуза, выронил и так и пошел дальше, не сменив позы.
Нажав на кнопку звонка, Шакал широко расставил ноги, смешно обтянутые слегка потертыми джинсами, уперся одной рукой в стену и деловито стал постукивать пальцами по домофону. Во второй руке он держал кожаную папку, чем-то набитую.
— Голова на палочке, попа на мочалочке, — тихо пропела я, успокоившись тем, что этот тип вряд ли может служить серьезной угрозой для жизни моего клиента.
Беккер ухмыльнулся и сказал:
— Ты его недооцениваешь. Иди открой, а то паренек притомился.
Я не стала прибегать к услугам домофона и намеревалась неожиданно появиться перед гостем. Однако это мне не удалось, так как привязанные Виталькой волкодавы при моем появлении на крыльце дома подняли неистовый лай. Они бешено кидались из стороны в сторону, пытаясь сорваться с цепи. Но ошейники только впивались в их шеи, и псы временами начинали хрипеть.
В них, наверное, горела жажда отомстить за мой вчерашний побег, а один уж точно желал взять реванш за удар скалкой.
Я неторопливо открыла дверь, на всякий случай в уме прокручивая возможные варианты нападения Шакала и моего отражения их. Когда дело дошло до последнего замка, за дверью послышались тихие матерные проклятия. Я насторожилась. Затем рванула дверь на себя. Шакал неожиданно махнул рукой прямо перед моим носом. Реакция у меня мгновенная — резко выбросив вперед и вверх правую ногу, я ударила Шакала прямо под дых.
— Кха! — только и мог произнести он, сразу же согнувшись.
Я нанесла второй, более сильный удар, по его спине локтем, и Шакал, от боли выкатив глаза, рухнул на землю. Я наклонилась, схватила посетителя обеими руками под мышки и втащила на территорию двора.
Затем перевернула на спину и наступила одной ногой на горло.
— Чего руками машешь? — тихо, но с угрозой произнесла я.
— Ты чего? Ты кто? — хрипел Шакал.
— А ну-ка, что там у тебя в авоське? — я наклонилась и попыталась взять из рук беспомощно распластанного на земле парня его папку. Но тот так вцепился в нее, что пришлось вновь применять силовые методы.
Я крепко обхватила одной рукой запястье Шакала и большим пальцем с силой нажала на одну из болевых точек. Пальцы его руки беспомощно и послушно разжались.
— Вот так бы сразу, — издевательски заметила я.
— Ногу убери…. — прохрипел Шакал, стуча одной ладонью по земле.
В борьбе это служит сигналом боли у противника, который заставляет его капитулировать.
— Не будешь дергаться? — спросила я, тряхнув головой.
— Нет.
— Ладно. Только лежи. Не заставляй меня волноваться, мой мальчик, — предупредила я и стала расстегивать «молнию» на папке Шакала.
— Ты кто? Ты чего на меня накинулась? — залепетал он, потирая шею.
— А чего ты руками машешь перед дамой, а?
— Перед дамой? Ничего себе дама… Да я пчелу отгонял! Привязалась, сволочь, я отмахнуть хотел. Вон она и сейчас жужжит!
Я прислушалась. Где-то над моей головой на самом деле раздавалось назойливое пчелиное жужжание.
— Ну что ж, извини, — сказала я.
Шакал попытался встать.
— Лежи, лежи-и! — с угрозой чуть повысила голос я, вновь резко наступив ему на горло.
— Убери… — захрипел тот. — Я буду лежать.
Я убрала ногу.
— Ты кто? — не унимался Шакал.
— Домохозяйка, — пожав плечами, сказала я.
— Домо…? Где тебя такую взяли-то? И чего ты по сумкам шаришь тогда?
— А мне Валерий Павлович сказал, что ты продукты доставить должен.
— Я принес, все принес, — залепетал Шакал. — С процентами.
— Та-ак, — протянула я, заглядывая в папку.
Она была набита деньгами. «Вот о чем Беккер говорил с ним по телефону!» — пронеслось в моей голове. Я стала прощупывать папку со всех сторон. Между деньгами определенно лежал еще какой-то предмет.
— Что это? — хитро протянула я, запустив руку внутрь папки.
Через минуту моя рука извлекла «ПМ», совсем новенький, необстрелянный.
— А пушечка что же, — язвительно процедила я, — на закуску?
— Да деньжищи-то какие везу… Я ж о защите подумать был должен, — испуганно стал оправдываться Шакал.
— Это мы конфискуем, — заявила я. — Ладно, идем. В доме разберемся. И не вздумай меня провоцировать резкими движениями.
Стреляя из стороны в сторону маленькими, глубоко посаженными глазками, Шакал осторожно поднялся.
— Иди вперед, — сказала я ему. — Шагай! Дернешься — будешь завтраком вон тех милых животных! — я кивнула на волкодавов, по-прежнему рвущихся с цепи. — Предупреждаю; они не слишком любезны, — и я жестом указала Шакалу на свою рану.
Миновав тропинку, ведущую к дому, мы друг за другом вошли в особняк. Беккер по-прежнему сидел на диване, только глаза его были наполнены тревогой и нетерпением.
Увидев нас, он поднялся и неожиданно двинулся навстречу.
— Щенок! — воскликнул Валерий Павлович, схватив Шакала одной рукой за грудки. — Как ты смел! Да я тебя… Да я… — он стал трясти и без того перепуганного парня изо всех сил, кстати, неизвестно откуда у него в этот момент взявшихся.
— Да я все пр-привез, Палыч! — заикаясь, бормотал Шакал. — Все до копейки! Ну, ты! — одновременно вызывающе и умоляюще обратился он ко мне. — Скажи ему, ты же видела!
— Деньги здесь, Валерий Павлович. — Я постучала по папке.
— Ты че, Палыч? Я ни на час не опоздал, даже раньше приехал! Ты че?
— Та-ак, — решила я остановить Шакала на полуслове, — Валерий Павлович, мы далеко не уйдем. А ну-ка, выкладывай, — я кивнула пареньку, — с чего все началось?
Шакал недоумевающе посмотрел на нас обоих, но Беккер, неторопливо вернувшись к дивану, сказал:
— Рассказывай.
— Чудные вы, ей-богу, — пролепетал Шакал, вытирая ладонью пот со лба.
В следующие несколько минут мне пришлось выслушать историю, к сожалению, в наше время ставшую банальной. Год назад Шакал взял у Беккера солидную сумму в долг под проценты. Клялся возвратить ее не более чем через три месяца, а вот с выполнением обещанного решил почему-то повременить. Вероятнее всего, он надеялся на доброту и без того богатенького Валерия Павловича, который вряд ли бы, по его мнению, стал «нюни разводить» из-за столь мелких для него бабок. Надеялся Шакал еще и на давность своих взаимоотношений с Беккером. Однако Валерий Павлович «простить»
Шакалу долг не захотел, так как тот в одном деле подставил его по-крупному. Предал, если говорить языком более литературным.
Последняя неделя стала своего рода кульминацией выяснения отношений между должником и взаимодавцем. Беккер требовал свое, не забывая о набежавших процентах. Шакал упрямился, так как отдавать, собственно говоря, к тому моменту ему было нечего — прогорел. В конце концов, дело дошло до того, что неизвестные Валерию Павловичу «сопляки», бритоголовые, а точнее сказать — безголовые ребятки лет семнадцати-восемнадцати стали встречать его повсюду с угрозами. Не угомонишься, мол, не только долга не увидишь, но и самого себя тоже.
Беккер, конечно, являлся фигурой более солидной и методы воздействия тоже имел более действенные и внушительные.
Одним только серьезным разговором нанятых им людей с должником он смог добиться не только прекращения наездов, но и обещания вернуть все в строго назначенный день.
— Вот я и привез, как договорились, — закончил Шакал свой рассказ. — У меня еще вчера вечером все готовенькое лежало.
Я боялся, что ребята твои приедут проверить, готов ли я к отдаче. А тут ты своим звонком… А че у тебя случилось-то?
Удивление Шакала было вполне правдоподобным. Поэтому к концу его рассказа я практически не сомневалась в правдивости его показаний и непричастности к событиям вчерашнего вечера.
— Ты подумай, Палыч, — продолжал он, — если б я хотел.., наехать, я б деньги эти не собирал. — Шакал кивнул на папку— А то всю родню ведь обобрал и хату свою продал. Хочешь — проверь. У мамы теперь числюсь.
— Проверю, за мной не завянет, — сказал как бы по инерции Беккер, но по его глазам я увидела: он догадался уже, что пошел по ложному следу.
— Короче, — вмешалась я, — отваливай восвояси, и чтоб не только ты сам, но и имя твое на слух Валерию Павловичу не попадалось!
