- Бедная девочка, - сказал дядя, обратившись к Раймонде. - Чем они тебя заставляют заниматься!
Он спустился по ступенькам, и под его ногами захрустел гравий. Над порогом медленно поднялась голубая спираль дыма от его сигареты. Сверху стукнули ставни, и на потолке послышались дробные шажки Клементины. Реми бесшумно опустил на стол стакан и посмотрел на Раймонду. Она плакала. Реми не осмеливался пошевельнуться. В голове появилась тупая боль.
- Раймонда, - наконец, сказал он. - Мой дядя - это просто ничтожный тип. Не нужно воспринимать его серьезно. Отчего вы плачете?.. Оттого, что он только что сказал?
Она покачала головой.
- Что же тогда?.. Потому что он сказал: "За твоих девочек?.. " Это так, Раймонда?.. Вам неприятно, что дядя воображает себе...
Он приблизился к молодой женщине и обнял ее за плечи.
- Мне же наоборот это приятно, - продолжал он. - Представьте себе, Раймонда, что я... немного в вас влюблен, а?.. Так, простое предположение... Что в этом плохого?
- Нет, - освобождаясь от него прошептала Раймонда. - Не нужно. Ваш отец будет сердиться, если узнает, что... Мне придется уволиться.
- А вы не хотите уходить?
- Нет.
- Из-за меня?
Она колебалась. Что-то похожее на судорогу болезненно сковало затылок и плечи Реми. Он следил за ее губами. Угадав, что она намеревается сказать, он поднял руку.
- Нет, Раймонда... Я знаю.
Он сделал несколько шагов и носком ботинка закрыл дверь. Потом машинально передвинул стаканы. Ему было плохо. В первый раз он думал не только о себе. Он издали спросил:
- Это так трудно найти место?.. Нужно долго искать... Читать объявления.
Нет. Это все не то. Нечто вроде грустной улыбки появилось на лице Раймонды.
- Извините, - сказал Реми. - Я не хотел вас обидеть. Я пытаюсь понять.
Он плеснул себе немного вина и, так как Раймонда сделала движение, чтобы забрать бутылку, он быстро сказал:
- Оставьте. Это подстегивает мое воображение. Я в этом
сейчас нуждаюсь.
Он внезапно осознал, что каждый месяц Воберы выплачивают Раймонде жалование так же, как Клементине, Адриену, как всем своим служащим, которых он знал только понаслышке. И из глубины его памяти возник голос отца, который с какой-то особой
интонацией ему говорил: " В конечном итоге, я работаю только ради тебя... " Весь этот маленький мирок работал на него, для того, чтобы больной кушал редкие фрукты, чтобы на столике у его кровати стояли изящные букеты цветов, чтобы он играл дорогими игрушками, читал дорогие книги.
- Я считаю, что мне тоже скоро нужно начать работать, - пробормотал он.
- Вам?
- Да, мне. Вас это удивляет? Вы думаете я на это не способен.
- Нет. Только...
- Думаю, это не бог весть какое чудо сидеть за столом и подписывать бумаги.
- Естественно! Если вы имеете ввиду занятие такого рода!
- Но, если я захочу, я смогу выполнять даже ручную работу... Знаете, я никогда в своей жизни не разжигал огоня... Так вот, вы сейчас увидите. Встаньте в сторону!
Он поднял на плите конфорки, схватил старую газету и яростно запихал ее внутрь.
- Реми, вы просто ребенок.
О, пусть она замолчит! Пусть все они замолчат! Пусть они перестанут становиться между ним и жизнью! Теперь немного хвороста. Дрова. Но их нет. В самом деле. Дядя, должно быть, пошел их колоть. Сейчас он вернется и поднимет его на смех. Пускай! Спички?.. Куда я подевал спички?
- Реми!
На пороге появилась Клементина. Он выпрямился. У него были грязные руки, прядь волос упала на глаз. Клементина медленно пересекла кухню.
- Значит, теперь ты решил заняться огнем? Посмотрим, что у тебя получится.
Она приблизилась к юноше, откинула прядь, посмотрела сначала в его неспокойные глаза, потом на бутылку и стаканы.
- Иди прогуляйся. Твое место не тут.
- Я имею право...
- Подыши свежим воздухом.
Подолом фартука она вытерла его руки, потом вытолкнула его во двор и хлопнула дверью. Он сразу же услышал голоса двух женщин. Они ругались. Из-за молока. Из-за вина, плиты, из-за всего на свете. Из сарая доносились ритмические глухие удары: там дядя орудовал топором. У крыльца по-прежнему стоял автомобиль, его дверцы были открыты. Солнечный свет внезапно стал каким-то печальным, и жизнь сделалась похожей на испорченный праздник. Реми спросил себя, где же все-таки его место, его истинное место? Что он представляет собой для Раймонды? Она у них просто служит... Он для нее - это работа с месячным окладом тридцать шесть тысяч франков. Она чуть было ему об этом не сказала. Ну и что? Разве это ненормально? Может быть он случайно себе вообразил, что его все будут обожать только потому, что у него такая... необычная болезнь? Только существуют ли вообще эти необычные болезни? А его собственная болезнь, разве не была она добровольной?
Он возвратился в холл и подпрыгнул от неожиданности, услышав бой часов. Клементина запустила находящийся под лестницей старый часовой механизм. Она даже нашла время всюду слегка пройтись веником, протереть тряпкой ступеньки. Реми поднялся до туалетной комнаты, которая выходила на площадку второго этажа. Там уже висели свежие полотенца и мочалки, на умывальнике лежало мыло. Она думала обо всем, за всем следила, все контролировала. Реми принялся мечтать о доме, в котором царит беспорядок, где на стульях висит кое-как брошенная одежда, из кухни доносится горький запах сбежавшего молока, а молодая очаровательная женщина в пеньюаре, напевая, натягивает прозрачные капроновые чулки. Он помыл руки, причесался, безразлично рассматривая в зеркале свое лицо. Вот она, истина. На протяжении многих лет его кормили сказками. Еще сегодня он выдумывал бог знает
что по поводу могилы матери, раздавленной под машиной собаки. Еще немного, и он себе вообразит, что достаточно было одного его взгляда, чтобы принести этой собаке несчастье. Ему не было бы неприятно почувствовать себя каким-то детонатором дьявольской силы, верить в то, что он чем-то похож на эти ядовитые деревья, которые убивают на расстоянии. Например, мансенильи, о которых он читал жуткие рассказы исследователей. Все, конец. Детство закончилось. Его никто не любил. И, возможно, они правы.
Одним духом он выпил два стакана воды. Он утолил жажду, и все его идеи показались ему нереальными и деформированными, как рыбки в аквариуме. Кто-то захлопнул дверцы автомобиля, потом на лестнице гулко зазвучали шаги. Реми вышел из туалетной и чуть было не наткнулся на Раймонду. Она тащила чемодан.
- Дайте мне!
Он вошел в ее комнату и бросил чемодан на кровать.
- Раймонда, я должен перед вами извиниться. Только что я был просто смешон. То, что я сейчас скажу, может вам показаться глупым... но я ревную к дяде. Я не могу выносить, как он на вас смотрит...
Раймонда вытащила из чемодана кофточку и развернула ее.
- Значит, вы просто не понимаете, что он специально вас бесит. Однако, вы должны его лучше знать.
- В таком случае вы считаете, что он настоял на том, чтобы вас привезли сюда только затем, чтобы вывести меня из себя? Ведь, в конце концов, мы с таким же успехом могли бы приехать сюда с отцом завтра утром. Нет, он пожелал провести вечер здесь с нами, с вами.
- И что такого вы в этом хотите найти?
- Странный вы чкловек, Раймонда! Можно подумать, что вы никогда не видели зла.
Она натянула на себя кофточку, которая, как у медсестры, застегивалась по бокам.
- Мой бедный Реми! Вам действительно доставляет удовольствие себя терзать, воображать себе бог знает что!
Она взбила свои светлые волосы и улыбнулась.
- Поверьте мне, ваш дядя не должен быть особенно опасным.
- Что вы в этом понимаете? Можно подумать, что вы привыкли к тому, что вокруг вас все время вертятся мужчины!
- Прежде всего, я заперщаю вам разговаривать со мной в таком тоне.
- Раймонда, разве вы не понимаете, что я несчастен?
- Хватит! - в негодовании закричала она. - Слушайте, пойдемте накрывать на стол. Так будет лучше.
Он умоляющим тоном произнес:
- Подождите, Раймонда. Где вы служили перед тем, как к нам пришли?
- Но вы это прекрасно знаете. Я вам говорила сто раз. Я была в Англии... Реми, мне не нравятся ваши манеры. Вот уже несколько дней вы...
Она взялась за ручку двери, но, схватив ее за руку, он ее остановил.
- Раймонда, - прошептал он. - Поклянитесь мне, что никто... Я хочу сказать, что никто вами не интересовался.
- Да вы становитесь просто грубияном!
- Поклянитесь! Прошу вас, поклянитесь!
Она скорчила рожицу. Он видел ее лицо очень близко от себя. Никогда он еще ее не видел так близко. Он мог разглядеть в ее зрачках овальный контур окна и даже крошечное облачко за ним. У него возникло впечатление, что он вот-вот упадет, упадет на это лицо. Он закрыл глаза.
- Клянусь вам, Реми, - прошептала она.
- Спасибо... Не двигайтесь... еще немножко.
Он почувствовал, что она ласково провела рукой по его лицу, точно так же, как раньше это делала мама, и он оперся рукой о стену.
