Он боялся опоздать, Фелиция уже была там. Он слышал ее голос. Ему не терпелось увидеть ее, и он пополз быстрее, держа в зубах травинку.
— Вот идет волк… большой волк… большущий волк. У-гу-гу-гу!
В том же голубом халатике, под которым, наверное, ничего не было, разве что майка, она тоже ползла по траве и вдруг вскочила:
— Я тебя съем… я тебя съем… съем тебя!
Сидевший в траве ребенок испустил крик, в котором смешались радость и испуг, и залился долго не смолкавшим смехом, от которого у него на глазах выступили слезы. Она опрокинула его на землю и начала покусывать его коленки, икры, ляжки и пухлую попку.
— Еще?
Она выпрямилась, и Жан увидел ее раздувшиеся ноздри и глаза с золотистыми искорками. Она откинула волосы назад. Казалось, все ее тело было наполнено радостью лета. Сделав несколько шагов, она присела на корточки и оперлась руками о землю:
— Берегись! Идет волк… волк… большой серый волк! У-гу-гу-гу!
Ребенок в ожидании замер. Он ждал, когда она бросится на него. Через секунду он снова издал радостно-испуганный крик.
Они одновременно захохотали. Ребенок катался в траве. Ухватившись маленькими пальчиками за рыжеватую прядь материнских волос, он постепенно успокоился и попытался по слогам произнести:
— Е-ще!
И Фелиция начала снова. Время словно остановилось. Слышались лишь журчанье Шера да иногда скрежет рычага, которым шлюзовщик открывал затворы. За домом Франсуаза в сабо на босу ногу, привязав к груди мешок вместо фартука, стирала в лоханке белье и бросала его на траву, где уже образовалась большая мокрая куча.
— Волк… большой волк…
Она замерла, глаза ее стали неподвижными и холодными, поскольку только что в высокой траве, неподалеку от сына, она заметила лицо Жана.
Он подумал, что она торопливо схватит ребенка и поспешит к дому. И мысль о том, что он внушает ей страх, была ему не так уж неприятна. А разве все здесь не боялись его, потому что он вышел из Фонтевро и отлучка из этих мест была ему запрещена?
Его никто не знал и не мог знать. Когда-нибудь, когда она привыкнет, он ей все спокойно объяснит.
Она смотрела ему в глаза. Видимо, она не боялась его, ибо не бросилась спасать ребенка, находившегося между ними.
Вдруг, когда он меньше всего этого ожидал, она показала ему язык.
Он улыбнулся. Ему осталось лишь встать, подойти к ней и заговорить. Однако она поднялась первая, наклонилась и взяла на руки ребенка. В этой позе она показалась ему еще более юной и хрупкой.
Он тоже встал, и в этот момент, проходя мимо него, она сплюнула и прошипела:
— Гнусный тип!
Не торопясь и не оглядываясь, она направилась к матери, продолжавшей стирку.
* * *
Как и было условлено, он встретил автобус у края шоссе. Он помог Тати спуститься и подхватил большую часть свертков. Увидев его, она нахмурилась и, как только они вошли в пустынную аллею, спросила:
— Что с тобой?
— Ничего.
— Кто-нибудь приходил?
— Нет.
Как она догадалась, что произошло нечто оставшееся таким неясным и неуловимым? А что, в общем-то, с ним произошло? Он не испугал Фелицию! Ведь не потому, что он вышел из тюрьмы, она ушла, едва завидев его!
Она сплюнула и проронила:
— Гнусный тип!
Это звучало совсем по-иному. Эти слова были адресованы мужчине, который жил у Тати и был ее любовником.
Тати же, задыхаясь от быстрой ходьбы, на этом не успокоилась и, смерив его недоверчивым взглядом, спросила:
— Фелиция не приходила?
Он ответил «нет», не прибегая к обману. Он не полюбопытствовал, что было в свертках. Ему испортили его день и, возможно, даже больше; ему испачкали небо; ему больше не хотелось насвистывать; ему не хотелось есть; он не ощущал, как в прежние дни, ставший привычным запах кухни.
— Я заказала второй инкубатор! — объявила Тати, снимая шляпку.
В ней самой тоже что-то изменилось, и у него создалось впечатление, что между ними образовалась некая дистанция, которую она боялась преодолеть.
— Ты даже не спрашиваешь, что я тебе привезла? Послушай, Жан! Дай-ка я рассмотрю твое лицо на свету. Ты помнишь, что ты мне тогда говорил и что я тебе ответила?
— А что я говорил?
Вместо ответа она произнесла:
— Незадолго до закрытия базара, у «Отель де Франс» остановилась машина. Ты ведь знаешь «Отель де Франс»?
— Конечно знаю…
— Большая открытая машина, каких немного в наших краях. В ней сидели мужчина и женщина. Женщина очень красивая, совсем юная, в почти белоснежном костюме. Вылезая, мужчина негромко сказал: «Я только на пять минут, дорогая». Ты знаешь, кто это был?
Он нахмурился. Он смутно догадывался, но не хотел проявлять интереса.
— Дай-ка я на тебя посмотрю. У него такой же невысокий лоб, как у тебя, только волосы седые. И брови сходятся на переносице, тоже как у тебя. Почему ты не стал настаивать, когда я не поверила, что ты сын месье Пассера-Монуайера?
— Я же сказал, что я его сын.
— Но ведь я возразила, что это неправда.
— Это не имеет значения.
Она предпочла заняться свертками.
— Вот! Я привезла тебе бритву, мыльный порошок и кисточку. У тебя сорок первый размер воротничка? Вот три рубашки. Примерь одну, потому что я могу вернуть их, если не подойдут.
Холщовые туфли. Две пачки сигарет. Ремень с металлической пряжкой и голубые полотняные брюки.
— Ты доволен?
Теперь, когда она заговорила о виноторговце, между ними вновь образовалась словно пустота.
— А где Кудер?
— Наверное, при коровах.
— Помоги мне накрыть на стол… Я сейчас переоденусь.
И, передвинув кастрюли, продолжала:
— Теперь я знаю, кто такой их юрист. Это Бокийон, бывший помощник нотариуса. Он в свое время женился на горбатенькой, стал торговать имуществом, а потом сделался управляющим. Я видела его. Я сказала ему, что заплачу больше, чем они, и он мне все рассказал. Если они найдут врача, который подтвердит, что старик сумасшедший…
Она с удивлением посмотрела на Жана.
— Что с тобой? Ты сегодня какой-то не такой. Я заметила это, когда вылезала из автобуса. Это не из-за отца ли?
Он усмехнулся.
— Какой-то ты унылый сегодня. Уж не заболеваешь ли? Так что ты делал утром?
— Ничего.
— Ты горох подвязал?
— Да.
— Кроликов покормил?
— Да.
— За взносом приходили?
— Нет.
Ладно. Она решила разобраться во всем позже. Неслышно вошел Кудер и уселся на свое место. Она распаковала колбасу, которую по традиции привозила по субботам из города.
— Они там все думают, что инкубатор не будет работать, что цыплята подохнут при рождении. Но я все выяснила у одного мужчины, который разводит цыплят для оптовой продажи. Нужно только установить инкубатор в прачечной. Поэтому я и заказала инкубатор, обогреваемый углем.
Она чувствовала, что он не слушает и едва пережевывает пищу. Значит, надо еще подождать. После еды старик уйдет. Она нальет себе кофе, размешает сахар, отставит стул…
* * *
Она расстегнула черный шелковый корсаж, за которым показались фланелевая комбинация и белое тело.
— Я же тебе все объяснила. Я еще не знаю, как все получится с Бокийоном, но если с ним не выйдет, то у меня есть… Я буду защищаться до конца, даже если придется сжечь дом. Ну, что ты скажешь?
— Ничего не скажу.
— Если я заставлю его подписать бумагу сейчас, то, как считает Бокийон, ей будет грош цена. Но всегда можно придраться к завещанию, особенно если его сделал такой, как Кудер. Кстати, что ты о нем думаешь?
— Не знаю.
Она взглядом упрекнула его за равнодушие, за намеренную безучастность, которая создавала в кухне пустоту.
— Ну, ладно! А теперь я тебе откровенно выскажу мое мнение. Кудер не так глуп и не настолько слабоумен, как кажется с виду. Я не утверждаю, что он хорошо слышит, но обо всем, что говорят, он догадывается по движениям губ. Это старый хитрец. Он просто не хочет осложнять себе жизнь. У него есть свои пороки. Он думает только об этом. Он прекрасно знает, что пока он притворяется дурачком, к нему не придерешься. Ты же видел его несколько дней назад с дочерьми. «Там за ним будут ухаживать…» Как же! Да я клянусь, что они тут же отправят его в приют, и старая обезьяна это знает. Понимаешь? Со мной-то он может иногда поразвлечься. Ему не стыдно. И эти шлюхи хотят вышвырнуть меня из дома! А если с ним завтра случится несчастье и они будут вынуждены продать дом? У них есть такое право, Бокийон предупредил меня. А я, которая здесь все делала, которая всю жизнь работала как вол, содержала старика, — а я здесь буду посторонней, хотя, по существу, здесь всё принадлежит мне, ибо если бы домом владели они, то судебный исполнитель давно бы всё описал. О чем ты думаешь?
— Я не думаю.
Это было правдой. Он ощущал недомогание, какое обычно бывает при гриппе. Он ничего не поел и чувствовал жар.
