Я покинула их, совершенно уверенная в том, что Ане теперь обеспечены и защита, и уход. Наличие в Вариной квартире Пусика меня не смущало: для подруги тети Милы чем больше поблизости объектов, о которых нужно заботиться, тем лучше.
* * *
Итак, теперь мне предстояло подумать. То, что я волей-неволей была вынуждена подключиться к расследованию покушения на Елену Вадимовну, сомнений не вызывает. Правда, за это дело я не получу ни копейки, но будем считать «Дело о приемной матери» моим безвозмездным вкладом в акцию «Помоги ближнему своему».
Так что надо было подумать о том, как за все это взяться.
С самого начала меня удивляли две вещи. Первое: почему для того, чтобы «взять к себе» Аню, родные родители девочки применяли такие яростные способы? Стрелять в лицо дочери усыпляющим газом, а потом волоком тащить ее в машину – ничего себе! А если бы от этого выстрела на ее лице остался ожог, который изуродовал бы Аню на всю жизнь? Или аллергия, от которой она могла даже умереть? Ведь участковый, который приходил к Стояновым, ясно сказал: родители и без всех этих ужасов смогли бы отсудить себе дочь обратно, у Елены Вадимовны не было никаких шансов!
А раз у нее не было шансов, то на этом фоне покушение на саму Елену Вадимовну вообще лишено смысла. Если на орудии покушения, сковородке, остались отпечатки пальцев, то получается ерунда вдвойне. Теперь похитителям грозит реальный срок! В то время как они могли заполучить Аню без всяких сложностей – впрочем, я уже повторяюсь.
Итак, вывод первый: Аня не просто была нужна своим родителям, она им была нужна сверхсрочно. И это – первая загадка.
За всеми этими размышлениями я как раз подошла к своему дому (Варвара жила всего в двух кварталах от нас) и, подумав, не зайти ли к тете Миле, которая наверняка уже вернулась из магазина, все-таки свернула на стоянку машин. Мой старый добрый «Фольксваген» стоял в общем ряду и, как мне показалось, приветственно заржал, увидев меня. Так же, как и я, он терпеть не мог долго оставаться на одном месте.
Я похлопала его по капоту, села за руль и вывела своего Росинанта во двор.
– Поедем в больницу, – сказала я ему, выруливая на шоссе. – Быть может, Елена Вадимовна уже пришла в себя.
* * *
Если бы не мое красное удостоверение, которое на посторонних людей всегда действует как-то парализующее, то меня бы, конечно, никто в палату Елены Вадимовны не пропустил. Но, по счастью, люди часто обращают внимание только на цвет корочки, не особенно пытаясь заглянуть внутрь.
Вот почему корочки, всего-навсего удостоверяющие, что я – телохранитель, то есть, по сути, частное лицо, помогли мне так легко проникнуть в палату к Елене.
– Но только, госпожа следователь, сразу предупреждаю: на беседу даю вам не больше пяти минут, – сказал мне седенький врач со старомодной бородкой клинышком.
При этом он так внимательно посмотрел на меня, будто хотел в ту же минуту заглянуть в ухо или прощупать мне лимфоузлы.
– Пяти минут мне вполне хватит, – заверила я его, поспешно пряча удостоверение во внутренний карман ковбойки.
Доктор кивнул, этим кивком одновременно давая указание такой же маленькой и старомодной медсестре провести меня в палату.
Голова Елены Вадимовны была так тщательно и плотно перебинтована – марлевые полосы несколько раз были пропущены даже под подбородком и, наверное, мешали говорить, – что казалось, будто на нее здесь надели какой-то особый, похожий на мотоциклетный, шлем. Она до самого подбородка была укрыта линялым больничным одеялом, поверх которого лежали белые руки – запястье одной из них было привязано к кровати, и от нее к алюминиевой стойке капельницы тянулась прозрачная трубка.
Больная тяжело, не мигая, смотрела на меня и молчала. Я не могла не заметить, как она красива, даже сейчас, во всех этих бинтах. Словосочетание «правильные черты лица» само по себе ничего не говорит для нашего воображения, если мы воочию не видим вот такого лица, какое было у Елены: тонкий нос с красиво вырезанными ноздрями, огромные карие глаза, бледные губы, чуть подрагивающие, пока она смотрела на меня.
– Здравствуйте, Елена. Вы меня узнаете? – спросила я неуверенно.
Она чуть двинула руками, по-прежнему не отводя от нас взгляда.
– Я – ваша соседка по дому, Евгения Охотникова. Так получилось, что я оказалась в курсе ваших семейных дел. Мне рассказала о них ваша дочь, Аня, – добавила я поспешно, заметив, как испуганно шевельнулись ее руки. – Она попросила у меня защиты. И вы можете не сомневаться, что девочка сейчас в безопасности, и я обещаю вам, что с ней не случится ничего плохого. Вы меня слышите, Елена? Я обещаю!
Она тяжело опустила веки, но через секунду с видимым усилием подняла их снова.
– Где Анюта? – шевельнула она сизоватыми губами. Голос у Елены был сиплый, но говорила она громче, чем можно было ожидать.
– За дочку не беспокойтесь, – повторила я бодро. – Она в безопасном месте, ей обеспечен присмотр, забота и трехразовое горячее питание. До тех пор, пока я не найду того, кто на вас покушался, Аня будет под моей защитой.
Елена с видимым облегчением закрыла глаза.
– Елена Вадимовна! Это ужасно, конечно, что приходится вас тревожить в таком состоянии, но нам надо знать: как это случилось, что вас… Что на вас покушались? Кто это был?
– Я не знаю.
– Вы совсем не узнали нападавших?
– Нет.
– Но как же все произошло?
– Я пришла, дверь открыта, свет горит… Кто-то ходит в комнате. Смотрю – грабители. В масках…
– В масках?
– Да, в этих… шапочках с дырками для глаз. Двое. Один высокий, другой с пистолетом. Схватил сковородку и ударил. Потом… потом не помню. Темнота…
– Примерно во сколько это было?
– Около семи вечера. Да. Я возвращалась из магазина… В семь.
– Дома больше никого не было?
– Никого. Аня куда-то ушла.
– Вы не успели рассмотреть – что они искали?
– Нет.
– Никто из этих грабителей не показался вам знакомым? Знаете, как бывает – может быть, голос, жест?
– Нет…
Я помолчала и поднялась с места. Было совершенно очевидно, что Елена лжет, но сейчас не то время и не то место, чтобы уличать ее в этом и требовать объяснений. Я подошла к кровати и успокаивающе коснулась кончиками пальцев края выступающей из-под бинта мягкой щеки.
– Поправляйтесь, Елена. И ни о чем не беспокойтесь.
Когда я покидала палату, ухо мне резанул отчаянный всхлип. Я обернулась. Елена плакала, закрыв лицо тыльной стороной правой ладони – другая, привязанная к койке рука ходила ходуном, и пальцы лихорадочно сжимались и разжимались в классическом жесте бессилия.
Выйдя из больницы, я уселась в «Фольксваген» и долго сидела, не включая зажигания. Все-таки во мне крепло раздражение, несмотря на то что я воочию убедилась, в каком тяжелом состоянии находится Елена. Но… зачем же врать?! Грабители на нее напали, как же! Сразу целая банда головорезов из Шервудского леса! Правдоподобно соврать – и то не сумела…
И, между прочим, очень просто доказать, что она соврала. Допустим, к ней в дом действительно пришли двое грабителей. И… И что?
Один из них – причем, по рассказам самой же Елены, он якобы был с пистолетом! – схватил сковородку и огрел ее по голове? Быть этого не может! Во-первых, этот грабитель, раз уж ему приспичило драться, треснул бы ее рукояткой пистолета (а то бы и просто выстрелил). Ну, допустим, убивать он не хотел – но тогда зачем ему пистолет?
Во-вторых, на минуту представим себе: вот грабителя застают на месте преступления, а он, вместо того чтобы сбежать или пустить в ход оружие, начинает зачем-то метаться по квартире, забегает в кухню, ищет там по всем шкафам сковородку, снова возвращается к Елене и бьет ее – это же бред! В качестве крайней меры он бы мог пришибить ее табуреткой, телефоном или галошницей – нет, ему понадобилась именно сковородка!
В-третьих, вспомним, какой порядок был в квартире: что-то не похоже, чтобы там побывали посторонние грабители, которые никогда не убирают за собой. Насколько я помню.
И в-четвертых, Анина мать говорит, что по дому эти двое мифических грабителей расхаживали в масках. Зачем? Ведь до ее прихода квартира была пуста, а в масках неудобно – элементарно – даже переговариваться! А?
Ну и в-пятых, помимо видика и магнитофона, которые стояли на виду, исчезли деньги из чайницы и золото из комода. То есть из мест, о которых знали очень немногие, практически – только свои, домашние. И входная дверь, заметим себе, взломана не была! То есть не была до нашего с Анькой прихода. О чем это говорит?
«О наводчике», – с готовностью подсказал мне внутренний голос.
Наводчик? Что ж… Может быть, да, а может, и нет… Потому что вот еще что меня смущает: почему грабители выбрали такое странное время для грабежа? Светлый день, когда хозяев, в частности, девочку, у которой сейчас каникулы, вероятнее всего застать дома!
