- Цвет лица у тебя нормальный. Голова не кружится?
- Нет.
- Тогда помоги мыть посуду.
- Идет. - Кэл впервые как следует разглядел кухню. Как и ванная, она повергла его и недоумение и одновременно заворожила.
Одна стена сложена из камня - в ней небольшой очаг. На полке над очагом медная ваза с сушеными цветами и травами. Из широкого окна над мойкой открывается красивый вид на горы и сосны. Небо серое, но безоблачное и пустое - никаких пробок. Холодильник и плиту он опознал по виду; они оказались ослепительно-белыми. Пол из широких деревянных досок блестел от лака. Доски приятно холодили босые ступни.
- Ты что-то ищешь?
Едва заметно вздрогнув, он повернулся к ней:
- Что?
- Ты так смотрел в окно… словно ожидал увидеть то, чего там нет.
- Да нет, я просто… любовался видом. Либби улыбнулась и жестом показала ему на тарелку:
- Больше не хочешь?
- Нет. Как здесь просторно!
- Кухня мое любимое место. Конечно, с новой плитой гораздо удобнее. Ты не представляешь, на какой музейной рухляди мы готовили раньше!
Кэл не сумел удержаться от улыбки:
- Да, наверное, не представляю.
- Почему мне все время кажется, что ты над чем-то смеешься, только я не понимаю над чем?
- Не знаю. - Взяв тарелку, Кэл подошел к раковине и принялся открывать шкафчики.
- Если ищешь посудомоечную машину, то тебе не повезло. - Либби быстро составила посуду в мойку. - До такой степени поступаться принципами мои родители-шестидесятники ни за что не стали бы! Здесь нет ни посудомойки, ни микроволновки, ни спутниковой тарелки. - Она заткнула раковину пробкой и взяла флакон с жидкостью для мытья посуды. - Ты будешь мыть или вытирать?
- Вытирать.
Кэл как завороженный следил за ее действиями. Либби наполнила раковину горячей мыльной водой и принялась мыть посуду. Как приятно пахнет! Он с трудом удержался от того, чтобы не схватить флакон, от которого исходил аромат лимона.
Либби потерлась носом о плечо - руки у нее были в мыле.
- Что с тобой, Хорнблауэр? Ты что, никогда раньше не видел, как женщины моют посуду?
Он решил проверить ее реакцию.
- Нет. Хотя… кажется, в каком-то кино видел.
Усмехнувшись, она протянула ему тарелку.
- Прогресс постепенно избавляет нас от домашнего труда. Лет через сто, наверное, каждая домохозяйка обзаведется роботами-слугами. Роботы будут складывать тарелки и чашки в специальный отсек внутри себя и все стерилизовать.
- Не через сто, а через сто пятьдесят. Кстати, что мне нужно делать? - Кэл с озадаченным видом вертел тарелку в руках.
- Вытирать.
- Чем?
Либби насупилась и кивком указала на аккуратно сложенное полотенце:
- Вот этим.
- Ясно. - Кэл кое-как вытер тарелку и взял другую. - Я собирался взглянуть, что осталось от моего звез… самолета.
- Дорогу почти наверняка затопило. Возможно, «лендровер» и пройдет, но я считаю, на всякий случай лучше выждать еще денек.
Кэл вздохнул с плохо скрываемой досадой.
- Ты покажешь, где он находится?
- Нет. Я сама тебя отвезу.
- Ты и так много для меня сделала.
- Возможно, но ключи от своей машины я тебе не дам, а пешком, да еще по таким дорогам, ты вряд ли доберешься. - Либби вытерла руки уголком посудного полотенца.
Калеб нахмурился, пытаясь придумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы она с ним не ездила.
- Хорнблауэр, почему ты не хочешь, чтобы я посмотрела твой самолет? Даже если ты его угнал, я все равно не догадаюсь.
- Я его не угонял, - возразил он так запальчиво, что Либби сразу ему поверила.
- Тогда ладно, я помогу тебе найти место крушения, как только дорога станет проходимой. А пока садись, я осмотрю твою рану.
Кэл осторожно ощупал повязку.
- Вроде все в порядке.
- Тебе больно. По глазам вижу!
Он покосился на нее. В ее взгляде он прочел сочувствие, тихое, доброе сочувствие, отчего сразу захотелось зарыться лицом в ее волосы и по всем признаться.
- Я осмотрю рану, дам тебе пару таблеток аспирина и, может, сделаю перевязку. Садись, Кэл. - Либби взяла у него полотенце и подвела к стулу. - Будь умницей.
Он сел, смерив ее изумленным и слегка раздраженным взглядом.
- Ты говоришь совсем как моя мама. Она в ответ похлопала его по щеке, а потом вынула из шкафчика чистые бинты и антисептик.
- Сиди смирно! - Она сняла повязку, осмотрела рану и нахмурилась. Кэл заерзал на стуле. - Сиди смирно! - повторила она негромко. Какая уродливая рана, глубокая, с неровными, рваными краями. Вокруг нее багровый кровоподтек. - Уже лучше. Заражения, кажется, нет. Но шрам останется.
Кэл дотронулся пальцами до раны и ужаснулся:
- Шрам?!
«Значит, он все-таки тщеславен», - подумала Либби, и на душе у нее отчего-то стало теплее.
- Не волнуйся, сейчас шрамы в моде. Мне было бы спокойнее, если бы тебя зашили, но боюсь, что моей ученой степени в рукоделии недостаточно для такой важной операции.
- Твоей… чего?
- Шучу. Потерпи, сейчас немножко пощиплет.
Когда она принялась прижигать края раны, он, не удержавшись, громко выругался и, не давая ей закончить работу, схватил ее за руку.
- Пощиплет? Немножко?!
- Крепись, Хорнблауэр! Подумай о чем-нибудь другом.
Кэл стиснул зубы и сосредоточился на ее лице. Жгло так, что он зашипел. Глаза Либби светились состраданием, но руки действовали решительно. Она уверенно промыла рану, нанесла мазь и перевязала ему голову.
Через окно проникал бледный утренний свет. Кэл глядел на нее и не мог наглядеться. А она в самом деле настоящая красавица! Хотя совсем не пользуется косметикой… да и пластические операции явно не делала. С таким лицом - волевым, решительным и вместе с тем женственным - она появилась на свет. Ему снова захотелось погладить ее по щеке. Он вспомнил, что кожа у нее мягкая, как у младенца. И как она легко краснеет и бледнеет! Все чувства моментально отражаются у нее на лице.
Может быть, очень может быть, она для своего времени обычная женщина, сказал себе Кэл. Но для него она неповторима и невыносимо желанна. Вот почему ему сейчас так больно… Он приказал себе расслабиться. Вот почему он никого в жизни так не хотел, как хочет ее.
Кэл нахмурился. Либби - уроженка двадцатого века. Сейчас она настоящая, реальная. А он кто? Иллюзия, мираж. В двадцатом веке он еще не родился, и все же он никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас.
- Ты часто этим занимаешься? - спросил он вслух.
Огорченная тем, что невольно причинила ему боль, Либби отозвалась рассеянно:
- Чем «этим»?
- Спасаешь людей.
Уголки губ у нее дрогнули, и Кэл снова напрягся. Как хочется ощутить их прикосновение!
- Ты у меня первый.
- Вот и хорошо.
- Все, готово.
- Ты забыла поцеловать, чтобы все поскорее прошло! - Когда он был маленький, так делала мама; наверное, так делают все матери во все времена. Либби тихо засмеялась, и сердце у него словно ухнуло в пропасть.
- Вот тебе - за то, что был таким смелым. - Она наклонилась и прижалась губами к месту над повязкой.
- Все равно болит. - Он взял ее за руку, не дав отойти. - Может, еще разок?
- Пойду принесу аспирин. - Ее рука обмякла. Она могла бы отступить, когда он встал, но что-то в его глазах подсказало ей, что делать этого не стоит. - Калеб…
- Со мной ты волнуешься… - Он провел пальцем по ее ладони. - Это очень возбуждает.
- Я не пытаюсь тебя возбуждать.
- А тебе и пытаться не надо. - Кэл снова удивился. Как она взволнована! Взволнована, но не испугана. Если бы он почувствовал, что она его боится, он бы сразу остановился. Он поднес ее руку к губам и перевернул ладонью вверх. - У тебя замечательные руки, Либби. Мягкие, нежные. - В глазах у нее отражались смешанные чувства: смущение, замешательство, желание. Обрадованный последним, он притянул ее к себе.
- Остановись. - Либби испугалась, так неубедительно прозвучал ее голос. - Я же тебе сказала, я… - Он прижался губами к ее виску, и колени у нее сделались ватными. - Я не собираюсь ложиться с тобой в постель.
Что- то тихо шепча, словно утешая ее, он провел рукой вдоль ее позвоночника, прижал к себе и вдруг удивился возникшему чувству -оказывается, ему давно хочется именно этого! Ее голова оказалась у него на плече, как будто они приготовились танцевать. Жаль, что сейчас нет музыки - они бы станцевали медленный танец… Кэл улыбнулся. Ни одна его подруга не любила танцев. Правда, ему и самому не очень-то прежде хотелось танцевать.
- Расслабься, - прошептал он, гладя ее затылок. - Я не собираюсь заниматься с тобой любовью. Я всего лишь хочу тебя поцеловать.
От страха Либби словно одеревенела.
- Нет, я не…
Он охватил пальцами ее затылок. Позже, когда к Либби вернулась способность соображать, она уверяла себя: наверное, он нечаянно сдавил какой-нибудь нерв, какую-нибудь тайную точку. Ее захлестнуло невыразимое удовольствие, и голова покорно откинулась назад. С жадностью, удивившей его самого, он прильнул к ее губам.
