— Я проверю, насколько наши люди продвинулись в расследовании, — сказал Далглиш. — Но согласен, что связи между этими преступлениями на первый взгляд нет. Много украли?
— Пятнадцать фунтов из стола сотрудника социальной психиатрии. Дверь была заперта, но вор ее взломал. Деньги находились в конверте, надписанном зелеными чернилами и адресованном администратору клиники; получили его неделей раньше. В нем не было письма, только записка, что это деньги от благодарного пациента. Все содержимое ящика было перевернуто вверх дном, но больше ничего не пропало. Вор попытался открыть кабинет с историями болезней в главной конторе, а также взломал ящики письменного стола мисс Болам, однако ничего не взял.
Далглиш заметил, что пятнадцать фунтов следовало бы хранить в стенном сейфе.
— Что же, старший инспектор, конечно, вы правы. Так должно быть. Но с использованием этих денег возникло некоторое затруднение. Мисс Болам позвонила мне, сообщив о получении их, и заявила, что думает перевести деньги на свободный счет клиники, чтобы использовать их по усмотрению Совета. Это был очень достойный поступок, я так и сказал ей. Вскоре после этого позвонил главврач и спросил, может ли он использовать эти деньги на покупку новых цветочных ваз в комнату ожидания пациентов. Вазы действительно были нужны, и такое использование свободных фондов показалось мне вполне обоснованным, поэтому я созвонился с секретарем Совета и получил его одобрение. Очевидно, доктор Этеридж хотел, чтобы вазы выбрала мисс Кеттл, поэтому попросил мисс Болам передать деньги ей. Я уже известил мисс Болам о решении, она так и поступила, полагая, что вазы доставят сразу. Однако что-то заставило мисс Кеттл изменить планы, и вместо того, чтобы вернуть деньги администратору, она спрятала их в ящик своего стола.
— Как по-вашему, сколько человек знало, что деньги находятся там?
— Об этом же спрашивала полиция. Думаю, большинство сотрудников знали, что вазы не куплены, иначе мисс Кеттл должна была бы показать их. Наверное, все считали нормальным, что, получив деньги, она временно оставляет их у себя. Я не знаю. Похищение этих пятнадцати фунтов весьма таинственно. Во всяком случае, старший инспектор, из сотрудников их никто не похищал. Калли видел взломщика только в течение секунды и уверяет, что не знает этого человека. Утверждает, что парень выглядел как джентльмен. Не спрашивайте меня, как он это определил, какими руководствовался критериями. Но сказал именно так.
Далглиш подумал, что происшествие это действительно необычно и требует дальнейшего расследования, однако не видел никакой видимой связи между двумя преступлениями. Он даже не был уверен, что звонок мисс Болам секретарю с просьбой о совете как-то связан с ее смертью, но это предположение выглядело достаточно серьезным. Очень важно раскрыть, если возможно, причину ее подозрений. И он еще раз спросил мистера Лоде, не может ли тот помочь.
— Я уже сказал вам, старший инспектор, мне и в голову не приходит, о чем она могла разузнать. Если бы у меня возникли подозрения о каком-то беспорядке, я не стал бы дожидаться, когда мисс Болам позвонит. Мы не настолько удалены от работников наших учреждений, как может показаться некоторым, и обычно я знаю все, что обязан знать. Если убийство связано с этим телефонным сообщением, здесь действительно происходит что-то достаточно серьезное. В самом деле, не будете же вы убивать только для того, чтобы помешать секретарю узнать об искажении вашего отчета о командировке или безрассудно использованном ежегодном отпуске? Думаю, никто не зашел бы так далеко в подобном случае.
Безусловно, — согласился Далглиш. Он дружелюбно посмотрел в лицо секретарю и продолжил безо всякого выражения: Надо предполагать другое, то, что может погубить карьеру человека. Скажем, половые отношения с пациентом. Что может быть серьезнее этого?
Лицо мистера Лоде не изменилось.
Я думаю, каждый врач знает о недопустимости подобного поведения, а особенно психиатры. Они должны быть предельно осторожными с некоторыми неврастеничками, которых лечат. Откровенно говоря, я в это не верю. Все врачи здесь — знаменитые люди, некоторые даже всемирно известны. Вы не заработаете такую репутацию, будучи глупцом, да и столь знаменитые люди не станут совершать убийство.
— А как насчет остального персонала? Они могут не быть знаменитыми, но вы, по-видимому, уверены в их честности?
Секретарь оставался невозмутимым.
Старшая сестра Амброуз проработала здесь около двадцати лет, медсестра Болам — пять, — сказал он. — В каждой из них я совершенно уверен. Все канцелярские служащие прибыли с отличными рекомендациями. Остаются два портье — Калли и Нагль. — Мистер Лоде криво усмехнулся. — Теоретически я не могу отрицать с полной уверенностью, что они не совершили убийство, но ни один из них не производит впечатления маньяка. Калли — трогательный чудак и немного выпивает. Я сомневаюсь, сможет ли он убить даже мышь, ничего не напутав. Нагль стоит выше обычных больничных портье. Я знаю, что он художник и здесь работает только для того, чтобы иметь карманные деньги. Он у нас только пару лет, следовательно, не мог быть до прихода мисс Болам. Даже если бы его обольстили все здешние женщины, что кажется невероятным, худшее, что с ним бы произошло, — это увольнение, которое не огорчило бы его больше, чем то, что случилось сегодня. Хотя ее и убили его стамеской, но уверен, не использовали при этом его руки.
— Знаете, боюсь, это была работа не случайного человека, мягко заметил Далглиш. — Убийца знал, где хранится статуэтка Типпетта и стамеска Нагля, знал, каким ключом открывается старая регистратура, знал, где ключ висел на доске служебной комнаты портье, возможно, забрал один из резиновых фартуков из мастерской трудовой терапии, безусловно, у него есть медицинские навыки. Более того, убийца не мог покинуть клинику после совершения преступления. Подвальная дверь оставалась запертой на засов, как и дверь черного хода первого этажа. Калли же охранял парадный вход.
— У Калли были боли в животе. Он мог кого-нибудь упустить.
— Вы действительно верите, что это возможно? — спросил Далглиш. И не получил ответа.
* * *
С первого взгляда Марион Болам могла показаться красавицей. Правильные, почти классические черты лица, которые оттеняла форма медсестры, вызывали очарование. Ее белокурые волосы, разделенные над широким лбом пробором и Собранные на затылке в высокий пучок, были прикрыты простой белой шапочкой. Уже при втором взгляде иллюзия блекла и красота уступала место обычной привлекательности. Черты лица при внимательном изучении становились заурядными, нос оказывался длинноватым, губы слишком тонкими. В обычной одежде, торопливо направляясь после работы домой, она, видимо, теряла особенную выразительность. А здесь… Глаза просто ослепляло сочетание накрахмаленного полотна формы со светлой кожей и золотистыми волосами. Только широкий лоб и острый нос помогли Далглишу выявить ее сходство с покойной кузиной. Прежде чем она, потупившись, устремила взгляд своих больших серых глаз на руки, сложенные на коленях, в них на мгновение мелькнуло что-то необычное.
— Я знаю, вы близкая родственница мисс Болам. Случившееся должно быть страшным потрясением для вас.
— Да! О да, конечно! Энид была моей кузиной.
— У вас одинаковые фамилии. Ваши отцы были братьями?
— Да. Наши матери тоже были сестрами. Два брата женились на двух сестрах, и мы стали родственницами вдвойне.
— У нее остались другие родственники?
— Нет. Только моя мама и я.
— Думаю, мне необходимо встретиться с поверенным мисс Болам, — сказал Далглиш. — Но вы окажете мне огромную услугу, если расскажете все, что знаете, о ее делах. Боюсь, придется задать вам несколько, так сказать, личных вопросов. Они вроде бы не имеют непосредственного отношения к преступлению, но только для непосвященных. Видите ли, я должен знать все, что даже чуть-чуть может касаться дела. Имелись ли у вашей кузины дополнительные доходы помимо жалованья?
— О да. Энид была хорошо обеспечена. Дядя Сидней оставил ее матери около двадцати пяти тысяч фунтов стерлингов, и все это перешло Энид. Я не знаю, сколько точно осталось, но думаю, у нее было около тысячи фунтов в год дохода помимо жалованья. Она снимала тетину квартиру в Балантайн Меншнс, и она… она всегда была очень добра к нам.
— В чем выражалась ее доброта, мисс Болам? Она переводила вам деньги?
— О нет! Энид не хотела переводить деньги. Она делала подарки. Тридцать фунтов на Рождество и пятьдесят в июле, на наш летний отдых. У мамы рассеянный склероз, и мы не можем останавливаться в обычном отеле.
— А что будет с деньгами мисс Болам сейчас?
Серые глаза взглянули на него безо всякого смущения.
— Они перейдут мне и моей маме, — простодушно ответила Марион. — Деньги ведь не могут достаться кому-то еще, не так ли? Энид всегда говорила, что деньги станут нашими, если она умрет первой, конечно, было непохоже, что она умрет первой, во всяком случае, пока моя мама жива.
