— Да, да, я не видела тело. Доктор Этеридж и старшая сестра не подпустили меня к ней. Но нам, сотрудникам, рассказали о происшедшем.
Покойная мисс Болам действительно выглядела так, будто нянчила ребенка. Но Далглиш был немало удивлен тем, что кто-то, в глаза не видевший тела, так уверенно все описывал. — Главный врач, видимо, представил место трагедии своим сотрудникам весьма красочно.
Наконец, медсестра Болам нашла носовой платок и вынула его из кармана. Вместе с ним на свет появилась пара тонких хирургических перчаток. Перчатки упали к ногам Далглиша.
— Я не думал, что вы здесь пользуетесь хирургическими перчатками, — заметил он, поднимая их.
Медсестра Болам, казалось, ничуть не удивилась его заинтересованности. Вытерев слезы, она удивительно спокойно ответила:
— Мы нечасто пользуемся перчатками, но держим несколько пар. Все больницы перешли сейчас на другие перчатки, а у нас осталось несколько пар старого образца. Это одна из таких. Мы пользуемся этими перчатками при хозяйственных работах.
— Благодарю вас, — сказал Далглиш. — Если молено, я оставлю эту пару у себя. Не думаю, что мне придется вас побеспокоить еще раз.
Пробормотав что-то наподобие «благодарствую», медсестра Болам сразу же покинула комнату.
* * *
Медленно тянулись минуты для ожидавших предварительного допроса сотрудников клиники. Фредерика Саксон принесла из своего кабинета на третьем этаже несколько научных статей и углубилась в сложный тест. Этому предшествовала небольшая дискуссия — имеет ли она право идти наверх одна, но мисс Саксон решительно заявила, что не намерена сидеть, теряя время, и от скуки грызть ногти, пока полиция соизволит ее вызвать. Совесть ее чиста, она не убийца, и ей ни к чему прятаться наверху, не собирается она также уничтожать необходимые следствию вещественные доказательства и не будет в обиде, если уважаемые коллеги не удовлетворятся этим. Прискорбное откровение вызвало ропот протеста и увещеваний, но миссис Босток внезапно заявила, что должна сходить в медицинскую библиотеку за книгой, и две женщины вместе покинули комнату и вместе вернулись назад. Калли допросили раньше, так как укоренилась привычка ставить его в один ряд с пациентами, и, освободившись, он отправился домой лечить свой живот. Единственная оставшаяся пациентка, миссис Кинг, была опрошена и уходила в сопровождении мужа. Мистер Бэдж также ушел, громогласно возмущаясь тем, что его лечение прервали, нанеся тем самым непоправимый ущерб здоровью.
— Обратите внимание, он прямо-таки любуется собой, — доверительно сообщила миссис Шортхауз собравшимся сотрудникам. — Старший инспектор, скажу вам, приложил немало усилий, чтобы поскорее избавиться от многочисленных подробностей его богатой семейной жизни.
Миссис Шортхауз, казалось, могла добавить к ним множество собственных. Ей разрешили сварить кофе и приготовить сандвичи в маленькой кухоньке на нижнем этаже в задней части здания, и это служило ей оправданием для частых хождений вверх и вниз. Сандвичи она принесла почти сразу. Каждая чашка была тщательно вымыта. Все эти передвижения и сборы давали ей возможность узнавать подробности о положении дел и сообщать их остальным сотрудникам, ожидавшим своей очереди с трудно скрываемым беспокойством и нетерпением. Конечно, миссис Шортхауз была не тем человеком, которого бы все предпочли в качестве гонца или посыльного, но любые новости, как бы их ни получили и кто бы их ни сообщил, помогали прояснить обстановку. Однако миссис Шортхауз совершенно неожиданно обнаружила хорошие знания особенностей полицейской работы.
— Они обыскали все здание и поставили своего парня у двери. Конечно, ничего не нашли. Это очевидно! Считают, что преступник не мог выбраться из здания. Возможно, по этой причине у входа стоит караул. Я сказала сержанту:
«Все в клинике вымыто мной, это сделано сегодня, так что передайте вашим парням, пусть думают, где топать башмаками…»
Сержант полиции видел труп. Следы от мужских пальцев есть до сих пор на нижнем этаже, и они нашли какие-то отпечатки. Я видела фотографа. Он шел через холл с треногой и большим кофром, белым сверху, черным снизу… Суются повсюду, даже смешно. Увидели следы в подвальном лифте. Возились с ними…
Фредерика Саксон подняла голову, будто собираясь что-то сказать, но передумала и вернулась к работе. Лифт в подвал площадью около четырех футов, действовавший с помощью переброшенного через блок троса, в то время, когда здание клиники было частным домом, использовали для подъема пищи из кухни в подвале в столовую на первом этаже. Его не демонтировали. Время от времени медицинские документы из регистратуры, находящейся в подвале, поднимали в кабинеты для консультаций на нижнем и втором этажах, но для других целей лифт почти не использовали.
Миссис Шортхауз ушла мыть чашки. Обратно вернулась через пять минут.
— Мистер Лоде в главной канцелярии звонил председателю правления. Я предполагаю, он говорил об убийстве. Это даст Совету управления больницами возможность поболтать с неделю со знанием дела. Старшая сестра и один из полицейских провели инвентаризацию белья. Кажется, не обнаружили резинового фартука из кабинета трудовой терапии. Ох, и еще одна вещь. Они погасили котел. Хотят, предполагаю, порыться там граблями. Хорошенькое дельце, должна я сказать. В понедельник здесь будет убийственный холод… Приехал фургон из морга. Его вызвала полиция, поскольку они, видите ли, не пользуются машиной «скорой помощи» при насильственной смерти. Вы, вероятно, слышали, как фургон подъехал. Смею сказать, если вы отодвинете штору, сможете увидеть, как несчастную будут забирать.
Но никакого желания отодвигать штору ни у кого не возникло и тогда, когда мягкие, осторожные шаги санитаров с носилками прошаркали за дверью. Санитары шли молча. Фредерика Саксон положила свой карандаш и наклонила голову, словно молилась. Когда закрылась дверь, послышались тяжелые вздохи. На короткое время воцарилась тишина, потом фургон тронулся с места. Все по-прежнему молчали. Говорила только миссис Шортхауз:
— Бедная маленькая зануда! Я меньше года занимаюсь здесь разными делами и никогда не думала, что она преставится первой.
* * *
Дженифер Придди сидела в стороне от других сотрудников на краю медицинской кушетки. Ее беседа со старшим инспектором протекала неожиданно непринужденно. Она беспокоилась о том, что ожидает ее на допросе, и, конечно, не предполагала, что детектив окажется таким спокойным, мягким, с приятным низким голосом. Он не надоедал сочувствием по поводу ее шока в связи с внезапным обнаружением тела. Не подтрунивал над нею, не относился к ней по-отцовски или понимающе. Создавалось впечатление, что его интересует только одно: как можно быстрее установить истину. И еще: ей показалось, будто он считает, что все чувствуют одинаково. Она осознавала, что такому человеку лгать невозможно, и не пыталась этого делать. Все спокойно вспоминала, спокойно и откровенно. Старший инспектор задавал ей вопросы, касающиеся промежутка времени в десять минут, или того, что она делала в подвале с Питером. Это было не больше ожидаемого ею в данный момент. Разумеется, он хотел знать, мог ли Питер убить мисс Болам после возвращения с почтой и перед тем, как она встретилась с ним. Нет, это было невозможно. Она почти сразу спустилась вслед за Питером по лестнице, миссис Шортхауз может подтвердить это. Вероятно, для убийства Энид требовалось немного времени — она, правда, не пыталась думать об этом внезапном, жестоком, умышленном злодеянии, — но как быстро оно бы ни совершилось, такого времени у Питера не было.
Сейчас Придди думала о Питере, погружаясь в воспоминания о нескольких часах уединения с ним. Однако сегодня вечером интимное тепло воображения было тесно связано с тревогой. Не рассердила ли она его своим поведением? Со стыдом вспомнила, как протяжно закричала от ужаса, когда обнаружила безжизненное тело, свое стремительное бегство, закончившееся в его объятиях. Он был очень добрым и внимательным почти всегда, конечно, когда не был занят работой. Она знала, что он нервничает по пустякам и любая демонстрация любви раздражает его. Дженни научилась признавать, что их любовь, а она больше не сомневалась в том, что это именно любовь, должна иметь свои пределы. С тех пор как они провели некоторое время вдвоем в служебной комнате медсестер после обнаружения тела мисс Болам, она перебросилась с Питером только парой фраз. Она не могла представить, что он чувствовал. Но была уверена только в одном — она не сможет позировать сегодня. Ничего невозможно поделать со своим стыдом или виной, долго теперь придется ждать, пока она освободится от этого чувства. Питер рассчитывает на ее приход в мастерскую, как наметили. — В конце концов, ее алиби зафиксировано, и родители подумают, что она занимается в вечерней школе. Она просто не найдет разумных оснований, изменяющих их планы, да и Питер слишком умен, чтобы оказаться обманутым. Но она не могла заниматься этим! Именно сегодня вечером! Пугало не так то, что придется позировать, как то, что последует за этим. Однако сил отвергнуть его явно не хватало, да она и не хотела особенно отказывать ему. Но сегодня вечером, после смерти Энид, она чувствовала, что не сможет перенести его прикосновений.
