Дэвид Фэнкорт. Саймон сразу понял, что парень натворил что-то, смущается или хитрит. Что-то с ним не так. Нет, неправильно. В ту минуту Саймону ничего такого не показалось. Подозрения появились лишь задним числом – как в фильме, который пересматриваешь, заранее зная, чем он закончится.
– Наконец-то! – нетерпеливо воскликнул Фэнкорт. Он держал на одной руке крохотного младенца, а в другой сжимал бутылочку с молоком.
Саймон отметил, что у ребенка какая-то идеально круглая голова. Волос почти нет, зато два пятнышка белеют на носу. Ребенок не спал и с величайшим любопытством разглядывал все кругом. Впрочем, это Саймон уж точно домыслил позже. Еще один фокус памяти.
За спиной Фэнкорта был виден просторный холл и винтовая лестница темного полированного дерева. «Да, жизнь высших классов», – подумал Саймон.
– Детектив Уотерхаус. Вы заявляли о похищении ребенка?
– Дэвид Фэнкорт. Моя жена помешалась!
Это прозвучало так, будто виноват Саймон и теперь ему придется за это отвечать. Тут Саймон увидел на лестнице Элис.
26 сентября 2003 г., пятница
Полицейский только один. А ведь если дело считается серьезным, посылают двоих. Во всяком случае, так показывают по телевизору. Впору завыть от отчаяния, но я не стану. Дэвид сказал детективу, что я совсем свихнулась, хороша же я буду, если с порога подтвержу его слова своим поведением.
Завидев меня на лестнице, детектив чуть скривил губы в улыбке и не сводил с меня глаз уже после того, как его напряженная ухмылка погасла. Не могу сказать, оценивал ли он мое психическое состояние или же пытался уловить какие-то важные сигналы в моем облике либо одежде, но он определенно засмотрелся на меня. Полицейский в штатском. Представился детективом. И то и другое, пожалуй, добрый знак. Помню, кто-то говорил, что полицейские в штатском выше чином. Облик детектива тоже обнадеживает. Не красавец, но выглядит серьезным и основательным, а главное – встревоженным. По нему не скажешь, что он действует на автомате, лишь бы спихнуть работу и дождаться конца дня. У него кривоватая переносица – наверное, нос сломан, – большие серые глаза, он хорошо сложен, плечистый, крупный, но не толстый. Дюжий – вот как бы я его описала. Дэвид рядом с ним кажется щуплым нарциссом с дорогой стрижкой из итальянского салона, а детектив явно стригся в дешевой парикмахерской за пару фунтов.
Лицо квадратное, грубоватое. Такое легко представить высеченным в камне. Я готова видеть в этом человеке защитника и спасителя тех, кто попал в беду, борца за справедливость. Надеюсь, он и меня защитит. Думаю, мы примерно ровесники.
– Элис Фэнкорт.
Представившись, на ватных ногах подхожу ближе, протягиваю руку. Дэвида бесит, что я обошлась без истерики и не похожа на помешанную.
– Она пьяна, – сообщает Дэвид. – Когда вернулась, от нее разило. Ей даже водить еще нельзя. Две недели после серьезной полостной операции. Она угрожала мне ножом.
От такого поворота у меня перехватывает дыхание. Я понимаю, что Дэвиду не по себе, но как он может хаять меня перед посторонними? Я бы никогда не обошлась так с ним. Любовь не оснастишь рубильником, чтобы включать и отключать по своему желанию. Тут до меня доходит, что, возможно, Дэвид зол на меня именно потому, что сильно любит. Хотелось бы так думать.
Во время последнего телефонного разговора с матерью Дэвид согласился, что мне, несмотря на рекомендации врача, уже можно сесть за руль. А вот теперь, похоже, думает иначе. Дэвид привык во всем соглашаться с матерью. Ее категорические распоряжения он обычно принимает молча и смиренно, а когда матери нет поблизости, пускается рассуждать о жизни ее же словами и фразами, будто осваиваясь в чужой роли. Иногда я задаюсь вопросом, знает ли Дэвид, что он за человек? Или это я совсем его не знаю?
– Мистер Фэнкорт, прошу вас. Нападки ни к чему. У вас обоих будет возможность высказаться. Давайте для начала разберемся, что произошло, ладно?
– Разберемся? У меня украли ребенка! Вам надо бежать разыскивать его.
При этих словах детектив, похоже, смутился. Подозреваю, что ему неловко за меня. «К чему вся эта мелодрама, – должно быть, думает он, – когда у мужа на руках живой и здоровый младенец?»
– Да вот же Флоренс, – злобно отрубает Дэвид.
– Моего мужа, должно быть, мучит совесть, – отчаянно убеждаю я, чувствуя, как испаряется мое самообладание. Детектив явно не поверил мне, и слова рвутся стремительным потоком: – Ему совестно, вот он и злится. Он должен был смотреть за ребенком, а сам заснул. Входная дверь была открыта! Мы никогда не оставляем ее! Значит, кто-то заходил и подменил нашу Флоренс этим…
Я показала рукой, не в силах продолжать.
– Да ерунда все это! На самом деле Флоренс – вот! И обратите внимание, инспектор, кто ее держит, ухаживает и кормит, пока мамочка ломает комедию.
Дэвид обернулся ко мне:
– «Совестно, вот и злится» – какая чушь! А вы знаете, чем она зарабатывает на жизнь? Ну-ка, расскажи инспектору!
– Я не инспектор, а просто детектив, – поправил Уотерхаус. – Мистер Фэнкорт, агрессия не поможет делу.
Дэвид ему не по душе, но полицейский верит ему, а не мне.
– Эта агрессия вызвана испугом, – поясняю я.
И я правда так думаю. У меня есть теория (уже несколько лет мне приходится строить теории, ведь Дэвид не рассказывает о своих переживаниях), что страх – вообще основной мотив в его поведении.
Похоже, он считает, что мое занятие само по себе не вызывает доверия. Это обидно и унизительно. Я всегда так искала его ободрения. И надеялась, что нахожу. Мы женаты два года. До этого мы ни разу не сказали друг другу грубого слова, никогда не спорили, не ссорились, не ругались. Мне казалось – оттого, что мы любим друг друга, но теперь, задним числом, вся эта вежливость кажется наигранной. Как-то раз я спросила мужа, за какую партию он голосует. Дэвид увильнул от ответа, и я заметила, что мой вопрос его озадачил. Я почувствовала себя дубиной неотесанной без всякого понятия о приличиях. Вивьен считает разговоры о политике дурным тоном, даже в семье.
Дэвид – красивый парень. Стоило мне просто взглянуть на него, и все сжималось внутри. А теперь я не могу ни представить, ни воскресить в себе ту же страсть. Это кажется нелепостью, будто возбуждаться от картинки. Вот я впервые и призналась себе, что мой муж – чужой человек. Близость, которой я жаждала с первой встречи, ослепила нас обоих.
Дэвид работает в компании, где производят компьютерные игры. Компанию создали Дэвид и его приятель по имени Рассел. Этот Рассел был моим товарищем по университету, на его свадьбе я и познакомилась с Дэвидом. Я наконец-то выкарабкалась из депрессии, но горчайшее одиночество никуда не делось. С утра мне еще как-то удавалось обманывать его, если было чем себя занять, но к вечеру оно неизбежно настигало, и каждый божий день я рыдала по целому часу, а то и дольше.
Стыдно сказать, но я даже придумала себе друга. Назвала его Стивен Тейлор. Наверное, я дала ему такое обычное, распространенное имя, чтобы он стал чуточку реальнее. Заснуть я могла, лишь представив, как он обнимает меня и шепчет, что всегда будет рядом. В день свадьбы Рассела Стивен исчез. Планируя, как рассадить гостей, кто-то написал мое имя рядом с именем Дэвида и спас мою жизнь – так мне, во всяком случае, еще недавно казалось.
Дэвид чуть ли не первым делом рассказал, что от него ушла жена, едва успев родить сына, что теперь он видит ребенка лишь изредка и всего пару часов. Как ни странно, меня тогда подкупила его откровенность. Я даже не догадывалась, что он никогда больше не будет откровенничать со мной. Возможно, это был рассчитанный прием и грустная история о Феликсе помогала Дэвиду знакомиться с девушками.
Со мной этот фокус прошел. Я, конечно же, рассказала о родителях. Мне хотелось утешить Дэвида и чтобы он утешил меня. Мне казалось, наша встреча – подарок судьбы, я поняла, что мы посланы спасти друг друга, что я должна стать Дэвиду женой. Мне не терпелось превратиться в миссис Фэнкорт, снова обрести семью и родить своих детей. Страх того, что в одиночестве пройдет вся жизнь, стал неотступным наваждением.
Как ни грустил Дэвид из-за сына, он весь вечер повторял, что не хочет нытьем испортить мне веселье, развлекал и говорил комплименты. Он рассказал свой коронный анекдот про валлийца, предварительно уточнив: «Вы ведь ни капельки не валлийка, правда?» Анекдот был про человека, который пришел в полицию заявить о краже велосипеда. «Выхожу из церкви, а его как корова языком!» Финальную реплику Дэвид произнес с таким дичайшим акцентом, что, вспоминая ее, я хихикала еще несколько дней. На той свадьбе у него была самая сердечная улыбка и самые лучистые глаза, и весь он напоминал пародию на идеального героя-любовника. Та к чертики в черно-красных плащах и с клыкастыми пастями, что изрыгают огонь, в их с Расселом играх казались пародией на олицетворение зла.
