«Охладеет, вернется!» — улыбнулся последний, тщательно заперев бюро.
Он и не ошибся. Князь Владимир, выбежав, как сумасшедший, из квартиры своего поверенного, сел в пролетку и приказал ехать в Европейскую гостиницу. Дорогой на него напало раздумье. От природы малодушный, он жил настоящей минутой, мало заботился о будущем; он начал сожалеть, что отказался от предложенных ему Николаем Леопольдовичем пяти тысяч, которые он считал нужными для него до зарезу.
«Если я начну вместе с бароном Розеном против него дело. Он делец и конечно его затянет и, кто знает, может быть, и окажется правым — я ведь не читал ни одной бумаги, которые подписывал. Чем же я буду жить? Пусть в таком случае барон выдаст мне эти пять тысяч из моих денег, тогда я решусь».
С таким предложением он и обратился к Адольфу Адольфовичу, которого застал дома.
Тот отказал наотрез.
— Кроме пятидесяти рублей в месяц, я не могу пока выдавать вам ничего! Против того же господина я уже начал дело и подал, как ваш опекун, жалобу прокурору, — протянул барон.
— В таком случае я останусь на его стороне и мы посмотрим! — спыхнул князь.
— Сколько угодно! — гордо ответил Розен.
Они расстались.
Эта неудача, в связи с убеждениями, на которые не поскупилась Агнесса Михайловна по возвращении его на дачу, сделали то, что князь Владимир на другой день утром снова явился к Гиршфельду.
— Дайте хоть пять тысяч! — печально заявил он.
— Теперь, после вчерашнего инцидента, я не могу так просто, по-дружески, выдать их, — сухо ответил тот.
Лицо князя вытянулось.
— Я не отказываюсь от их выдачи, но я желаю снять с себя незаслуженное нарекание. Рассмотрите ваше дело и не одни, я приглашу со своей стороны Неведомого и Арефьева, и вы Милашевича и Охотникова, надеюсь, что вы им верите и считаете их близкими вам людьми.
Шестов наклонил голову в знак согласия.
— Пусть они совместно с вами рассмотрят дело, и если я окажусь правым, я выдам тотчас же пять тысяч рублей, взяв с вас расписку в излишне перебранных вами деньгах. Если же они найдут мой отчет неправильным, то подавайте на меня в суд. Иначе я не согласен…
В этот же вечер собралось это своеобразное заседание, и третейские судьи постановили единогласно, что Николай Леопольдович прав и представленный им отчет правилен. Князь Владимир получил пять тысяч рублей и выдал условленную расписку.
На ряду с рассказанными в предыдущих главах далеко не романтическими событиями, другие герои и героини нашего правдивого повествования жили другою жизнью, переживали иные чувства.
Александра Яковлевна Пальм-Швейцарская, как уже известно читателю, перебралась на постоянное жительство в Петербург, где на казенной сцене всеми правдами и неправдами не только приютился Матвей Иванович Писателев, но приобрел даже известный вес и влияние. Жили они по прежнему на разных квартирах. Александра Яковлевна часть оставшейся зимы провела в роскошной квартире на Николаевской улице, снятой ею по контракту на несколько лет, убранной и отделанной как игрушка, а на лето переехала в Озерки, где купила себе собственную огромную дачу и отделала ее почти с царским великолепием. На сцене Озерковского театра и выступила она в первый раз перед петербургской публикой и имела громадный успех. Вскоре около нее собрался кружок горячих поклонников ее таланта, даже более многочисленный, чем в Москве. Изредка посещал ее Гиршфельд, сохранивший, по ее требованию, знакомство с ней, чаще Александр Алексеевич Князев, сильно за ней ухаживавший, бессменно и постоянно князь Виктор Гарин. Его положение теперь было иное, чем в Москве: он жил с матерью и располагал снова независимыми средствами, хотя и небольшими.
Дела после князя Василия оказались в большом беспорядке. Княгиня Зоя Александровна, потрясенная смертью мужа и появлением у его гроба Александрины, отправилась вместе с дочерью, княгиней Анной Шестовой, и внуком, сыном последней, по предписанию докторов, лечиться за границу. Они уехали в самом конце зимы и располагали вернуться через год. Они звали с собой и сына, но он наотрез отказался и остался один в громадном княжеском доме.
Несмотря на то, что он по прежнему был принят в свете, он редко посещал великосветские гостиные и охотнее проводил время запросто у Николая Леопольдовича, ежедневно, конечно, посещая Александру Яковлевну. Время только распаляло его безумную страсть к ней. Причиной этому была несомненно все продолжающаяся с ее стороны в отношении к нему холодность и недоступность. В один из последних вечеров, проведенных ею на даче, он, заехав к ней, застал ее случайно одну. Такое счастье редко выпадало на его долю. Он решил воспользоваться представившимся случаем и сделать решительный шаг. Со своей стороны и Пальм-Швейцарская давно готовилась нанести княжеской семье окончательный удар и тем завершить план задуманной ею мести. Возвращение князя Виктора в родительский дом и наступившее сравнительное спокойствие в этой семье раздражало и дразнило ее.
«Неужели вся моя возня с этим влюбленным мальчишкой пропала даром! — злобно думала она. — Нет, я увижу еще унижение княгини Зои! Я буду отомщена и отомщена жестоко».
Она говорила это сама себе с непоколебимой уверенностью. Она ждала тоже свиданья с князем наедине, но свиданья случайного, чтобы он не догадался, что оно подготовлено и начал сам необходимый для нее разговор. Она, как мы видели, дождалась.
— Я хотел бы с вами, если вы сегодня расположены меня выслушать, поговорить серьезно и откровенно… — робко начал князь, когда они уселись на утопавшей в зелени террасе. Был прелестный августовский вечер.
Пальм-Швейцарская окинула Гарина вопросительно-недоумевающим взглядом.
— Говорите, это вероятно будет о любви ко мне, — с деланной горькой усмешкой отвечала она. — Сегодняшний вечер к этому располагает… Я вас слушаю…
— Да, о любви, — горячо начал он, задетый за живое ее насмешливым тоном, — о той безумной любви, о том восторженном поклонении, неизменность которых я надеюсь доказал вам, в течении стольких лет. Я долее страдать не могу, не в состоянии — ведь и страданиям нужен предел.
Он выговорил последнюю фразу с видимою внутреннею болью.
— Чего же вы от меня хотите? Я вижу вашу любовь, я ей верю; я простила вас! — наивным тоном сказала она.
— Но разве вы не прнимаете, что это мне мало, я хочу возвращения вашей любви, возвращения прошлого… Вы обещали мне.
Он упал перед ней на колени.
— Умоляю вас, решайте скорее мою участь… Повторяю, я долее этой пытки выносить не могу.
В его голосе слышались слезы.
— Прошлое… — задумчиво начала она. — Но каким же способом может вернуться, если я даже возвращу вам мою любовь?
Она повелительным жестом заставила его встать с колен и сесть на место.
— Сделаться снова вашей любовницей… это ли вы называете возвращением прошлого? — в упор спросила она.
Он вспыхнул.
— Никогда! У меня не было даже такой мысли! Я прошу вашей руки, я прошу вас быть моей женой!
— А что скажет княгиня?
— Что мне за дело до моей матери, я не ребенок и совершенно самостоятелен, да и она не решится стать на дороге к моему счастью. Она слишком любит меня и хорошо знает, насколько серьезно мое чувство к вам. В случае же чего мы спокойно обойдемся и без ее согласия.
Она отрицательно покачала головой.
— Я-то на это никогда не соглашусь, — медленно отвечала она. — Я желала бы, чтобы княгиня сама приехала ко мне просить моей руки для своего сына.
Она пристально посмотрела на него. Он смутился.
— Это невозможно! — растерянно было начал он.
— А между тем это мое окончательное решение, — перебила она его. — Ей одной я могу дать тот или другой ответ… — спокойно сказала она.
Он сидел, понурив голову, и молчал.
— Что я говорю: невозможно? — вдруг поднял он голову. — Это возможно и даже очень возможно. Я заставлю ее это сделать, я заставлю ее выбирать между ее согласием и моею смертью. Вот вам моя рука.
Она протянула ему свою руку. Он прильнул к ней губами.
— Но, увы, моя мать только что недавно уехала заграницу и вернется в конце будущего лета — еще целый год! — печально сообразил он.
— Разве я не стою, чтобы вы подождали еще год! — улыбнулась она. — Ведь вы меня видите почти каждый день — ми и не заметим, как промелькнет зима…
Он глубоко вздохнул.
— Хорошо, но значит я могу уже теперь считать вас своей невестой! — восторженно воскликнул он, снова взяв ее руку.
— Увидим! — загадочно отвечала она.
Он припал снова к ее руке горячим, страстным поцелуем. Она не отнимала ее, но глядела на него злобно-насмешливым взглядом. Отуманенный открывающимся для него, хотя в довольно отдаленном будущем, светлым горизонтом, Виктор не заметил этого взгляда.
