Драммонд с подчеркнутой доброжелательностью представляется Джеки, не забыв отметить, что они никогда прежде не встречались. Я понимаю — тем самым он дает понять присяжным, что даже предположить не мог, о чем она собирается поведать. Джеки угощает Драммонда уничтожающим взглядом. Ей одинаково ненавистны компания «Прекрасный дар жизни» и любой адвокат, согласившийся её защищать.
— Верно ли, мисс Леманчик, что не так давно вас поместили на лечение? — Вопрос задан тактично, почти заботливо. Вообще-то в судебной практике не принято задавать вопрос, ответ на который не знаешь, и тем не менее мне показалось, что он и сам не ожидал, к чему это приведет. Не зря, должно быть, ему что-то столь яростно нашептывали в последние четверть часа.
— Нет! Это неправда! — Джеки ощетинивается.
— Как? Разве вы не находились на принудительном лечении?
— Никуда меня не помещали. Я сама попросилась в клинику и провела там две недели. Я пользовалась полной свободой и была вольна уйти в любое время, когда мне заблагорассудится. Кстати, согласно договору, мое лечение должно было оплачиваться компанией «Прекрасный дар жизни». Медицинская страховка действовала в течение двенадцати месяцев после моего ухода. Теперь же, ясное дело, они и мне отказывают.
Драммонд грызет ноготь и задумчиво смотрит в свой блокнот; он делает вид, будто не слышал последних слов свидетельницы. Следующий вопрос, Лео!
— Вот значит почему вы здесь? Вы гневаетесь на «Прекрасный дар жизни»?
— Я ненавижу эту компанию и всех недоносков, которые в ней служат. Вы довольны моим ответом?
— И сегодня, давая показания, вы движимы ненавистью? Сводите счеты?
— Нет. Я здесь потому, что знаю правду, каким образом они обманывали тысячи людей. Это должны знать все.
Бросьте, Лео — бой неравный.
— А почему вы попросились на лечение?
— Я борюсь с алкоголизмом и депрессией. Сейчас у меня проблем нет. А вот за следующую неделю уже не поручусь. В течение последних шести лет ваши клиенты обращались со мной как с последней шлюхой. Меня словно мячик перебрасывали из постели в постель, и каждый брал от меня то, что хотел. Они пользовались тем, что в карманах у меня ветер свищет, а на шее двое ребятишек сидят. И ещё они балдели от моей задницы. Я перестала себя уважать. Но я сражаюсь, мистер Драммонд. Я хочу спастись во что бы то ни стало и не страшусь никакого лечения. Жаль только, что ваш клиент не желает оплачивать эти треклятые счета.
— Ваша честь, у меня больше нет вопросов. — Драммонд поспешно сигает за свой стол. Я помогаю Джеки спуститься и провожаю почти до самых дверей. Я говорю ей слова признательности и обещаю непременно позвонить её адвокату. Дек отвезет её в аэропорт.
Уже почти половина двенадцатого. Мне хочется, чтобы присяжные во время ланча как следует обдумали показания Джеки, и я прошу судью Киплера объявить перерыв пораньше. Официальная причина звучит так: чтобы решить, каких свидетелей вызывать следующими, я должен ознакомиться с компьютерными распечатками.
Десять тысяч долларов штрафа, наложенного судьей на «Прекрасный дар жизни», прибыли во время утреннего заседания, и Драммонд поместил их на временный депозит, присовокупив к ним двадцатистраничное ходатайство. Он рассчитывает оспорить штраф, а деньги до завершения слушания останутся на специальном судебном счету.
Мне бы его заботы.
Рассаживаясь по местам после обеденного перерыва, некоторые присяжные улыбались мне. Вообще-то им не положено обсуждать какие бы то ни было перипетии дела, пока оно официально не передано им для вынесения вердикта, однако все знают, что, едва успев покинуть зал суда, они начинают перешептываться. Несколько лет назад двое присяжных, не сойдясь во мнении относительно искренности свидетеля, прямо в коридоре затеяли настоящую потасовку. Причем это был всего лишь второй по счету свидетель в судебном процессе, рассчитанном на две недели. Судья, понятное дело, объявил процесс недействительным, и все пришлось начинать заново.
Нашим присяжным предоставили целых два часа на то, чтобы не только тщательно пережевать, но и переварить показания Джеки. Теперь настало самое время научить их, как поправить кое-что из содеянного. Иными словами — пора наконец и о деньжатах потолковать.
— Ваша честь, наш следующий свидетель — мистер Уилфред Кили, — объявляю я.
Кили быстро находят, и он буквально врывается в зал суда — ему не терпится поскорее принести свои показания. Он бодр и улыбчив — разительный контраст с Лафкином, — словно его компанию только что ни изобличили в злостных махинациях. Весь его облик внушает здоровье и уверенность — да, он человек ответственный, и ему можно полностью доверять.
Я задаю несколько дежурных вопросов, устанавливаю, что он исполнительный директор и член совета директоров, один из главных руководителей компании «Прекрасный дар жизни». Кили всем своим видом выражает горячее стремление помочь правосудию. Я вручаю ему копию последнего финансового отчета компании. Кили берет её с таким видом, словно изучает этот документ каждый день.
— Будьте любезны, мистер Кили, скажите присяжным, сколько стоит ваша компания?
— В каком смысле? — переспрашивает он.
— Я имею в виду чистую стоимость.
— Это понятие расплывчатое.
— Пусть так. Тогда загляните в этот финансовый отчет, посмотрите суммарную стоимость всех активов, вычтите из неё сумму пассивов, и назовите присяжным величину полученной разности. Она и составит чистую стоимость вашей компании.
— Это не так просто.
Я недоверчиво трясу головой.
— Тогда, возможно, вы согласитесь со мной, что чистая стоимость вашей компании лежит в пределах от четырехсот до пятисот миллионов долларов?
Уличать корпоративных чинуш во лжи выгодно вдвойне; мало того, что одного из них ловят со спущенными штанами, так ещё и следующий свидетель вынужден говорить правду. Кили ничего не остается, как повиноваться моим указаниям. Не сомневаюсь, что Драммонд всю плешь ему проел, пытаясь втолковать, что иначе нельзя.
— Да, это вполне разумная цифра. Я согласен с вами.
— Спасибо. Теперь ответьте, какова сумма наличных активов вашей компании?
Вопрос застает противника врасплох. Драммонд встает и вносит протест, который Киплер отклоняет.
— Ну, это трудно сказать, — мнется Кили, начиная, как я и ожидал, перечислять сложности оценки наличности такой огромной и разветвленной компании, как «Прекрасный дар жизни».
— Полно вам, мистер Кили, вы — исполнительный директор. Вы отдали компании восемнадцать лет жизни. Вы владеете данными всех финансовых отчетов. Неужто вам не известно, сколько у вас денег?
Кили лихорадочно листает страницы, а я терпеливо жду. Наконец он называет мне некую цифру, и я в очередной раз благодарю Макса Левберга. Извлекаю на свет божий собственный экземпляр и прошу Кили пояснить значение одного из так называемых «резервных счетов». Когда я подал иск на сумму десять миллионов долларов, финансисты «Прекрасного дара» тут же, не сходя с места, отложили эти десять миллионов в резерв для оплаты иска. Так они поступают при подаче любого иска. Деньги по-прежнему принадлежат компании, по-прежнему инвестируются и приносят барыши, однако числятся в пассиве. Таким образом, возбуждая многомиллионные иски, клиенты способствуют процветанию страховых компаний — те тут же заносят эти денежки в резервный фонд, а потом уверяют, что стоят на грани банкротства.
И все вполне законно — комар носа не подточит. Такова уж эта отрасль с её закулисными интригами и крайне сомнительной бухгалтерией.
Кили пускается в разглагольствования, пересыпая речь непонятными терминами. Он предпочитает запутать присяжных, но не сказать правду.
Я допрашиваю его про суть ещё одного фонда, после чего мы переходим к остаточным счетам. Изымаемым. Затем — не изымаемым. Я сверлю его как жук-древоточец, чувствуя себя как рыба в воде. Основываясь на сведениях, которые почерпнуты из полученных от Макса Левберга документов, я подытоживаю цифры и спрашиваю, верно ли, что наличность, которой распоряжается компания, составляет около четырехсот восьмидесяти пяти миллионов долларов.
— Если бы, — только и отвечает он, хохотнув. Никто в зале его веселья не разделяет.
— А сколько у компании денег на ваш взгляд, мистер Кили?
— Ну, не знаю, — пожимает плечами он. — Миллионов сто, наверное.
Что ж, пока этого достаточно. В заключительном слове я набросаю основные выкладки на доске и сумею объяснить присяжным, где эти акулы скрывают свои денежки.
Я передаю Кили копию компьютерной распечатки по заявлениям страхователей, чем вновь застаю его врасплох. Еще во время обеденного перерыва я решил отказаться от повторного допроса Лафкина, взамен направив главный удар на Кили. Тот мечет молящий взгляд на Драммонда, но адвокат не в состоянии его выручить. Кили — исполнительный директор, и ему сам бог велел помочь нам разобраться в хитросплетениях интриг собственной компании. Во вражеском стане наверняка рассчитывали, что я вновь вызову для дачи пояснений Лафкина, чтобы заставить его испить чашу до дна. Ан нет, я принимаю решение, что разлюбезный вице-президент уже испил свою чашу до дна. А то станет ещё выкручиваться и опровергать показания Джеки Леманчик. Нет уж, не бывать этому.
