si? – прокричал Арчи, подойдя на такое расстояние, чтобы его можно было услышать.
Случайность ли это, подумал Грант, что у всех людей «с приветом» такой тонкий бестелесный голос? Или, наоборот, тонкий бестелесный голос – характерная принадлежность неудачников и ничтожеств, а неудачи и ничтожность порождают желание выделиться из общего стада?
Грант не слышал гэльской речи с детства, а аффектация приветствия охладила его радушие. Он пожелал Арчи доброго утра.
– Пэтрику следовало бы объяснить вам, что сегодня слишком ясная погода для ловли рыбы, – заявил тот и, по-прежнему раскачиваясь, подошел к ним. Грант не мог определить, что ему неприятнее – отвратительный глазговский акцент или непрошеное покровительство.
Пэт залился краской так, что перестали быть видны веснушки на его белой коже. Слова дрожали у него на губах.
– Я полагаю, он не хотел лишать меня удовольствия, – мягко сказал Грант и увидел, как краска стала бледнеть, а радость от услышанного медленно разгораться. Пэт совершал открытие, что существуют более эффективные способы борьбы с глупостью, чем прямая атака. Это была совершенно новая мысль, и он пробовал ее на вкус, обкатывая на языке.
– Вы приплыли к берегу выпить свой одиннадцатичасовой чай, так я понимаю, – сияя, объявил Арчи. – Был бы рад присоединиться к вам, если вы не возражаете.
Они налили Арчи чаю, мрачно и вежливо. Тот достал собственные сэндвичи и, пока все ели, прочел им лекцию о славе Шотландии, ее могуществе в прошлом и о ее ослепительном будущем. Он не спросил имени Гранта и обманулся его выговором, приняв за англичанина. С удивлением услышал Грант о беззакониях, творимых Англией в отношении плененной беспомощной Шотландии. (Что-либо более далекое от плененности и беспомощности, чем Шотландия, которую он знал, Грант с трудом мог себе представить.) Англия, оказывается, кровопийца, это вампир, высасывающий здоровую кровь Шотландии, после чего та остается обессиленной и бледной как смерть. Шотландия стонет под чужеземным игом; она, шатаясь, плетется за колесницей победителя; она платит дань и растрачивает свои таланты на потребу тирана; но она вот-вот сбросит ярмо, разорвет путы; огненный крест готов вспыхнуть, и скоро вереск загорится. Не осталось ни одной банальности, которую Крошка Арчи не выложил им.
Грант наблюдал за ним с любопытством, с каким разглядывают новый экспонат в коллекции. Он решил, что этот человек старше, чем ему показалось сначала. По меньшей мере сорок пять; возможно, ближе к пятидесяти. Слишком много, он неизлечим. Никакого успеха, которого так жаждет, он уже не достигнет; у него уже никогда не будет ничего, кроме его жалкого маскарада и его банальностей.
Грант обернулся посмотреть, какое действие оказала эта извращенная версия патриотизма на юную Шотландию, и душа его возрадовалась. Представитель юной Шотландии сидел, уставившись прямо на озеро, как будто вид Крошки Арчи был ему невыносим. Он жевал, упорно не желая замечать ничего вокруг, а его глаза напомнили Гранту фразу из Фларри Нокса [62]: «Глаз как каменная стена, верх которой усыпан битым стеклом». Революционерам потребуется более тяжелая артиллерия, чем Арчи, чтобы произвести впечатление на своих соотечественников. Интересно, подумал Грант, чем это существо зарабатывает на жизнь. Стишки не прокормят. Не прокормит и «дикая» журналистика; вернее, журналистика того типа, какой, похоже, занимается Арчи. Может, он наскребает на хлеб с помощью критики. Критики самого низкого ранга набирались как раз из рядов безработных. Конечно, всегда оставалась вероятность, что кто-то Арчи субсидировал; если не свои оппозиционеры, жаждущие власти, то какое-нибудь иностранное агентство, заинтересованное в беспорядках. Арчи принадлежал к типу, хорошо знакомому специальному отделу Скотленд-Ярда: неудачник, больной прокисшим тщеславием.
Грант, по-прежнему страстно желавший посмотреть утреннюю газету, которую Джонни и Кенни должны были доставить в Клюн, собирался предложить Пэту сдаться и перестать соблазнять рыбу, которая вовсе не выказывала намерения клевать. Но если они уйдут сейчас, им придется возвращаться в компании Крошки Арчи, а этого хотелось бы избежать. И Грант приготовился снова начать лениво взбаламучивать воды озера. Однако оказалось, что Арчи не прочь был присоединиться и к рыболовам. Он заявил, что, если в лодке есть место для третьего, он был бы рад составить им компанию. И снова слова дрожали у Пэта на губах.
– Ладно, – сказал Грант, – поехали. Будете помогать вычерпывать.
– Вычерпывать? – переспросил спаситель Шотландии, бледнея.
– Ну да. Она, похоже, здорово прохудилась. Набирает полно воды.
Арчи тут же решил, что, пожалуй, пора направить свои стопы (Арчи никогда никуда не шел, он всегда направлял свои стопы) к Моймуру. Почта, наверно, уже пришла, и его корреспонденция ждет, чтобы он ею занялся. Потом, чтобы им в голову не пришло, что он не в ладах с лодками, Арчи рассказал, как здорово он управляется с лодкой. Только благодаря его умению он и еще четверо мореплавателей добрались прошлым летом живыми до побережья Гебрид. Он рассказывал свою историю с нарастающим пафосом, что заставляло заподозрить, что он придумал ее походя; закончив, он, как будто опасаясь вопросов, немедленно переключился на другую тему и поинтересовался, знает ли Грант острова.
Грант, запирая будочку на замок и засовывая ключ в карман, сказал, что не знает. На что Арчи с великодушием щедрого хозяина раскрыл перед ним все их прелести: сельдевые бухты Льюиса, скалы Мингюлея, пески Барры, холмы Харриса, дикие цветы Бенбекулы и пески, бесконечные дивные белые пески Беннерея.
– Но пески не поют, я полагаю, – проговорил Грант, прерывая это хвастливое перечисление. Он ступил в лодку и оттолкнулся.
– Нет, – ответил Крошка Арчи, – нет. Поющие пески – на Кладда.
– Что? – спросил пораженный Грант.
– Поющие пески. Ну, пока, хорошего вам улова, но это плохой день для ловли рыбы, знаете ли. Слишком уж ясно.
С этими словами он вежливо приложил руку к берету, поднял свой посох и, раскачиваясь, стал удаляться в сторону Моймура и своей корреспонденции. Грант недвижно стоял в лодке, глядя, как Арчи уходит. И когда тот был уже почти вне пределов слышимости, он вдруг громко крикнул:
– А шевелящиеся камни на Кладда есть?
– Что? – донесся писк Арчи.
– Есть ли на Кладда шевелящиеся камни?
– Нет. Они на Льюисе.
И похожая на стрекозу фигура с голосом как у москита пропала в бурой дали.
Домой к чаю они пришли с пятью невыразительными форелями и огромным аппетитом. Пэт, извиняясь за тощую форель, заявил, что в такой день нельзя ожидать, что поймаешь что-нибудь, кроме тех рыб, которых он назвал «дурочками»; у уважающей себя рыбы хватит ума, чтобы не позволить себя поймать в такую погоду. Последние полмили до Клюна они спускались с холмов бегом, как несущиеся домой лошади. Пэт прыгал с кочки на кочку,
