― Его сегодня не было, ― выдавил из себя Аполлинарий Макарович.
― Видишь, как все просто? А ты, глупый, боялся. Ну, ходи ножками.
Аполлинарий ходил ножками. Глядя на него, Алик спросил с отвращением:
― Зачем мы здесь, Саша?
― Теперь только за тем, чтобы поужинать, ― ответив, Саша налил себе вторую рюмку. ― За удачу, Алик.
Опять была улица Горького. Из въезжей арки, недалеко от "Грузии" навстречу Алику и Саше вышли трое.
― Мужик, ― обратился один из них к Саше. ― Можно тебя на минутку?
Двое, ласково взяв Сашу под руки, повели его в подворотню, а третий, несильно толкнув Алика в спину, предложил:
― Иди. Он тебя догонит. ― И кинулся следом за остальными.
― Саша! ― отчаянно закричал Алик, вбежал в арку и уже во дворе столкнулся с обернувшимся на шум шагов третьим.
― Я же сказал: он тебя догонит! ― раздраженно повторил третий и вдруг стал мягко оседать на землю. Алик, перепрыгнув через него, бросился дальше. В глубине двора стояла "эмка" и несколько человек рядом с ней.
― Саша! ― еще раз крикнул Алик.
― Да успокойся ты, Алик! Все в порядке, ― раздался веселый Сашин голос, а другой голос ― начальственный, спросил:
― Кто это?
― Мой друг, Алик, иди сюда, знакомься.
Алик подошел. Стояли те двое, что увели Сашу, Саша и подполковник милиции в полной форме. Все молча пожали Алику руки.
― А где Малявин? ― вдруг вспомнил подполковник.
― Я здесь, товарищ подполковник, ― жалобным голосом обнаружил себя тот, третий, и приблизился, обеими руками держась за живот.
― Вы заболели, Малявин? С желудком что-нибудь?
― Да вот паренек устроил, ― обиженно сказал Малявин.
― Паренек чемпион Москвы по боксу, ― объяснил Саша.
― Среди юношей, ― скромно уточнил Алик.
― Всегда-то тебе повезет, Малявин, ― позавидовал кто-то и все заржали.
― Алик, нам с Сашей надо поговорить, ― сказал подполковник. ― Ты побудь здесь с ребятами, а мы в машине поговорим. Ладно?
― Ладно, ― солидным басом согласился Алик.
― И поучи пока, пожалуйста, наших оперативных работников не пропускать ударов. Даже если это удар чемпиона Москвы, ― добавил подполковник, открыл дверцу "эмки" и, пропустив вперед Сашу, вслед за ним влез в кабину.
― Как это ты меня? ― спросил пришедший в себя Малявин.
― Элементарно. Левый крюк в печень.
В темной утробе кабины они как по команде откинули головы, расслабились.
― За вчерашний день твой отчет я прочитал. А что ты сегодня делал? спросил подполковник.
― Растрату. Совершил должностное преступление: из добытых шантажом подотчетных денег малость истратил на приличный гражданский костюм.
― Этот? ― подполковник пощупал материю на пиджаке.
― А ничего себе пиджачок, да?
― В темноте не видно. А еще что?
― Пушку показывал. Семеныча искал. Чтобы знали все: пусть мне не попадаются.
― Не перебрал?
― В самый раз. Играть не надо: фронтовик без тормозов, что и есть на самом деле.
Уютно было в "эмке". Добродушно урчал на малых оборотах мотор, светился приборный щиток, жила бурной самостоятельной жизнью включенная полевая рация.
― Много успел, ― грустно заметил подполковник.
― Я старался, ― настороженно ответил Саша.
― О чем мы тебя просили? ― задал вопрос подполковник и сам на него ответил: ― Наблюдать, регистрировать преступную активность возможных участников грабительских акций. Собирать информацию.
― Ну, а я что делаю?
― В принципе ты нарушаешь социалистическую законность, ― устало констатировал подполковник, ― а методы твои, мягко говоря, слегка отдают анархизмом.
― С врагом у меня метод один: давить, чтобы врага не стало.
― Здесь не враги, капитан. Здесь твои сограждане. Запутавшиеся, преступившие закон, не лучшие граждане нашей страны, каждому из которых, заметь ― каждому, мы обязаны дать возможность исправить свою жизнь.
Саша помолчал, посопел гневно и сказал вежливо:
― С большим удовольствием прослушал вашу лекцию. Вмиг открылись глаза. А теперь разрешите вопросик: мы обязаны дать возможность исправить свою жизнь и тому поганому убийце, которого ищем?
― Ну, о нем разговор особый... ― начал было подполковник, но Саша перебил, задыхаясь от ярости:
― Вот это правильно! У меня с ним будет особый разговор.
― Не перебивайте старших по званию. С сегодняшнего дня вы будете действовать строго по моему приказу.
― Товарищ подполковник, разрешите напомнить, что я не служу в милиции.
― Вы откомандированы в мое распоряжение, капитан.
― Шестой! Шестой! ― детским голосом заверещала рация. ― Вас вызывает дежурный по городу. Шестой! Прием!
Подполковник подхватил наушники и микрофон, перевел рацию на передачу, сказал отчетливо и громко:
― Шестой слушает! Прием!
Перевел на прием и долго слушал, потом сказал: "Вас понял". Снял наушники, положил микрофон и обратился к Саше:
― Только что опять совершен налет. У нас на путях.
― Что взяли?
― В том-то и дело, что глупость какую-то. Партию пишущих машинок. Что они с ними делать будут? Машинка ― вещь заметная и громоздкая.
― А может, главное было совершить налет, а не брать что-то?
― Демонстрация? Неуловимый Семеныч продолжает действовать? Вполне возможная вещь. И почерк схож.
Помолчали, подумали, не глядя друг на друга. Внезапно Саша помечтал вслух:
― Как только кончится война ― сразу же в институт.
― В какой? ― поинтересовался подполковник.
― В педагогический.
― А у нас педагогикой заняться не желаешь?
― Так вам же мои методы не подходят.
― Нашим методам мы тебя научим, дело не особо хитрое. Нам позарез нужны люди с чистой и твердой совестью. Люди, не устающие бороться за правду.
Саша заглянул в усталое лицо подполковника и виновато спросил:
― Я сильно напортачил?
― Есть самую малость, ― улыбнулся подполковник. ― Ну а теперь...
― После головомойки, добавил Саша, а подполковник продолжил:
― Ну а теперь после головомойки, вернемся к нашим баранам... ― и сам же прокомментировал: ― Ах, как было бы хорошо, если наши клиенты были баранами! Но они не бараны... Сегодня я нарушил свои же инструкции по необходимости, Саша. Мы проверили всех по твоему списку, а ты должен знать результаты проверки.
― Кого-нибудь зацепили, товарищ подполковник?
― Семеныч твой у нас в картотеке нарисован еще с двадцатых годов.
― Неужто он?
― Вроде бы да. Но, понимаешь, ощущения у меня, что мелок он для такого наглого и страшного разворота.
― А Сергей? ― глухо спросил Саша.
― Одинцов-то? Одинцов есть Одинцов. С ним полный порядок. Если можно так сказать про человека, жизнь которого висит на волоске.
― Я не имею права не сказать о нем, но мне очень не хотелось вставлять его в этот список. А теперь я рад, что он чист.
― Подожди радоваться. Его домохозяйка и сожительница Клава работает на железнодорожном телеграфе нашей дороги, капитан.
― А если просто совпадение?
― У Клавы нет родственников в Болшеве. Она сирота.
― Так кто же, кто был наверху?
― Узнаем, капитан, через неделю. Через неделю в Истру поступит информация о таком грузе, что они все вылезут на него. Запомни: ровно через семь дней ― наша главная операция. Ты ― со стороны.
― А раньше нельзя?
― Мышеловка должна быть без дыр. А у меня нет людей, капитан. Только через неделю обещали дать.
― Это все понятно. А что мне семь дней делать?
― Деньги еще остались? Ну и гуляй на них!
― Вот такую работу люблю! ― восторженно объявил Саша, пожал подполковнику руку и, выскочив из "эмки", закричал, подражая женскому голосу: ― Алик! Домой!
Итак, отсчет от второго. Долго они шли, эти майские семь дней. Они медленно тянулись потому, что от каждого из них ждали победы. И каждый день сообщал России о победах: брались города, громились дивизии и армии врага, освобождались целые державы. Но главной победы пока не было. А надо было твердо знать ― там, на западе, больше не убивают русских ребят. Чтобы без страха ждать их домой. Чтобы вздохнуть облегченно. Чтобы позволить себе почувствовать многолетнюю усталость.
Долго шли, эти семь дней, прежде чем дойти до прохладного утра девятого.
Ловкая, складная, нестарая еще женщина в железнодорожной форме ― из тех, которых называют самостоятельными, ― торопясь, почти бегом вошла в подъезд дома два "а", пробежала по коридору, поставила фанерный чемоданчик на пол и заранее приготовленным ключом открыла дверь.
Саша спал. Скрутив одеяло жгутом, скомкав подушку, спал, недовольно нахмурив лоб, израненный мальчишка. Спал солдат.
Женщина вошла на цыпочках, осторожно пристроила чемодан, села рядом с кроватью на стул, предварительно положив пистолет на стол, и долго-долго смотрела на Сашу. Разглядела уродливый шрам на левой, более тонкой руке, потрогала его осторожно, а потом вдруг стремительно приникла щекой к откинутой ладони правой.
