— Да?
— О будущем председателе Толлертонского охотничьего клуба?
— Попали в самую точку.— Он слегка улыбнулся.— Вы просто читаете чужие мысли.
— В субботу мы ужинали в Замке. Мистер Пейстон оповестил всех, что комитет предложил ему занять место председателя. Это была настоящая сенсация.
— Сегодня была еще более сногсшибательная сенсация.
— Выяснилось, что все это розыгрыш?
— Мистер Уотерсон читает чужие мысли,— повторил Фред только что вошедшей в бар Доротее. Она была такая же спокойная и красивая, как всегда.— Может, вы скажете нам, и кто его устроил?
Я колебался недолго. Фред и Доротея — люди вполне здравомыслящие, не злые. В Нетерплаше я человек новый, и прежде чем решить, как мне поступать, надо посоветоваться с такими вот беспристрастными людьми, как Фред и Доротея.
— Есть ли в охотничьем клубе специальные бланки для писем — с официальным его названием?
— Да.
Отец Элвина Карта в свое время был председателем клуба, вполне возможно, что у них сохранилась кипа старых бланков: всего-то и дела отстучать текст на машинке и поставить поддельную подпись. Но самое подозрительное заключается в том, что перед званым ужином Элвин выяснял список приглашенных. Окажись среди них хоть один член комитета, вся затея была бы обречена на провал. Прошлый уик-энд секретарь клуба отсутствовал, и можно не сомневаться, что Пейстон с ним созвонится.
Эти свои соображения я изложил Фреду и Доротее, они выслушали меня достаточно спокойно, но мне не удалось убедить их полностью.
— Надеюсь, все это останется между нами. Мне бы не хотелось, чтобы против меня возбудили дело о клевете.
— Не беспокойтесь, мистер Уотерсон,— успокоил меня Фред.— При нашей работе надо держать язык за зубами. Но как-то не верится, что это правда. Мистер Карт — человек пожилой, в здешних краях уважаемый. Зачем бы ему пускаться на такие авантюры?
— Вы слышали, что в двадцатые годы он был знаменит своими розыгрышами?
Это оказалось для них обоих полной неожиданностью.
— Он такой милый старикан,— вступила Доротея за Элвина.— По-моему, он просто неспособен на такую злую шутку. Вот если бы это был его брат… — Она слегка покраснела. Наступило недолгое молчание, затем Фред сказал:
— Вскоре после того, как мы здесь поселились, Берти Карт причинил нам уйму неприятностей.— Он повернулся ко мне спиной и стал аккуратно укладывать блоки сигарет за стойкой.
— Расскажи мистеру Уотерсону, я не возражаю,— сказала Доротея.
— Зовите меня оба Джоном.
— Так вот, Джон,— медленно произнес Фред,— Берти начал приставать к моей жене, прямо здесь, в баре. И однажды вечером мне пришлось сказать ему пару ласковых слов и выставить вон. После этого он стал добиваться, чтобы меня лишили лицензии: приводил сюда своих дружков, закатывал скандалы, сидел допоздна, когда положено уже закрывать, ну, и в таком духе. Мстительный тип. Однажды он с моего же телефона позвонил в толлертонскую полицию и донес им, что если они приедут в течение десяти минут, то поймают меня на продаже спиртных напитков в неположенные часы. Это уже совсем подлость.
— И все потому что…
— Не потому что Фред его выставил,— сказала Доротея.— Он считает себя неотразимым мужчиной. И когда я сказала ему, что он не вызывает у меня ничего, кроме отвращения, его самолюбие было сильно задето.— Некоторое простодушие, свойственное Доротее, составляет приятный контраст с изысканностью вкуса, проявляющегося и в одежде, и во всем облике.
Мы поговорили о последнем розыгрыше. Местные жители обсудили уже это в баре за обедом. Фред удивлялся, с какой быстротой распространяются новости. Он, кстати, сказал мне, что кое-кто радуется унижению Пейстона: в здешних местах его недолюбливают.
Доротея отправилась готовить ужин на несколько персон, заказанный на семь тридцать, а мы с Фредом возобновили конфиденциальный разговор.
— Как вы думаете, руки у Берти Карта искусные?
— Так, вероятно, считают его любовницы.
— Я имею в виду другое: умеет ли он делать всякие механические штуковины?
— Никогда не слышал. А что?
— А вот Элвин умеет. Я думаю, это он смастерил кукушку, которая не давала нам всем спать тогда, в мае.
— Продолжайте.
— В этом нет ничего невозможного. Бывают же часы с кукушкой, работающие на батарейках. Будь это настоящая птица, она улетела бы после первого выстрела. В то утро я пошел искать убитую кукушку, но опоздал: Элвин уже шарил тростью в траве. Мы так ничего и не нашли. Но в сумке у Элвина что-то подозрительно позвякивало. Уже после его ухода я нашел шестеренку с припаянной к ней стальной проволокой — на них не было никаких следов ржавчины. Эту-то часть механизма он, по-моему, и разыскивал. Фред медленно обмозговал мои слова.
— М-да. Не слишком ли это заковыристый способ, чтобы насолить мистеру Пейстону?
— Элвин Карт всегда славился хитроумными розыгрышами.
— Хитроумными и злыми?
— В том-то и штука. В молодости, как я слышал, они не были злыми. Но с тех пор много воды утекло.
— Вообще-то говоря, проделка с кукушкой довольно безобидная. Ребяческая шалость. Но вот этот последний розыгрыш не такой уж безобидный. В нем чувствуется злоба.— Фред впился в меня своими голубыми глазами викинга.— Что вы намерены сделать? Сказать Элвину Карту, что вы его раскусили?
— За ужином я завел разговор о кукушке. Он посмотрел на меня как смышленый школьник: отнеситесь, мол, к этому как к шутке.
— Насколько мне известно, мистер Пейстон не видит в этом розыгрыше ничего забавного. Не хотел бы я оказаться на месте Элвина. Если это и впрямь его проделка. За Пейстоном — важные шишки, вы знаете. Пару лет назад его крепко приложили, так он потом сполна расквитался со своим обидчиком…
В эту минуту в бар вошли два местных жителя, и мы вынуждены были прервать разговор.
Не знаю, что происходило в Замке; идя домой, я тщетно пытался представить себе реакцию Веры Пейстон на розыгрыш, но все это было пока лишь слабым предвестием грозы, которая грянула в девять пятнадцать на следующее утро.
Спускаясь к завтраку, я вынул из почтового ящика всю корреспонденцию: несколько счетов, каталог редких книг, два письма на мое имя и одно, адресованное Дженни: адрес на нем выведен большими неуклюжими буквами, так пишут обычно люди безграмотные,— очевидно, это ответ на объявление о найме прислуги, которое она поместила в здешней газетенке.
За завтраком — кофе с тостами — я пролистывал каталог (газеты у нас приходят позже) и вдруг заметил, что Дженни, обычно такая разговорчивая по утрам, вот уже несколько минут молчит. Я поднял глаза.
Она сидела, уставясь в одну точку, странно неподвижная, точно с ней случился удар, и только рука ее сильно дрожала; мне показалось, что она держит игральную карту.
— Дженни, родная, что с тобой?
Она посмотрела на меня тем же пустым взглядом, что и в воскресенье, когда ей приснился кошмар. Затем в ее глазах появилось странное выражение. Она протянула ко мне руку с зажатым в ней листком плотной глянцевитой бумаги и с душераздирающим отчаянием проговорила:
— Опять началось!
Это и впрямь была игральная карта — джокер[17]. С лицевой стороны, с самого краешка, был приклеен клочок писчей бумаги, и на нем такими же крупными буквами, как и на конверте, выведено:
НЕМУДРЕНО ЧТО ТЫ БОЛЬНА СУКА
СО СТАРЫМ ХРЫЧОМ НЕ ЖИЗНЬ А МУКА.
Слава Богу, хоть нет Коринны: она у нас была на положении больной, и мы подавали ей завтрак прямо в постель. Руки бедной Дженни бились как раненые птицы, зубы стучали. В этот момент я готов был убить сочинителя этой пакости, кто бы он ни был.
Не сразу удалось мне привести ее в чувство. Наконец она расслабилась и горько зарыдала в моих руках. Я плеснул бренди ей в кофе и поднес чашку к ее губам. Она поглядела на меня с такой тоскою, что мое сердце едва не разорвалось от жалости и гнева.
— Успокойся, любимая. Не надо расстраиваться. Уверяю тебя, это не имеет никакого отношения к твоей болезни, просто какая-то мразь…
— Я не хочу говорить об этом,— воскликнула она страдальчески.
Я уложил ее в постель в спальне наверху и дал успокоительное. Как только лекарство подействовало, я поспешил в комнату Коринны. Она делила свой завтрак с Бастером.
— Дженни было плохо. Надень халат и посиди с ней. Если она проснется до моего возвращения, постарайся ее успокоить. И не задавай никаких вопросов.
— Что случилось, отец? С Сэмом все в порядке?
— Сэм тут ни при чем. Ничего серьезного. Потом все расскажу.
Коринна у меня умница. Она тут же отправилась к Дженни.
Через две минуты я уже стучался в дверь Картов.
Если Элвин и заметил, что я в сильном волнении, он ничем не показал этого: с несколько витиеватым, в обычном его стиле приветствием он повел меня в свое святилище — неопрятную солнечную комнату, которая, по всей видимости, служила для утреннего туалета, когда «Пайдал» был флигелем Замка.
