А еще я не любила праздники. Детство, конечно, не в счет… Тогда были вера во что-то чудесное. Грезы. Надежды. Искрящаяся радость.
Потом я смогла устроить свою жизнь. Только праздники по-прежнему не любила…
Это Рождество не было исключением.
До того момента, когда Андрей Николаевич не постучал в дверь ординаторской.
До того, как я не подарила ему на Рождество самый мощный артефакт, останавливающий кровотечение. А он мне — защитный амулет, выполненный с том же стиле, что и артефакт энергии, который он отдал мне за свое спасение.
Уходя, он попросил разрешения пригласить меня на завтрак.
— Я, конечно, понимаю, насколько вы будете вымотаны, но так хочется встретить это утро с вами…
Ответила согласием.
В последнее время мне казалось, что между нами есть какая-то недоговоренность. Что-то он мне пытался то ли сказать, то ли наоборот, не говорить. Это все рождало странную печаль в глазах, когда он смотрел на меня.
Чаще всего, я не помнила об этом, но иногда…
Иногда — но не сегодня.
— Море? — с изумлением выдохнула я, оглядевшись по сторонам.
— Море! — весело ответили мне. — В этой бухте оно никогда не замерзает. Это юг Поморья.
Я огляделась. Большой деревянный дом, терраса нависает прямо над волнами. От перспективы у меня захватило дух.
— Где мы? — спросила я.
— Это мой дом… На юге.
— Еще одно любимое место?
— Самое любимое…
Мысль о том, что, наверное, не совсем прилично оставаться наедине в его доме, мне в голову как-то не пришла. В моем же мы оставались…
— А как спуститься вниз? — мне стало весело.
— А как же завтрак? — передразнил он меня.
Я жадно смотрела на волны.
— Хорошо, — смирился Андрей Николаевич. — Море так море. Только ступеньки крутые. Осторожнее.
Я сидела на камне, опустив пальцы в воду. Отогнать меня от воды у Андрея Николаевича не получилось. Зажмурившись, вдыхала солоноватый запах моря, слушала рокот набегающих на берег волн.
— Море мне снилось, — вырвалось у меня. — Родители и сестра — нет. А вот море… Каждый раз, когда я вспоминала, как когда-то была счастлива, мне снилось море. Только не северное, не то, что в столице. Оно другое. И запах. И ощущение от него. Я, уже когда стала работать, в выходные как-то поехала на залив. И… сказки не получилось. А это… Это чудо!
Открыв глаза, я посмотрела на Андрея Николаевича. У него было какое-то странное выражение лица.
Я торопливо стала подниматься с камня:
— Я вас задерживаю… Простите.
Мне подали руку:
— Вы? — удивился он. — Нет. Просто я задумался.
— Пойдемте завтракать…
А потом мы поднимались вверх по ступенькам, и он меня почти обнимал. И я не протестовала, потому что мне было настолько хорошо, что я боялась верить в происходящее.
…Я проснулась на диване в гостиной. Помню, мы сидели в креслах у камина, разговаривали, о чем-то, смеялись…
Андрей Николаевич остался спать рядом. Он сидел на полу, откинувшись спиной на диван. Наши головы практически соприкасались… Я пригладила свои распущенные волосы. Надо же — он даже расплел косы…
«И что мне со всем этим делать?» — подумала я. Хотела подняться и выйти на террасу — к морю. Но мужчина оказался так близко. Дыхание ровное, спокойное. Длинные ресницы, на которые я обратила внимание еще в нашу первую встречу… Неожиданно для себя дотронулась кончиками пальцев до его щеки…
— Ира, — улыбнулся он сквозь сон.
Я смутилась — и убежала на террасу…
— Как вы ощутили, что можете лечить людей? — он подошел неслышно, встал у меня за спиной в своей привычной манере — на полшага позади меня. Вроде бы и рядом, но и не со мной. Поймала себя на том, что мне хочется чуть податься назад, чтоб коснуться, словно бы и невзначай…
Солнце алым полукругом собиралось погрузиться в море. День промелькнул так незаметно, что хотелось просить каждую минуту — не уходи…
— Дом, в котором мы жили, был весь облеплен ласточкиными гнездами. Каждый год кто-нибудь из гнезда выпадал. Знаете, ласточки избавляются от слабых — их просто выталкивают… Сколько мы с сестрой рыдали над каждым птенцом — не передать… А однажды — мне только-только исполнилось пять — я подняла испуганного птенчика, поделилась с ним теплом, добавила силы в крылья… И приказала — лети! А вы? Как вы стали военным?
Он неожиданно поморщился.
— Военное училище в нашей семье — это традиция. Это не обсуждается. А чрезвычайные ситуации — куда ж без них в нашей стране… Надо же кому-то все разгребать. Простите…
— А чем бы вы хотели заниматься?
Он задумался, потом ответил:
— Наверное, тем же самым… Только иной раз хочется, чтобы это был мой выбор. Хотя бы иллюзия выбора.
— Надо отправляться домой, — проговорила я едва слышно.
— Вы замерзли? Я принесу вам плед.
И он действительно вернулся с огромным серым пледом.
— Позволите?
Я развернулась к нему спиной и сделала этот самый маленький шажок к нему, о котором мечтала. Замерла, почувствовав его руки на своих плечах. Стала заворачиваться в плед, постаравшись коснуться его ладоней. Словно бы и невзначай.
— У вас руки совсем замерзли… — и его ладони накрыли мои. Глаза закрылись сами собой. И я замерла — только сердце бешено колотилось. Но унимать его почему-то не хотелось…
Крикнула какая-то неугомонная птица. Я вздрогнула.
— Мне все-таки пора, — прошептала я.
— Хотите, я сварю вам кофе?
Я хихикнула, вспоминая нашу беседу о приготовлении ужина.
— Вот зря вы так! Я готовить не умею. А кофе варить — вполне! — обиженно проговорили у меня над головой.
— Хорошо, — улыбнулась я. — Кофе — и по домам. Завтра на работу. А я еще и дежурю.
— А вы уснете? После кофе? Он крепкий.
— Целитель — это такой человек, который засыпает, как только тело приобретает устойчивое положение в пространстве.
— Тогда пойдемте в дом.
И Андрей Николаевич выпустил меня.
— Так вот откуда в доме появилась джезва, зерна кофе и кофемолка, — я внимательно наблюдала, как он священнодействовал.
Он лишь улыбнулся:
— Не хотел вас оставлять, но дел было много. А без кофе я очень плохо соображаю.
— То покушение, — проговорила я. — Их поймали?
— Одного — нет, — он как раз разливал кофе по небольшим белоснежным чашечкам костяного фарфора. — Но не сказать, чтобы мы плохо старались. Пойдемте к столу? Может, вам молока подать? Только я не уверен, что оно тут есть…
— Не беспокойтесь.
— Вам не нравится кофе? — спросил он через какое-то время.
— Я не знаю, нравится он мне или нет. Очень горячий. Я не могу такой пить.
Андрей Николаевич хотел, видимо, что-то у меня спросить, но я поднялась с кресла — он немедленно тоже поднялся.
— Зачем вы это делаете? — спросила я.
— Что именно?
— Вскакиваете, когда я встаю.
— Не знаю… — он удивленно посмотрел на меня.
— Это был один из лучших дней в моей жизни, — тихонько сказала я ему, когда мы прощались около моего дома.
— И в моей…тоже, — отозвался он и протянул мне руку. Я подала свою. Он галантно, как-то по-придворному склонился и поцеловал мою ладошку.
СТОЛИЦА. ПОЧТИ ГОД НАЗАД. КОНЕЦ ЯНВАРЯ. ОН
Настроение было ужасным — уже трое суток он был в командировке. В очередной раз убедился — как ни проверяй, все ли готово к зиме — все равно она придет неожиданно. Как будто наместники никак не могут привыкнуть, что Поморье — северная страна. И ведь так искренне каждый раз удивляются и метелям, и заносам, и тому, что дома отапливать надо. И чем севернее губерния — тем искреннее удивление от капризов погоды. Может, чиновников надо целительницам показывать — а то все забывают, что зима придет… Что будет суровой — как и положено в данном регионе, если вспомнить простейший курс школьной географии. Что снег все равно выпадет. И что его необходимо будет убирать…
Так что трое суток он носился по региону — и пугал. Проверял. Гневался. Потом на заключительном совещании уже спокойно сообщил, что его императорское величество разрешил ему, своему доверенному лицу, оформлять конфискацию имущества в пользу казны.
— Так что, господа, если вы не изыщите средств, чтобы нормально пережить эту зиму, без очередных бедствий и чрезвычайных ситуаций, то их изыщу я лично.
Они как бы клялись, он как бы верил. Казалось бы — театральное действо. Однако действовало же! С тех пор, как он взял за практику методично объезжать и пугать — количество экстренных мероприятий стремительно сократилось. Но только Небеса знают, как же ему все это надоело…
В столицу пришли снегопады… В этот раз какие-то особенно снежные…
Ирина задерживалась. Он давно выдал ей амулет связи — чтобы они общались, когда он уезжал. Договаривались о встречах, о времени, когда она выходит с работы. Он всегда ждал ее на другой стороне улицы — подальше от любопытных глаз.
