Его путь пролегал через рынок. Проходя мимо палаток с овощами, он заметил в соседнем ряду попрошайку. Он привлек внимание инспектора тем, что батон свежего хлеба, зажатый в грязных руках, никак не соотносился с внешностью оборванца. И он никогда не видел его прежде, хотя был уверен, что знает всех своих «подопечных» в лицо. Приблизившись к подростку, Тесаржу стало не по себе, глядя, как жадно тот вгрызается в хлеб, но оставить эту кражу просто так он тоже не мог. В конце концов, накормить подростка смогут и в участке.
* * *
Анна с интересом наблюдала из окошка своей кареты на протекающую мимо жизнь. Ей, порядочной леди, даже не следовало бы покидать карету. Внимание ее привлекла небольшая толпа на рыночной площади. В центре ее находился какой-то господин, крепко держащий за руку подростка (кажется, это была девочка), и ее Мартина, что-то гневно втолковывающая им.
— Помогите мне выйти! — приказала Анна.
— Пани, вы уверены? Вряд ли вам стоит…
— Уверена!
Спрыгнув с подножки, она направилась в центр толпы.
— Что здесь происходит? — обратилась она к служанке.
— Пани Анна! Не волнуйтесь, ничего особенного… — она поймала вопросительный взгляд инспектора, — инспектор Рихард Тесарж, графиня Варвик, — представила она их.
Тесарж, продолжая придерживать за плечо воришку, с любопытством глядел на графиню, отметив ее необычайную бледность, не скрываемую даже широкими полями шляпы.
«Вот попала-то», — думала Вик, пытаясь казаться меньше, чем она есть. Её не только поймал какой-то полицейский, но еще и жертва тут же подоспела. И это еще что… В Лондоне и от этого можно было отвертеться, подавив на жалость. А тут… Вик впервые поняла, что она чужестранка в этом странном, чужом и зловещем городе. Она не умеет говорить по-чешски или по-немецки — а эти языки были здесь в обиходе. Это составляло некоторую проблему. Нет, Вик, конечно, понимала, в общем, о чем они говорят (в этой ситуации сложно ничего не понимать) и даже могла сказать пару фраз, но полноценно… разве что на английском?
И только она хотела закатить тираду про то, какая она бедная, несчастная, голодная сиротка-иностранка, как что-то произошло…. Толпа, окружавшая театр боевых действий, резко разошлась в стороны, как волны, пропускающие вперед величественный корабль.
Это была девушка или молодая женщина, возраст ее определить не представлялось возможности несмотря даже на фигуру и лицо. Держалась она как прирожденная аристократка, и Вик готова была поспорить, что девушка на самом деле носит какой-нибудь высокий дворянский титул. Бледная, невысокая, молодая, но от неё веяло чем-то нехорошим… Чем именно ее пугает эта дама, Вик сказать не могла, но по спине несчастной бродяжки пробежали мурашки, а короткие волосы встали бы дыбом, будь они хоть чуть-чуть почище. Вик тут же захотелось, чтобы этот полицейский продолжал держать её за шкирку, а потом уволок в теплую и чистую камеру в отделении. Вопить больше уже не хотелось.
— Что здесь произошло? — спросила у инспектора графиня.
— Она украла хлеб, — пояснила жертва преступления века. Вик, как ни странно, понимала почти все, что они говорят.
Она где-то слышала, что, прожив в незнакомой стране некоторое время, начинаешь понимать язык, на котором тут разговаривают, а также начинаешь говорить самостоятельно.
— А я поймал ее, — добавил Рихард.
«Да… Поймал. А сейчас — отпусти!» — Вик дернулась, но безуспешно. Инспектор держал крепко…
— Отпустите ее, — вдруг сказала Анна.
— Отпустите меня!!!! — завопила Вик по-английски, так, для приличия. Она не ожидала, что кто-то её соберется освобождать. — Что…?! — до Вик с трудом дошло, что сейчас приказала эта графиня.
— Хм… — протянула Анна, глядя Вик прямо в глаза, так, что та вздрогнула. — Англичанка, значит… Интересно.
— Отпустите, её, инспектор, — повторила Анна чуть громче.
— Но… — синхронно возразили Рихард и Вик.
Возразили и переглянулись. В глаза инспектору смотрели два огромных, молящих, зеленых блюдца на грязной мордашке, с которой сыпались крошки так и недоеденного хлеба. Вик крепче прижалась к инспектору, стараясь спрятаться подальше от этой дамы. Казалось, за доброй и жизнерадостной молодой графиней по пятам следовала смерть, и она знала об этом. Складывалось впечатление, что смерть была её другом. Близким другом.
— Нет, графиня. Боюсь, я не могу отпустить её. Мне не нужна на улице еще одна бродяжка. К тому же иностранка, — со вздохом возразил Рихард. Страх Вик передался и ему. Это его беспокоило, и он решил с этим разобраться. На досуге. И вообще, это его прямая обязанность — убирать бродяжек с улицы, пристраивая их куда-нибудь, где они имели бы хоть какой-то шанс выжить.
Девочка снова залопотала на своем языке и, воспользовавшись замешательством инспектора, укусила его за большой палец. Рихард вскрикнул и разжал схватку; Виктория же, не забыв про батон хлеба, словно кошка прошмыгнула сквозь кольцо зевак и бросилась наутек.
Тесарж подобрал трость и, посмотрев вслед ускользнувшей от него бродяжке, раздосадовано вздохнул. Инспектор взглянул на кровоточащую ранку, и, подняв взгляд, заметил неподдельный интерес графини к его «служебному ранению». Анна рассматривала его руку, словно зачарованная.
Мартина ничего не поняла из английского лепета попрошайки, но за несколько минут сумела рассмотреть ее. На вид ей было лет 12–13, худоба и мешковатая мальчишеская одежда заставляли ее казаться младше, но была вероятность, что эта уличная девчонка не намного моложе самой Мартины. Но какой контраст между девушками… Длинные ухоженные каштановые волосы и непонятного цвета лохмы, выбивающиеся из-под помятого головного убора, белые аккуратные руки и красные от холода грязные дрожащие пальцы, простое, но добротное платье из тонкой темно-синей шерсти и куртка с чужого плеча…
— Хлеб — это ничего, — улыбнулась горничная, глядя, как сверкают пятки воровки, — я всегда могу купить еще, правда ведь, господин Тесарж? — ее рука исчезла в складках плаща, и через мгновение Мартина продемонстрировала небольшой расшитый бисером кошелек, — Пойдемте отсюда, госпожа, — девушка обернулась к хозяйке.
Взгляд Анны подобно тонкой стальной леске протянулся к руке полицейского.
— Пани Анна… — девушка встревожено нахмурилась, — с вами все в порядке?
— Да? — графиня встрепенулась, переводя взгляд на свою служанку, — Да-да, конечно… Все в порядке. Благодарю вас, господин Тесарж.
— Рад служить, госпожа, — полицейский приподнял шляпу и чуть поклонился.
— И все-таки… — Мартина заметила, как Анна оглядывается через плечо по пути к оставленному экипажу, — все-таки, почему вы отпустили ту девушку?
Анна ругала себя: как можно позволять себе вести себя так на людях! Того и гляди, она вообще перестанет себя контролировать. Спокойно, спокойно…
Девушка заставила взять себя в руки и улыбнулась. Мартина уже посматривала на нее с подозрением.
— Девочку? — переспросила она, — да пусть идет. Не думаю, что у инспектора больше нет дел, как заниматься этой попрошайкой.
На самом деле мотив Анны был совершенно другим… Когда она только вышла на рыночную площадь, такая шикарная дама, графиня, она с болью узнала в этой девочке себя. Это была старая история — старая в прямом смысле этого слова. Ей тоже пришлось испытать нищету на себе. Нищета для вампира — это страшно. И она ни за что бы не хотела вернуться на улицы Вены, где ей приходилось нищенствовать около пяти лет… пока она не переступила через свою гордость и не вернулась к Эдварду. Когда нет дома, где можно спрятаться и пережить рассвет, когда нет никого, на кого можно положиться. Что уж говорить о дорогих вещах, что окружали ее с самого рождения.
Поэтому сейчас она могла спокойно и холодно сказать, чтобы девочку отпустили. Почувствовать себя хозяйкой положения.
Они ехали в карете, и каждая молчала о своем.
— Наверно, господин герцог уже вернулся, — решила нарушить тишину горничная.
Анна вздрогнула. Совсем незаметно.
— Да, я надеюсь. Странно, куда он мог исчезнуть? Фридрих не сообщал мне ничего.
— У господина герцога много дел, — вступилась за него Мартина, — вы же знаете, он не последнее лицо в государстве…
Это было не совсем так, но откуда Мартине было знать все тонкости? До этого лета Фридрих и правда работал в правительстве Бисмарка. Но когда к власти пришел Вильгельм II, который грозился устроить серьезную перестановку в правительстве, Фридрих поспешил уйти из политики, ставшей теперь опасной, да и к новому кайзеру он относился не лучшим образом. Вообще, он никогда особенно и не интересовался делами политическими, и лишь благодаря своей знатной фамилии и прекрасному образованию, полученному в Кенигсбергском университете, получил свой пост в правительстве. Так что для него было облегчением отойти от дел, а потом — уехать из Германии в соседнюю империю. Австрийская столица ему совсем не понравилась, и он переехал в Прагу, которую находил очаровательным тихим средневековым городком. Здесь и нашел свою смерть.
