– Ну извини меня, существует разница. Как можно сравнить Библию с той же книгой Мормона?
– Ты прав, выяснить время написания текста совсем не трудно, равно как и разобраться в вопросе его художественности. Я хотел сказать другое. Я хотел сказать, что судьбу рукописи, вообще книги, предопределяют духовные запросы людей. Если рукопись не найдется, то ее придумают. Ты слышал когда-нибудь о Доноване Джонсе?
– Впервые слышу это имя.
– Это австралийский журналист, который лет пятнадцать назад опубликовал книгу, в которой утверждал, будто бы, подкупив каких-то археологов, работавших в крепости Масада, он получил от них копию свитка, написанного рукой самого Иисуса из Назарета. Джонс утверждал, что в этом свитке Иисус представил себя вождем восстания против римлян и описал свой роман с Марией Магдалиной, не утаив, что прижил от нее ребенка. Общественная потребность в потомках Иисуса, по-видимому, наличествует. По следам той «сенсации» несколько лет назад был написан роман под названием «Святая кровь. Святой Грааль», в котором сообщалось, что от этого ребенка произошел царский род Меровингов, за отпрысками которого на протяжении веков охотился Ватикан. Однако этот род выжил благодаря опеке тамплиеров и тайного ордена «Отцов Сиона», который в разные периоды возглавляли Леонардо да Винчи, Виктор Гюго и Жан Кокто. Авторы этого романа – Байджент, Линкольн и Лей. Я почти уверен, что это не последнее слово в развитии этого на наших глазах сфабрикованного мифа. Как бы это дико ни звучало, но между находкой рукописи и ее выдумкой разница иногда бывает трудно уловима.
***
«Случайно обнаруженная рукопись может перевернуть мир…» – вспомнил я слова Пинхаса, когда мы вышли.
- Что? – переспросила Сарит, она шла рядом и против обыкновения как-то мечтательно молчала.
- Да так, ничего, – я понял, что произнес эти слова вслух. И снова погрузился в раздумья.
– Какой яркий человек! – прервала мои мысли Сарит. – С ним как будто отрываешься от земли. Чувствуешь, что мир полон тайн и загадок.
– Я сам давно им восхищаюсь.
– Жалко, что Андрей не смог прийти…
Я проводил Сарит до ее автобуса.
– Не забывай. Звони, – улыбнулась мне Сарит при прощании.
– Конечно, – ответил я. – Обязательно позвоню.
Но я так и не позвонил. Закрутился. Старался разделаться перед армией со всеми делами, и это при том, что до последнего момента продолжал учебу в йешиве...
Мобилизовался я через два дня после Пурима, который закономерно обернулся моими проводами. После всех безумных выходок, принятых в эту ночь в йешивах, мы с друзьями разукрасили себе лица и отправились в центр Иерусалима, где веселье продолжилось до утра.
Улицы были запружены ряжеными, толпившимися вокруг фокусников и жонглеров. Все веселились кто во что горазд. В какой-то момент я заметил двух тщедушных подростков, довольно развязно пристающих к группе парней. Один из них, рыжий, лохматый, в джинсах и короткой куртке, из-под которой выбивалась рубаха, что-то вызывающе кричал окружавшим его молодым людям, другой, явный выходец из восточных стран, строил им рожи. Цицит на них не было, но на головах красовались огромные вязаные кипы.
Не будь это ночь Пурима, когда вид пьяного подростка – самая обыкновенная картина в центре израильской столицы, я бы подумал, что эти молокососы напрашиваются на неприятности.
– Хорошо, дурачье, слушайте: бутылка пива тому, кто скажет, в кого я сегодня нарядился! – кричал рыжий.
Он извлек из кармана бутылку «Голда» и стал ею размахивать.
– В религиозного фанатика, что ли? – с усмешкой спросил один из парней.
– Чушь… – расхохотался подросток, и вдруг, заметив меня, пришел в сильное возбуждение.
– Вот он точно скажет, в кого я сегодня нарядился. Ведь он гуру, – закричал он, тыча пальцем в нацепленный на мою голову индусский тюрбан.
– Если ты не атеист, переодевшийся в религиозного фанатика, то, значит, ты религиозный фанатик, переодевшийся в атеиста.
– Это еще почему?
– Потому что на тебе кипа, но нет цицит. Ты либо забыл что-то надеть, либо забыл что-то снять.
– Ты разочаровал меня, гуру, но стакан пива я тебе все же налью.
– В честь чего это такая щедрость?
– В честь старой дружбы…
Я стал приглядываться. Лицо паренька показалось мне вдруг очень знакомым. Он же хохотал, явно наслаждаясь моим замешательством.
Немая сцена длилась недолго. Паренек поднял руку, потянул себя за волосы… и в следующий миг передо мной предстала Сарит с копной своих роскошных черных волос и с рыжим париком в руке! Стоящие вокруг парни покатились со смеху.
– Знакомься, Ури, это Хана, моя подруга из Тверии! – и восточного вида подросток ослепительно улыбнулся.
– А это, Хана, тот самый Ури с тремпиады. Ну что, Ури, пойдем с нами?
– Да не могу, я тут с друзьями.
– Жаль! Тогда мы пошли, – и они побежали, хохоча, дальше, на поиски новых жертв.
– А как же пиво? – крикнул я им вслед, но они уже были далеко. А я даже не успел рассказать Сарит, что уже послезавтра призываюсь в армию...
***
Первые месяцы службы в армии было нелегко. Я возвращался домой по субботам два раза в месяц; был еле живой от усталости и потихоньку приходил в себя. Первый раз меня отпустили на несколько дней только на Шавуот.
Окончив курс молодого бойца, я приступил к службе. Поначалу меня направили в Самарию, где в основном приходилось заниматься отловом арабских подростков, забрасывавших камнями израильские автомобили, или разгонять толпы беснующихся арабов в самих палестинских городах.
Дети невольно вызывали жалость, но жертвы их «шалостей» были самые настоящие, и подавлять сантименты по отношению к ним мне в общем-то удавалось. Чего нельзя было сказать об одном моем боевом товарище – Рувене. Он во всем винил поселенцев и считал, что арабские дети на «оккупацию» реагируют совершенно адекватно.
– Аморально владеть другим народом, – повторял Рувен по каждому случаю. – Мы должны поделить эту землю с палестинцами.
– Если бы сами палестинцы этого хотели, я бы тоже не возражал с ними поделиться, – отвечал я. – Автономию бы им точно предоставил. Но беда в том, что они не собираются делить с нами землю, они собираются забрать все. И открыто об этом говорят.
– Это они пока так говорят.
– Вот когда они закончат так говорить — тогда и делись. А пока кончай свое нытье.
Мы оба – каждый по своей причине – рвались в Ливан, где шла настоящая война с Хизбаллой, и в конце концов сумели добиться этого перевода. Между тем пока мы еще служили в Самарии, произошла история, имеющее прямое отношение к излагаемым здесь событиям.
В самом начале 1991 года, за несколько дней до начала войны в Персидском заливе, с утра по радио сообщили о теракте. Возле самого сектора Газа террорист угнал автобус и, мчась по шоссе, совершил три столкновения с легковыми машинами израильтян. Имелись погибшие. Террорист был застрелен солдатом-резервистом.
Мне невольно вспомнилось происшествие на перекрестке Адам.
– Наверно, тот араб в красном «Мерседесе» и в самом деле возвратился не ради кого-то из нас, а ради всех, – подумал я. – Просто решил не упускать такую отличную возможность задавить евреев, и развернулся…
В тот день я, как обычно, выехал патрулировать улицы Рамаллы. Кроме меня в джипе находились еще трое: водитель, Рувен и еще один солдат.
Проезжая мимо временно установленного блокпоста, мы увидели, как двое солдат пограничных войск пинают ногами лежащего на земле араба.
Джип затормозил, и мы с Рувеном выскочили наружу. Солдаты повернулись в нашу сторону.
– Прекратите немедленно! – закричал Рувен. – За что вы его бьете?
– Что случилось? – возмущенно вторил я.
Солдаты не торопились с ответом. Между тем один из них сказал другому:
– Ладно. Он достаточно получил, – и уже обращаясь к арабу, добавил, – вставай, Мухаммад, радуйся, что легко отделался.
Араб — парень на вид чуть старше двадцати — вскочил и, низко склонив голову, поспешно скрылся в ближайшей подворотне.
– Что вы здесь устроили? – негодующе набросился я на солдат. – Что он сделал?
– Ты что не слышал, что произошло утром? – мрачно смотря мне в глаза, сказал один из них. – Араб из Газы угнал автобус и передавил несколько человек.
– Того убийцу застрелили. Но при чем здесь этот парень?
– Все они хотят одного.
– Объясните, за что вы его били! – не отступал я.
– Он с дружками слишком радовался смерти евреев.
- С чего вы взяли?
- Не сложно было догадаться! Стоял — нам в глаза гадливо скалился. Ухмылялся... Так на солдат ЦАХАЛа не смотрят. Особенно после убийства евреев.
