Сегодня после школы Узи пришел ко мне с книжкой про динозавров. Он сказал, что динозавры уже умерли, но по всему миру еще остались их яйца, и что мы отыщем эти яйца, и тогда у нас будут собственные личные динозавры, мы назовем их, как нам захочется, и сможем на них в школу ездить. Узи сказал, что яйца динозавров обычно находят в дальнем уголке чьего-нибудь двора, глубоко-глубоко под землей. Тогда мы взяли из сарая заступ и стали рыть землю во дворе у Нетковичей, в том углу, где они обычно ставят сукку[1]. Мы копали часа два, до самой темноты, по очереди, но ничего не нашли. Узи сказал, что надо глубже копать и придется потом продолжить. Мы пошли к крану во дворе, чтобы умыться и помыть руки. И тут приехал бойфренд нашей Рали на своем раздолбанном мотоцикле — не мотоцикл, а развалюха тарахтящая. «Привет, ребята, — это он начал к нам подлизываться. — Как ваши делишки?» Узи ткнул меня локтем, и я сказал, что все в порядке и мы ничего такого не делаем. «Ничего такого с заступом не делаете? Ну и ладно. Где твоя сестра?» Я ответил, что должна быть дома, и он пошел к нам в дом. Рали его любит, а я его терпеть не могу. Он ничего такого не делает, просто у него с мордой что-то не так. У него какая-то такая морда, как у плохих парней из кино.
— Сегодня ночью нам придется копать дальше, — сказал Узи. — Встретимся во дворе в двенадцать ноль-ноль. Ты спрячь заступ, а я принесу фонарь.
— Чего так срочно-то? — спросил я.
— Того, — огрызнулся Узи. — Кто здесь разбирается в динозаврах, ты или я? Динозавры — это срочно.
В результате в двенадцать ноль-ноль пришел я один, потому что родители Узи поймали его, когда он пытался смыться. Я ждал ужасно долго, уж не знаю сколько, и как раз когда я уже решил идти домой, во двор вышли Рали и этот гад. Я боялся, что они меня увидят и пристанут с вопросами. Проболтайся я про динозавров, Узи бы меня в жизни не простил. Хорошо, хоть можно было не бояться, что они наябедничают папе, потому что тогда Рали бы тоже схлопотала. Рали и ее гад уселись на скамейку, прямо около нашей ямы, и тут гад начал что-то с ней делать. Он расстегнул на ней одежду и стал совать руки внутрь, и еще делать всякое, а она не сопротивлялась. На это у меня совсем уж не было сил смотреть, и я сказал себе: «Ну все, будь, что будет», — и тихо пополз к балкону, а оттуда шмыгнул в детскую.
Мы копали только днем, ну то есть после обеда. Каждый день, кроме суббот — по субботам семья Узи ездила отдыхать. И так пять месяцев. У нас получилась ужасно глубокая яма, и Узи сказал, что мы уже добрались до центра Земли и что вот-вот появятся яйца динозавра. Я в общем-то уже давно в них не верил, но копать было легче, чем сказать об этом Узи. Я хотел, чтобы кто-нибудь другой сказал об этом Узи, у самого у меня смелости не хватало. Раньше Рали часто играла с нами, а теперь почти совсем перестала со мной разговаривать, а если и разговаривала, то называла меня Йоси, а я это ненавижу. Сначала она все время была с этим гадом и с его тарахтелкой, а в последние две недели он перестал приезжать, и она все время только спала и жаловалась на усталость. В среду утром ее даже вырвало в кровать, как последнюю дуру.
— Фу, гадость! — сказал я. — Я маме расскажу!
— Если ты хоть слово сболтнешь маме, то тебе конец, — сказала Рали очень серьезным голосом, и я слегка струсил.
Рали никогда в жизни мне не грозилась. Я знал, что это все из-за него, из-за этого гада с тарахтелкой, и из-за того, что он с ней делал. Какое счастье, что он больше не приезжает!
Через два дня мы нашли яйцо. Оно было по-настоящему огромным, размером с арбуз.
— Говорил я тебе?! — заорал Узи. — Говорил?
Мы положили яйцо посреди двора и стали плясать вокруг него, взявшись за руки. Узи сказал, что теперь его надо высиживать, и мы по очереди высиживали яйцо больше двух месяцев. В конце концов оно лопнуло, но внутри вместо маленького динозавра оказался младенец. Мы ужасно расстроились, потому что на младенце нельзя ездить в школу. Узи сказал, что выбора нет, придется все рассказать моему папе. Папа пришел в ярость, стоило нам к нему подойти, — мы еще даже рта не раскрыли.
— Где вы взяли младенца? А? Где вы его взяли? — все время орал он, а как только мы пытались что-нибудь объяснить, кричал, что мы все врем. В конце концов он нагнулся к Узи и надавил ему на плечо: — Послушай, Узи. Ладно бы Йоси, — тут он показал на меня пальцем, — он ничего не понимает, он придурок, но ты же умный мальчик. Скажи мне, чей он, кто его родители.
— Немножко мы, — сказал Узи. — Потому что мы высидели яйцо, так что мы как бы его папа и мама.
Папа так посмотрел на Узи, как будто собрался убить, но потом отвернулся от него и влепил мне пощечину.
Он повез младенца в больницу, а мне сказал ждать у себя в комнате. Был уже почти вечер, но Рали все еще спала.
— Ты все время спишь, — сказал я. — Как спящая красавица.
Рали ничего не сказала и даже не пошевелилась.
— Ты небось проснешься, только когда принц явится, — сказал я, чтобы ее позлить, — принц на тарахтелке.
Губы Рали дрогнули, но ее рот не издал ни звука, а глаза остались закрытыми.
— Только ради него ты и встанешь, — сказал я. — А если у него лопнет колесо, то ты останешься в постели навсегда.
Рали открыла глаза — я был уверен, что сейчас она выскочит из постели и огреет меня, но она просто заговорила, и глаза у нее были грустные-грустные:
— Ради чего мне вставать, а, Джо? Ради того, чтобы в комнате убраться? Ради экзамена по Библии?
— Я думал, ты захочешь встать, чтобы посмотреть на яйцо динозавра, его нашли мы с Узи, — сказал я. — Это должно было стать научным открытием, но ничего не получилось. Я думал, ты захочешь посмотреть.
— Что правда, то правда, — сказала Рали, — ради яйца динозавра стоит встать.
Она отбрыкнулась от одеяла и села на край кровати.
— Тебя еще рвет? — спросил я. Рали покачала головой и встала.
— Идем, — сказала она, — покажи мне яйцо динозавра.
— Я же тебе говорю, — сказал я, — оно было испорченным и лопнуло, папа его забрал и погнал Узи домой, а мне дал пощечину.
— Ладно, — сказала Рали и погладила меня по плечу. — Тогда идем найдем другое яйцо динозавра, свежее.
— Не стоит, — сказал я. — Только папу злить. Пойдем лучше попьем молочных коктейлей. — Рали надела босоножки. — А что будет, если как раз в это время приедет принц на тарахтелке? — спросил я.
Рали пожала плечами.
— Он уже не придет, — сказала она.
— А вдруг? — настаивал я.
— Если вдруг, то он меня дождется, — сказала Рали.
— Конечно, дождется, — сказал я. — Куда он денется? Его мотоцикл все равно никогда не заводится...
И, едва договорив эту фразу, я бросился бежать. Рали погналась за мной, но поймала уже только возле киоска. Я попросил большой вафельный стаканчик со взбитыми сливками, а Рали достался клубничный молочный коктейль.
Ночью, когда жена засыпала, он спускался к машине и считал пузыри на переднем стекле. В салоне играло радио, там все время загадывали загадки, люди разгадывали их и получали призы. Кому ужин в китайском ресторане, кому набор косметики — хорошие призы. Он слушал радио, считал пузыри на стекле и не мог разгадать ни одной загадки. Он лелеял сокровенную мечту подать в суд на компанию «Пежо».
В молодости он, кстати, хорошо разгадывал загадки. Тогда были другие передачи, и он часто звонил на радио. Он знал все ответы, но номера почти всегда были заняты. Он все не мог понять, почему когда-то он умел разгадывать загадки, а сейчас — нет. Он не знал, что у него в голове живут маленькие пиявки, все время пьющие его мозг через трубочку. Никто не знал. Он подхватил их еще в армии, на курсах, попив воды из кулера в учебном центре. Из этого кулера пила еще как минимум тысяча человек, и у них наверняка тоже были пиявки. И никто этого не замечал — бывают такие вещи, которые никогда не обнаруживаются: ни тебе боли, ни других симптомов — просто скучающие пиявки сосут твой мозг.
Таких вещей вообще очень много, всяких болезней, которые никогда не обнаруживаются. Например, его жена уже долгие годы страдает от пауков-макраме, гораздо более распространенных, чем пиявки, и куда более заразных. Ими заражаются от рекламных проспектов, они въедаются тебе в душу и начинают мелко-мелко ее заплетать. Из каждой точки, где у тебя закреплено какое-нибудь чувство, это чувство выдергивают и заменяют бусинкой. Душа его жены теперь выглядела, как голова Боба Марли, и она уже ничего не чувствовала, совсем ничего, а плакать могла только над тем, что происходило в телевизоре. И никто ничего не предпринял. Врачи были слишком заняты попытками поднять ее кальций, все время норовивший упасть, у них не было времени на глупости, тем более что не посинела же она в конце концов и уплотнений у нее в груди не появилось — ну, подумаешь, почти перестала плакать. Ее муж даже радовался, что теперь она плачет только из-за телевизора, потому что в телевизоре показывали исключительно ненастоящие вещи, которые не могли всерьез ей навредить. Другое дело — пузыри на переднем стекле: ты можешь ехать себе в один прекрасный день и вдруг — бум! — все окно взрывается осколками прямо тебе в лицо. Он насчитал уже пятьсот семьдесят четыре пузыря, и с каждым днем их прибавлялось. По радио теперь передавали такую громкую музыку, что хлюпанья пиявок совсем не было слышно. Он подумал, что, когда дело дойдет до шестисот пузырей, он подаст на «Пежо» в суд.
