— Алло.
Трубка не откликнулась.
— Вас не слышу.
Раздались длинные гудки.
— Кто там, Коля?
— Не знаю. Не ответил.
— Ну и бог с ним. Нужно будет, еще позвонит.
Я вышел из квартиры.
День стоял, как и предыдущие, ровный, солнечный. Я миновал двор и через подворотню выбрался на улицу. Особо четких планов у меня не было, и я приостановился, оглядевшись. Напротив, через дорогу, на месте разрушенного в войну дома был разбит небольшой скверик. Там на скамейке возле прикрытого прозрачным колпаком таксофона сидел парень. С годами я приобрел дальнозоркость и поэтому сразу узнал его, тем более что одет он был в ту же самую поблескивающую золотистым отливом куртку, что и на кладбище, где я видел его с Леной.
Мне не нравится всякого рода мишурный синтетический шик. Не понравился и хозяин куртки. Еще на кладбище, когда он, стоя рядом с женой, разглядывал нас с Мазиным. Не потому не понравился, что тяготел к породе «стиляг», бороться с которыми нас приучали в юности. Как раз вызывающе модного на нем ничего не было. Да и внешность вполне отвечала благопристойным нормам, ни усов, ни бородки, ни длинных волос. И все-таки, когда я увидел его вблизи, из машины, неприязнь возникла сразу. Решусь сказать, ответная, та, что возникает у людей немолодых, если они замечают во взгляде младших по возрасту нечто пренебрежительное, чувство легкомысленного превосходства. Это всегда раздражает — ну почему они не понимают, что и сами старости не минуют?
Да, парень мне не показался, а тут еще и Полины Антоновны нелестные слова…
А впрочем, какое мне дело до того, что сидит он на скамейке в осеннем скверике, где разросшиеся за мирные годы деревья пожелтели и осыпаются понемногу, стоит потянуть жесткому ветерку?.. Сидит и пусть себе сидит. Пусть отвернулся, потому что тоже узнал меня и не пожелал реагировать. Впрочем, тем, что отвернулся, все-таки среагировал. Отрицательно.
Короче говоря, возникновению молодого человека в сквере напротив я значения не придал.
Удивился я позже, когда вернулся с прогулки по городу. Прогулка затянулась. Захватили знакомые места, и пробродил больше, чем собирался, а потом в кафе пообедал, чтобы не обременять Полину Антоновну. А когда подходил к дому, глянул машинально по сторонам, переходя улицу, и увидел, что под таксофоном, будто и времени не прошло, сидит тот же парень. Только солнце освещает его блестящую куртку уже с другой стороны.
Правда, в первый момент я удивился умеренно, ибо никак не связал его «сидение» с собственной особой. Подумал только: «Как пенсионер, на солнышке греется целый день». Подумал и направился к подворотне, когда услыхал за спиной:
— Эй, вы! Постойте…
Нельзя сказать, чтобы это прозвучало вежливо, но я остановился.
— Вы… я не знаю, как вас зовут.
Говорил он, чуть задыхаясь, потому что заметил меня, видно, не сразу и бежал догоняя.
Я назвался, но сразу замечу — на всем протяжении нашего знакомства он меня по имени и отчеству не поименовал ни разу. Так я и остался — «вы». Однако и на том спасибо. В наше время и «тыканье» особо предосудительным не считается.
— А вас как величать?
— Вадим.
— Очень приятно. Спорщик, значит? О чем же вы хотите поспорить?
Он не понял.
— Откуда вы взяли, что я спорить собираюсь?
— Имя у вас такое.
— Имя как имя. При чем тут спор?
— От древнерусского слова «вадити», затевать споры. Правильнее Вадимир.
— Никогда не слыхал такого имени.
— Упростилось, сократилось.
— Уверен, родители и в голове не держали…
Наверно. Ведь спорить — одно из самых мягких значений глагола «вадить». У Даля еще и клеветать, обманывать значится. Но об этом я распространяться не стал.
— А вообще-то правильно назвали. Меня против шерстки не погладишь. Интуитивно дошли предки. Выбирали красивую кличку, а попали в точку, а?
— Не знаю. Я еще с вами не спорил.
— Да не собираюсь я спорить. Я же сказал.
Мы остановились тем временем, не входя во двор.
— У вас дело ко мне?
— Дело.
— Тогда поднимемся к Полине Антоновне, — предложил я, не высказывая подлинного уже удивления, ибо не мог никак предположить, что за дело может нас свести.
Вадим резко тряхнул головой.
— Туда без толку… У старухи я был. Мне с вами надо.
Я развел руками.
Он поколебался, потом спросил резко:
— В пивную пойдете?
— Куда? В какую пивную?
— Здесь рядом. Подвальчик.
Я представил набитое разным народом помещение, полупьяный гвалт, захламленные столики и кислый, тошноватый запах, и поморщился.
— Увольте.
— Я так и знал. Коньячком сосуды расширяем?
— Бывает, и нитроглицерином.
— Ну, не скромничайте. На вид…
Я прервал.
— Вид обсуждать не будем.
— Ладно. Тогда на лавочку? На свежем воздухе.
Разумеется, все варианты общения с Вадимом меня привлекали мало, но на свежем воздухе было все-таки лучше, чем в заведении, куда он меня приглашал.
— Хорошо, пойдемте.
До скамейки, той самой, что рядом с таксофоном, мы шли молча. Молча и сели. Я посмотрел вопросительно.
— Предоставляете слово?
— Слушаю.
Он почему-то наклонился ко мне, хотя посторонних вокруг и не было. Я заметил, что волосы у него, несмотря на возраст, уже поредели и давно не мыты.
— Вы, конечно, знаете, кто я?
Я кивнул.
— Бабка проинформировала?
— Да, Полина Антоновна сказала, что вы муж Лены.
Он искривил рот.
— Представляю.
Я не возражал. Представлял он полученную информацию приблизительно правильно.
— И тем не менее стою у ворот. И прошу помощи.
Видно было, как трудно далась ему последняя фраза.
— Помощи? Моей? В чем?
— Жить нам с Ленкой негде. Понимаете? С милым рай где? В шалаше. А если нет шалаша, тогда что? Тогда где?
На вопросы свои Вадим отвечал сам. Коротко и напористо. Да, я ошибся, предположив, что он целый день грелся на солнышке. Ощущался и другой источник подогрева.
— Чем я могу быть вам полезен?
— Склоните старуху.
— Вы Полину Антоновну в виду имеете?
— Кого же еще! Старуха могла бы пустить нас на квартиру, сдать комнату. Но не хочет. Уломайте ее! Вы ведь там в авторитете.
Я был обескуражен.
— Но если не хочет…
— Да почему? Мы же ей пригодимся. Осталось-то ей сколько? Не вечная же она, в конце концов. Ей помощь нужна, люди. А Лена ее любит. Сделайте доброе дело. Что вам стоит!
Я посмотрел на Вадима. Он взгляда не отвел. Напротив, бросил требовательно:
— Ну!
— Я вас понимаю, но вопрос деликатный…
— А если семья рушится?
Вопрос был поставлен ребром, но чуть с перебором. Не люблю я набившие оскомину штампы. Одно дело на профсоюзном собрании выступать, а другое совсем вот так, с глазу на глаз, в доверительном разговоре, да еще с полутеатральной аффектацией. Он почувствовал мое недоверие к броской фразе.
— Вы поймите, как живем. То вообще не живем вместе, то сарай у черта на куличках снимаем.
Это подействовало на меня сильнее.
— Жизнь по швам трещит, — добавил Вадим, уловив перемену в моем настроении.
— Понятно мне.
— Поможете?
— Вы у Полины Антоновны сегодня по этому вопросу были?
— По какому же еще!
— И она отказала…
— Ясно. Зачем бы я вас просил…
Я вспомнил, как он отвернулся утром, увидев меня. А сейчас обращается за помощью… Однако… Но могу ли я помочь?..
— Если вы только сегодня говорили и она отказала, вряд ли Полина Антоновна так быстро изменит решение. Я ведь ее много лет знаю.
— Я тоже достаточно. Ослица валаамская.
— Если вы о Полине Антоновне такого мнения, то вряд ли уживетесь под одной крышей.
— Почему? Мнение мое личное. А конфронтация мне не нужна. В кухонные дела влезать не собираюсь. Это Ленкина забота, а у нее со старухой гармония. Так что гарантирую мир и дружбу, фройндшафт.
Тут мне в голову пришла мысль.
— А Лена этот вопрос поднимала?
— Нет.
— Так может быть, ей…
— Нет.
На этот раз отрицание прозвучало даже жестче первого.
— Понадеялась на вас?
Он хмыкнул.
— Ей этот вариант не нравится.
— Не понимаю.
— Я тоже, — сказал он почти доверительно. — Сплетен боится, я думаю.
— Каких сплетен?
— Вы разве людей не знаете? Будут гадости говорить. Пролаза, охмурила старуху… А у моей супруги натура тонкая.
Мне эта аргументация показалась малоубедительной.
— Однако, если и она против…
— Ерунда. Бабы всегда так. Их нужно перед фактом ставить. Логическое мышление у них не развито. Вот и приходится собственными мозгами шевелить. А зачем? Дело-то ясное. Я ей добра хочу. И всем хорошо будет.
«А будет ли? Что, если она собирается порвать с Вадимом? То, что он не подарок, видно невооруженным глазом…» Я молчал.
