— Понимаете…
Вадим вдруг встал.
— Все понимаю. Зачем лишние хлопоты? Проще чемоданчик в руку и к морю. В вагоне СВ, конечно.
— Да погодите вы, — прервал я с досадой.
— Не могу. Спорщик я.
— Сядьте, спорщик.
Он послушался.
— Новые идеи?
— Без участия вашей жены будет трудно. Полина Антоновна действительно человек своеобразный. Но сердце у нее доброе.
И тут он сказал для меня неожиданное.
— Жену унижаться не пущу. Ей клянчить нечего. Она право имеет.
— Жить в квартире Сергея?
— А ну вас! Зря затеял. Каждый умирает в одиночку.
Он снова встал. Я тоже.
— Не горячитесь. Я поговорю с Полиной Антоновной.
Во время нашего разговора он постоянно морщил лоб, но тут морщины разгладились.
— Вот это другое дело. Я знал, что вы мужик с пониманием.
— Ну, как сказать…
— Не скромничайте. Я докажу. Хотите?
— Каким образом?
— Просто. Ручаюсь, вы одолжите мне три рубля.
— Однако!
— Неужели я ошибся! Сумма-то мизерная. И отдам я. Мы же должны повидаться после разговора с бабкой. Когда вам позвонить?
— Лучше вечером. Не знаю, когда разговор сложится.
— Ладно. Но если старуха подойдет, я трубку повешу.
Я вспомнил утренний «глухой» звонок. Тогда вместо «старухи» подошел я.
— За результат не ручаюсь, но звоните.
Он сделал шутовскую гримасу.
— Слушаюсь, командир. Значит, мы поняли друг друга?
— Я не уверен…
— Как? Неужели трояк пожалели?
Об этом я уже забыл.
— Нет, нет…
И я полез в карман за кошельком.
Отдельного трояка не оказалось, был один бумажный рубль и два металлических.
— Поштучно возьмете?
— Я не гордый.
Это он врал, конечно. Если не гордости, то гордыни в нем было хоть отбавляй. Деньги перешли из рук в руки, и он ушел, не попрощавшись, пошел по улице вправо, в сторону, где находился упомянутый в начале разговора подвальчик.
— Проголодался? — спросила Полина Антоновна, едва я переступил порог. — Сейчас покормлю.
Мне стало неловко.
— Спасибо, я сыт.
— Неужели в харчевне питался? Постеснялся старуху объесть?
— Ну, что вы…
Я прошел в кухню и положил на стол небольшой сверток.
— Вот. К чаю захватил.
Поднимаясь в лифте, я подумал, что за вечерним чаем и будет уместно поговорить о квартирных делах, но сейчас почувствовал, что оттягивать разговор не могу, захотелось сразу покончить с навязанным поручением. Несмотря на гуманные обоснования, оно было мне все-таки не по душе.
— А может, поешь, а? Не верю я в эти столовки.
— Нет, нет. Напрасно вы хлопотали.
— Какие хлопоты! Сергея-то кормила…
Я решил воспользоваться зацепкой.
— Вот-вот. А теперь пришло время и облегчить хлопоты, позаботиться о себе.
Она посмотрела на меня подозрительно, будто сразу почувствовала мой нехитрый заход.
— Сама жизнь «облегчила», как видишь.
— Одной вам будет нелегко.
— Что ж делать! Замуж выходить?
Я обрадовался ее шутке.
— Где сейчас жениха стоящего найдешь! А вот если хороших людей на квартиру пустить?
Полина Антоновна провела тряпкой по кухонному столику, хотя на нем не было ни крошки.
— Ты что, знаешь таких? Хороших…
Ответить ответственно мне было трудно.
— Да как сказать…
— Просто скажи. У меня сегодня на эту тему уже второй разговор будет.
Я решил говорить прямо.
— У вас был муж Лены.
Полина Антоновна немного удивилась.
— Знаешь? Откуда?
— Он мне сам сказал.
— Когда ж успел?
— Ждал в сквере.
— Он тебя?
— Да, с намерением…
Она отложила тряпку.
— Вот как… Значит, он тебя ходатаем избрал. Как это говорят… толкачом?
— Представьте себе.
Я думал, она улыбнется, но Полина Антоновна смотрела серьезно.
— Говорит, семья рушится.
— Рушится, — согласилась она. — Еще что?
— Говорил, Лена вам помогать будет.
— Может быть. Все?
— Я знаю, он вам не нравится…
— А тебе?
Что я мог сказать!..
— Значит, из-за него не хотите?..
И вдруг короткое:
— Нет.
«Ну, вот… Выходит, из-за Лены». Тут я вспомнил, как Вадим говорил что-то о правах жены. «Черт-те что. У них тут отношения… Секреты. Разве мне в этом разбираться?» Я человек не из тех, кто в чужих сложностях лучше, чем в своих, разбирается. Напротив.
— Кажется, я не в свое дело вмешался? Вам неприятен этот разговор, Полина Антоновна?
— Кому ж приятно обсуждать, как свой век дожить? Лена поможет… Присмотрят. Докормят. Нет, не хочу.
— Ну, что вы…
— Не волнуйся. Ты человек хороший, вот и взялся всем нам хорошо сделать. Меня докормят, сами семью сохранят… Да не сохранят.
Она произнесла это очень уверенно.
— Мне тоже показалось, что люди они разные.
— Она — человек, а он…
— Чем он занимается?
— Стыдно сказать. Не поверишь. Сторож он в дачном кооперативе. Хорош гусь?
— Да… Молодой еще, здоровый человек… Что это он так? Неудачливый парень?
— Удачи добиваться нужно.
— Воли не хватает? Никакой специальности?
— Есть у него специальность. И высшее образование есть. Учитель он по профессии.
«Вот уж на учителя он похож меньше всего!»
— Никогда бы не сказал.
— Выгнали его.
— За что?
— Говорит, сам ушел. Врет. Но язык у него подвешен. У него и насчет дач теория подведена. Свободен он там, видите ли. От чего свобода-то?
Да, отношение Полины Антоновны к Вадиму было однозначным.
— Короче, разбитый горшок они не склеют. Это он тебе очки втирал. И не хлопочи.
Приходилось признать, что «толкач» с задачей не справился. Впрочем, и «толкал-то» я без особых усилий. «Но почему ее Лена не устраивает?»
— Простите. Вам виднее, конечно, как поступить.
— Я самолюбивая, Коля. Поживу, сколько смогу, без опеки, а когда час придет, в дом престарелых переберусь. Меня это заведение не пугает. И там люди. И там еще небольшую пользу принести можно.
— Вы мужественный человек, Полина Антоновна, — сказал я искренне.
— Наверно. В жизни разные решения принимать приходилось. И трудные, Коля. Очень трудные.
Она плотно сжала руки. Может быть, вспомнила что-то.
— И не жалела… Да что толковать…
Так Полина Антоновна поставила точку в этом не очень приятном и для меня разговоре, и оставалось только сообщить Вадиму, что в комнате им с Леной отказано окончательно.
«Ну, что ж… Позвонит — скажу».
Я почувствовал облегчение. Можно было о другом говорить и думать.
— Полина Антоновна! Вы дневник Сергея смотрели?
Мы тем временем перешли в ее комнату. Тетрадка с записями лежала на тумбочке у кровати.
— Смотрела, Коля.
— Ну и как? Кто же она?
Полина Антоновна взглянула издали на тетрадку.
— Имени я не нашла. «Она» да «она» пишет. А буквы мелкие… Глаза устают быстро. Возьми сам поищи.
Однако и мой поиск успехом не увенчался.
Сначала я расположился с дневником в кабинете за столом, но быстро почувствовал желание прилечь. Читать же лежа оказалось почти невозможно. Света от лампы недоставало, а верхний, от люстры, раздражал яркостью. Да и сам автор не поощрял любопытства. Буквально через страницу после сразившего Сергея объяснения он записал:
«Больше о ней ни слова».
И в самом деле, пошли записи будничные. В некоторых и я фигурировал под инициалом Н. Забавно, но ничего особенного.
Например:
«Сдал зачет».
«Целый день дождь».
«Смотрел картину «Адмирал Ушаков». Интересен Потемкин».
«Прогрипповал неделю. Читал Данилевского «Мирович».
«Н. решил ехать по назначению».
Это обо мне. Была возможность остаться в аспирантуре, но захотелось самостоятельности…
И вдруг:
«Ужасно!»
Больше ничего. Даже дата задним числом, без месяца и года: «10-е». Однако никакой тайны для меня в этой записи, увы, не содержалось. Речь шла, конечно, о смерти Михаила. Правда, я считал, что его убили двенадцатого, но и меня память подвести могла, и Сергей в потрясении мог днем ошибиться.
«Ужасно!» Именно так мы себя тогда и чувствовали… Понятно, почему Сергей не распространялся о чувствах. Они были сильнее слов…
Снова протокол. Но вот строчка:
«Она согласилась встретиться».
Строчка осталась без комментариев и продолжения. «Она» исчезла окончательно. Последней страницы в тетрадке не было. Почему-то Сергей ее вырвал. Причем неровно. Внизу остался клок бумаги. И непонятно, зачем. На предыдущей он написал:
«Перечитал. Достаточно. Финита ля…»
Ясно, что решил больше дневник не вести. Потому и чистый лист выдрал?..
В тишину врезался звонок. Благо я поставил телефон у изголовья.
