Витя вытаращил глаза, явно не понимая вообще ничего.
– Я сама виновата, – повторила я, – я уснула под монотонное пения Степаниды, а этого мне делать было как раз не нужно. Просто я устало очень – всю ночь не спала, а тут – мягкий стул, заунывные причитания... Кого хочешь в сон сморит. А когда я уснула, ко мне пришел мой обычный ночной кошмар. Понимаешь?
Витя с сомнением повел плечами.
– Вся вина Степаниды заключается в том, – добавила я, – что она не смогла излечить меня от кошмарных сновидений. Только в этом ее можно упрекнуть. В непрофессионализме. Но если тот, кто насылает на меня эти сновидения, сильнее ее, то в чем ее можно упрекнуть?
– Ни в чем, наверное, – промямлил Витя.
Я снова посмотрела на Степаниду. Не нужно было быть экстрасенсом, чтобы увидеть благодарность в ее глазах. Нет, это не она причина моих еженощных кошмаров. Я все-таки, не обычный человек, я экстрасенс с исключительными паранормальными способностями и чувство интуиции у меня развито гораздо сильнее, чем у всех остальных людей. И сейчас интуиция подсказывает мне, что Степанида ни в чем не виновата.
А за свой непрофессионализм и шулерские фокусы, она уже наказана – стоит у стены, заломив руки, словно перед расстрелом и смотрит так... умоляюще...
Витя снова оглянулся на Степаниду, но ничего не сказал. Молча повел меня к выходу.
Откуда-то снова появилась тихая, как белая мышка, девочка-гимназистка.
– Лиза, – умирающим голосом позвала Степанида, – выйди к ожидающим господам и скажи, что в связи с моей болезнью приеме сегодня не будет...
– Господа все разбежались, – прошептала девочка Лиза, – когда... девушка начала кричать, их как ветром сдуло – одного за другим...
Мы с Витей прошли через прихожую, где одиноко стояли по углам совершенно пустые кресла, миновали подъезд и учтиво поклонившегося нам одетого в фрачную пару детину и остановились у Витиной машины.
– Погоди, – сказала я, – я немного постою на свежем воздухе.
– Конечно-конечно... – сказал Витя и, осторожно прислонив меня к машине, отпустил.
– Дай сигарету, – попросила я.
Он поспешно достал мне сигарету и поднес к ней зажигалку. Когда я несколько раз подряд глубоко затянулась и почувствовала себя почти в норме, Витя просительно заглянул ко мне в глаза и проговорил очень тихо:
– Оль... Прости меня, пожалуйста.
– За что это? – удивилась я.
– За то, что я притащил тебя в этот дурацкий салон, – вздохнул Витя. – Понимаешь, я же не знал, что все так выйдет. Я... честно говоря, я считал, что все эти твои кошмарные сны это что-то совсем такое... не стоящего пристального внимания. Вот мне несколько раз в жизни снились кошмары, так я наутро не помнил, в чем там было дело... Только неприятное ощущение оставалось и все. Но это быстро проходило. Я думал – у тебя что-то в этом роде. А оказалось...
– Что оказалось?
Витя зябко передернул плечами и, прежде чем заговорить, достал сигарету и закурил.
– Ты бы видела себя, когда... когда... – негромко сказал он, – я думал, что я сам с ума сойду. Было так тихо, спокойно, полумрак, Степка что-то напевает идиотское свое... На самом деле в сон клонило, и вдруг ты рухнула со стула и начала извиваться на полу, будто у тебя какой-то припадок. Я старался тебя успокоить, а ты ничего вокруг себя не видела, хотя глаза у тебя были широко открыты – и не понимала ничего. Потом вдруг вскочила на ноги и принялась метаться из стороны в стороны. И кричала...
Витя судорожно – с хлюпаньем – затянулся и продолжал:
– И кричала... Страшно кричала, словно что-то такое видела перед собой, такое страшное, что это невозможно перенести. Потом и Степка завизжала – когда ты со стула рухнула, она как будто в ступор вошла – сидела с открытым ртом и на тебя смотрела. А как только ты метаться и кричать начала – завизжала. А потом самое страшное было... Ты начала на себя рвать одежду, царапать шею ногтями, словно тебя душил кто-то... Закатывала глаза и хрипела. А когда я все-таки схватил тебя в охапку, ты обмякла. Я положил тебя на стол, вытащил было телефон – чтобы в скорую звонить – и тут ты очнулась. Честно слово, – добавил вдруг Витя, – если бы бы с тобой что-нибудь случилось, я бы эту Степку проклятую удавил. Точно говорю.
– Ладно, – проговорила я. Затянулась в последний раз и бросила окурок в кусты. – Поехали домой. Смотри – небо уже розовеет, скоро рассвет. А я после всех этих передряг, наверное, приму лошадиную дозу снотворного и часиков на десять отрублюсь.
– Правильное решение! – кивнул Витя и слабо улыбнулся. – Поехали.
* * *
Нина, как обычно, проснулась первой. Подошла к окну, выглянула во двор, где уже подмерзал хрустящей корочкой изрядно подтаявший вчера снег.
Потом обернулась к зеркалу, отблескивающему из глубины прихожей, и сказала, обращаясь к своему отражению:
– Доброе утро.
Нина вышла в прихожую и по привычке подняла глаза на большие часы, висящие прямо над зеркалом. И испугалась, что снова опаздыват на работу. Потом усмехнулась сама себе, вспомнив, что сегодня суббота.
Суббота-то суббота, а субботнего настроения нет. И все из-за вчерашнего визита этой ненормальной. Собирались пойти с Васиком в консерваторию... Да пусть в тот же ресторан, или просто погулять... Но ему нужно вести какого непонятного мальчика на какую-то непонятню экспертизу для того, чтобы выяснить – приходится ли этот мальчик сыном Васику или нет.
«Вполне может быть, что – да, – уныло подумала Нина, рассеянно проводя пальцем по серебряно-стекляной прохладной поверхности зеркала, – ведь в любом другом случае эта ненормальная... Катя, – вспомнила Нина имя вчерашней гостьи, – эта ненормальная Катя ни за что не согласилась бы на экспертизу... А сейчас, как говорят, можно близкое родство определить с максимальной точностью. То есть – если результаты окажутся положительными, то можно совершенно определенно сказать – у моего Васика есть сын. А у сына моего Васика есть мать»...
– И что дальше? – уже не глядя на отражение в зеркале, сама у себя спросила Нина. – Как все это повернется? Сын – это сын. Ребенок. А кто от своего ребенка откажется? Тем более, что, как Васик мне сказал, мальчик чрезвычайно на папочку своего похож... А эта Катя? Она, кажется, не замужем. Может быть, она не только денег хочет от Васика, а... чего-то другого. Я сама видела, как Васик смотрел на нее – с открытым ртом. Конечно, она красивая женщина, но я-то чем хуже?
«Хуже, – всплыло у нее в голове тоскливое, – намного хуже. Эта Катя – честная женщина. Ну, закрутить роман на морском побережье в юном возрасте – от этого никто не застрахован. А вот я... Я когда-то вынуждена была зарабатывать деньги, торгуя собственным телом. Была, проституткой, если говорить прямо».
– А это гораздо хуже, – проговорила Нина и вздохнула.
И тут же вздрогнула, обернувшись на возникший за ее спиной шум.
– Это я споткнулся, – сообщил Васик хриплым ото сна голосом, потирая коленку, – чего тут подушки валяются под ногами.
Он пнул диванную подушку и, освободив себе таким образом проход, побрел в ванную, зевая и потирая взлохмаченную голову пятерней. Только открыв дверь в ванную комнату, он обернулся и внимательно посмотрел на Нину.
– А с кем это ты сейчас разговаривала? – спросил он.
– Ни с кем, – ответила Нина, – сама с собой, то есть. Мысли вслух. А подушку ты сам вчера швырнул. В меня. Когда я тебя попросила приглушить звук у твоего дурацкого компьютера.
– В десятый раз попросила, – уточнил Васик, – или даже в восемнадцатый. Никакие же нервы не выдержат такого издевательства. Я пытаюсь последний уровень пройти, а ты бубнишь под ухо. Я вот тогда отвлекся и мне тут же какая-то кикимора из-за угла голову откусила. А я, между прочим, на пятом ярусе последнего уровня был. Нельзя мешать человеку, когда он играет. Понимать ведь надо!
– Играет, играет... – передразнила Нина, – ты хоть помнишь, какой сегодня день?
– Конечно, помню, – сказал Васик, – суббота. А что? Ага, мы с тобой собирались на концерт идти. Слушать этого, как его... Буру... Брандер... Брандербургский концерт.
– Отменяется Брандербургский концерт, – вздохнула Нина, – ты что, забыл, какое ты на сегодняшний день планировал мероприятие?
Васик открыл рот.
– И правда, – пробормотал он, – совсем забыл. Эта новая игрушка компьютерная мне все мозги запорошила. Это ведь надо – неделю играю, а все никак не могу пройти до самого конца. Кошмар... Кстати, – спохватился он вдруг, – а который сейчас час?
– Без пяти десять, – посмотрев на настенные часы, сказала Нина.
Васик охнул и схватился за голову.
– Господи! – простонал он. – Сейчас ведь Катя придет – приведет мне Петю! Чтобы я с ним на обследование пошел! А я еще...
Не договорив, он нырнул в ванную комнату, хлопнув за собой дверью. Нина пошла на кухню и поставила чайник. И уселась на табурет, бездумно уставившись на синий газовый цветок под металлическим боком чайника. Вот как-то ни о чем ей не думалось – кружились какие-то легкие и совсем не нужные мысли о глупых клиентах, на слово верящих ушлым продавцам-консультантам, о предстоящей покупке нового пылесоса – старый совсем пришел в негодность от того, что им как-то раз пользовались не по назначению – Васик таким образом пытался выудить из-под кровати завалившиеся туда ключи; пылесос всосал ключи, тихо тявкнул напоследок и навсегда издох...
