- Я дам тебе денег. Прямо сейчас...
- Да пошел ты!..
- Ты мне дважды спасла жизнь. Я должен тебя отблагодарить. А туда денег с собой не возьмешь. Там-то они ни к чему!
Вах поднялся и медленно побрел в другую комнату
Она не понимает, что с ней творится. Все это много раз было прокручено в ее преступных фантазиях. И как только он пойдет за деньгами, она должна идти следом и держать наготове пистолет, потому что он пойдет не за деньгами, а тоже за пистолетом. Но сумка лежит рядом, и она не в силах сделать движение, не в силах щелкнуть замком, не в силах взвести курок. Страшное оцепенение. Убийственное безразличие ко всему на свете. И к собственной жизни в том числе.
- Вот. Держи. - Он протягивает ей пачку долларов. - Здесь ровно десять тысяч.
Он кладет деньги на стол. Она смотрит на них, потом на него, потом на свою сумку. Встает и направляется к двери.
- Я - твой должник! - кричит ей вслед Вах. - Придешь за ними, когда захочешь!
Конечно, все это была полная ерунда. Она блефовала с самого начала. Немного блефа, немного яда и обычный шантаж сделали свое дело. Вах проиграл, но она не ощущала себя победительницей. Что-то вдруг щелкнуло внутри. Кто-то невидимый нажал на стоп-кран. "Остановись, девочка, тебя и так слишком далеко занесло". Чей это голос? Она уже начала слышать голоса? Не пора ли ей вслед за безумной Ритой?
Она угрожала Ваху литовскими разборками, но сама не знала на каком она свете. Дон внезапно исчез месяц тому назад и не подавал о себе вестей. Это вполне в духе Донатаса. Внезапно исчезнуть, внезапно объявиться. Он почти десять месяцев промариновал ее в Питере. Она сидела без работы, главное деньги уже были на исходе. Она оказала ему неоценимую услугу в Екатеринбурге, чтобы просто так взять и забыть о "шаровой молнии". Нет, он не забыл. Он позвонил в начале апреля. Он был несколько шокирован, когда она попросила называть ее Ингой и заговорила по-литовски. Но тут же вспомнил: "У тебя же мама - литовка! Совсем вылетело из головы!"
Его интересовало предприятие по переработке цветных металлов некоего Харитонова. И для начала пришлось ударить по "крыше" Ваха. Горячие литовские парни почти в центре Питера расстреляли авторитета Зуба с дружками. Дальше требовалась тонкая работа, как раз для нежных дамских пальчиков. И эти пальчики начали оплетать невидимыми нитями господина Харитонова, выискивать слабые, уязвимые места. Бизнесмен, к сожалению, не был замечен ни в пьянстве, ни в разврате, ни в карточной игре. И вообще избегал злачных мест. И она поймала его на невиннейшем увлечении. Господин Харитонов обожал синхронное плавание и не пропускал ни одного соревнования. Они подсунули ему "русалку" - чемпионку Литвы, красавицу из красавиц. Девушка полностью завладела его сердцем. Оргия продолжалась неделю. Началась в Питере, а закончилась в Каунасе. Шампанское лилось рекой, пели цыгане, сыпались бриллианты. А в конце недели объявился муж "русалки". Его роль взял на себя сам Донатас. "Ах ты, сука! - схватил он за грудки Валентина Алексеевича. - Ты трахал мою жену! Заплатишь кровью!" Дон умел играть роковые страсти не хуже, чем артисты театра имени Шота Руставели. И Вах испугался, он сразу понял, что имеет дело с местной мафией и что из дома этого психованного литовца ему просто так не выбраться. Вместо крови он предложил Дону деньги, хотя "русалка" его изрядно пощипала и деньги пришлось бы занимать. Литовец от денег отказался, он прямо заявил, что претендует на половину акций харитоновского предприятия. Это было подано следующим образом: "Пока ты тут прохлаждался с моей девочкой, я навел о тебе кое-какие справки..." Дарить Дону акции Харитонов наотрез отказался, выдвинув компромиссный вариант недвижимость. Он пообещал литовцу шесть квартир в центре Питера и дал соответствующую расписку. Донатас сразу смекнул, что квартиры Вах собирается получить со своих должников, которых у него предостаточно, потому что уже на протяжении многих лет он занимается ростовщичеством. Они ударили по рукам, но литовец предупредил, что, если через месяц обещанная недвижимость не перейдет к нему, Харитонов расплатится акциями. И тут за дело опять взялась Аида, которую и Дон, и Вах называли Ингой. Теперь сети плелись вокруг приближенных Харитонова. Она раздобыла список должников Ваха и начала действовать, выясняя такие подробности, о которых сами должники не догадывались. Например, о том, что у Виктора Дежнева имеется в Вологодской области ребенок, она узнала от бывшего работника КГБ, несколько лет занимавшегося картотекой Харитонова. Ведь каждый уважающий себя ростовщик ведет картотеку с подробными досье на своих должников. Именно Аида подставила подножку Ваху. Из шести обещанных он смог предложить Донатасу только две квартиры и в придачу треть акций своего предприятия.
Бизнесмен тоже даром времени не терял, навел справки о своем литовском друге и как покровитель тот его вполне устраивал. Одним словом, все пришли к консенсусу и взаимопониманию. И а только Аида осталась недовольна той суммой, которую ей заплатил Дон за услуги. "В стране кризис, сама должна понимать". Она промолчала. Понимала, с кем имеет дело.
Вопрос денег с каждым днем вставал все острее. Привычка к роскоши пагубна. Она разучилась экономить. Подсчитав, что полученной от Донатаса суммы хватит не более чем на полгода, Аида послала брата в Екатеринбург продавать квартиру, но Родион привез какие-то крохи. Пятикомнатная квартира на Фурштадтской теперь не стоила тех денег, которые она заплатила за нее весной девяносто восьмого года.
"Пришло время немного подсуетиться, - говорила она себе с горькой усмешкой и тут же задавала вопрос: - Почему всегда только я?" Через полгода, когда деньги кончатся, будет уже поздно что-либо предпринимать. И на Донатаса никакой надежды. Похоже, что он в Петербурге сделал все свои дела. И тогда она решила немного потрясти Харитонова.
Ее блеф он сразу принял на веру, а между тем у Дона и в мыслях не было избавляться от компаньона. Вах, человек умный, сговорчивый и, главное, не алчный. А такие всегда нравились Донатасу. Но внушить Харитонову обратное ей не стоило большого труда, потому что Аида всегда видела насквозь чересчур осторожных, трусливых людей. После провала с недвижимостью Вах мог ожидать любого подвоха. Но особенный страх он испытывал перед ней, перед отравительницей.
И вот осечка. Хуан Жэнь накануне предупредил, что яд, который он приготовил, не смертелен и на разных людей может действовать по-разному. У одних он вызывает удушье, у других тошноту, но почти у всех - обострение памяти. Вот Вах и вспомнил эпизод из своей жизни. И что здесь такого, в этой дурацкой истории про безумную Риту и неудачника Серегу? Она ее вовсе не растрогала. Да таких историй тысячи! Дело наверняка не в этом.
Организм Ваха сам справился с отравой. Пузырек с противоядием так и остался лежать на дне ее сумочки. Так что к Инге никаких претензий. Вот только ее организм явно с чем-то не справился.
- Почему я не смогла, черт возьми, взять эти деньги! - произнесла она вслух и тут же испуганно огляделась.
Солнце было уже на западе, мимо фланировали какие-то люди, по большей части иностранцы. До нее наконец дошло, что она сидит на скамейке Таврического сада, а рядом горбатая старушка самозабвенно жует помидор.
После ночи, проведенной в Таврическом, в компании уже знакомых собак, спина разламывалась, а шею будто залили гипсом. В доме еще все спали, когда Аида, на цыпочках пробираясь в ванную, обнаружила женские босоножки времен Вудстока* тридцатилетней давности. Не нужно быть сыщиком Пинкертоном, чтобы догадаться, кому они принадлежат. Плешивая зубная щетка, появившаяся в стакане рядом с другими щетками, добила ее окончательно.
* Знаменитый рок-фестиваль, впервые состоявшийся в 1969 г. в США.
Аида приняла теплый душ, а потом сварила себе смертельную дозу кофе.
Первой, как обычно, поднялась Патимат, чтобы накормить и отправить на работу сына.
- Явление Христа народу! - всплеснула руками правоверная мусульманка при виде падчерицы. - Я ждала тебя до полуночи, дольше не выдержала. Никак не могу привыкнуть к твоему бродяжничеству. Волнуюсь, как сумасшедшая!
- Напрасно, мессидал*, - нежно обняла она мачеху, - со мной ничего не может случиться, а вот... - Она не договорила, потому что в комнате брата зазвенел будильник.
* Золотая моя (аварск.).
- Надо мне поторопиться! - забеспокоилась Патимат, схватив одновременно чайник и сковороду.
- Вот так ты его баловала всю жизнь, - вздохнула Аида, - ему уже тридцатник, а он даже чая толком заварить не умеет.
- Это не мужское дело.
- Я уж про мужские дела вообще не говорю!
Родя явился на кухню заспанный и растрепанный, буркнул сестре "с добрым утром" и уселся напротив. Смотреть ей в глаза он стеснялся и поэтому разглядывал божью коровку, ползущую по краю стола.
Все трое молчали.
- Вы совсем как чужие стали друг другу! - не выдержала Патимат, и в голосе ее слышалась неподдельная мука. - Я всегда так радовалась вашей дружбе!
