— Он не понимает, что употреблять в пищу мясо нельзя!
— Почему?! — не поняла Санька, только сейчас вспомнив о вегитарианстве своего нового знакомого. — Вкусно же!
— А потому, что человек должен быть более велик, чем зверь. А если человек убивает зверя ради его мяса, то он сам превращается в зверя!
Санька вспомнила котлеты по-киевски и шашлыки. Неужели Господь Бог создал их только для того, чтобы искушать человечество? Ведь перед таким искушением фиг остановишься!
— Все очень просто! — продолжил Вадик проникновенно. — Мы должны быть чистыми. А для этого нужно быть вегетарианцем, совершать добро, не стремиться к богатству и помогать бедным.
— Погоди-погоди! — остановила его Санька. Она не успевала за ходом его праведных мыслей.
Доброта и чистота вполне ее устраивали, она сама терпеть не могла ни свою злую директрису, ни грязные носки с засаленными воротниками. А вот с вегетарианством и отсутствием денег дела обстояли гораздо сложнее. Надо заметить, что Санька давно уже планировала разбогатеть и купить себе какую-нибудь крутую машину, чтобы все девчонки в парикмахерской вспухли с зависти.
— Слушай, — проговорила Санька, — а насколько небогатой надо быть? Машина — это уже богатство?
Вадик вздохнул. Он видел, что она с превеликим трудом постигает азы правильного мировоззрения.
— Машина — это роскошь.
— Не-ет! Она — средство передвижения! — горячо заверила его Санька, вспомнив классиков советской литературы.
Видя, что Вадик всю жизнь собрался пересекать пространство только на общественном транспорте, она совсем расстроилась.
— Ну хоть «Запорожец»-то — не роскошь? — спросила она с надеждой. Их, между прочим, уже не выпускают, и вообще это устарелая модель…
Вадик чуть-чуть подумал.
— Ну, ладно, — смилостивился он. — «Запорожец» — не роскошь. А вот все остальное — типичное буржуйство и снобизм.
Санька согласно кивнула. Она уже придумала, что надо будет купить именно «Запорожец», покрасить его в вишневый металлик, поставить какой-нибудь мощный двигатель и тонированные стекла, а потом рассекать по городу и поражать удивленных прохожих. А девчонки в парикмахерской должны помереть на месте и от «Запорожца». В общем, в вопросе богатства компромисс был найден, осталось победить вегетарианскую систему питания.
— Вадь, — взволнованно позвала Санька, — а ты на сто процентов уверен, что мясо есть нельзя?
Вадик смотрел в море на резвящихся в отдалении дельфинов.
— Нельзя, — проговорил он одними губами.
— А я уже ела, — скорбно напомнила Санька. — Так что, мне теперь — в ад?
Вадик кивнул.
— Выходит, что так.
— А если я буду много разных добрых дел делать?
— Не поможет.
— Даже если я буду бедным помогать?
Тут Санька приоткрыла рот, ибо ее посетило одно странное сомнение.
— Слушай, Вадь, — прошептала она, — а если помогать бедным как следует, то ведь они станут богатыми. А это грех! Ведь нельзя же людей толкать к греху?
Вадик уставился на нее.
— Ну… Ты права, в общем-то…
— А как же тогда им помогать?
— Ну, как-нибудь несильно. Чтобы они не совсем разбогатели.
Это тоже вполне устраивало Саньку. А то если будешь помогать бедным помногу, то и самой ничего не достанется.
— А чтобы в ад не попасть, надо каяться, — сказал Вадик, вспомнив о Санькиной грешной душе. — Так что если попросишь у Бога простить, что ты мясо ела, он обязательно смилуется.
— А каждый день каяться можно? — спросила она.
— Конечно.
— Отлично! — выдохнула Санька с облегчением. Она уже знала, как договориться с Богом: съела с десяток пельменей, покаялась — и все в порядке. Да, Вадькин Бог определенно начинал ей нравиться. Она всегда была за либеральный подход к делам.
Теперь же предстояло оставить душевные темы и поговорить о более плотском. Санька пододвинулась поближе к Вадику и как бы невзначай, чисто по-дружески, обняла его.
— Слушай, Вадь, а как ты относишься к свободной любви? — спросила она на всякий случай, чтобы опять не наколоться на еще одного хранителя верности строительным невестам.
Вадик опустил лицо. Ох, какой он был распрекрасный в этот момент: красивый профиль на фоне закатного неба, ветер откидывает за спину кудри… Санька аж расцвела внутренне, любуясь им.
— Я пока никак к любви не отношусь, — твердо ответил он. — Сейчас мне женщин не надо.
Саньке подрубили крылья. Одним ударом.
— А почему? — спросила она жалобно. Все мечты вдребезги, личного счастья — ноль…
— Потому что я еще не нашел свой путь в этой жизни, — охотно пояснил Вадик. — Если у меня будет девушка, то я отвлекусь от поиска и ничего не достигну.
— Ну так же нельзя! — горячо зашептала Санька. — По-моему, ты даже не представляешь, от чего отказываешься! Ведь это…
По красивому профилю на фоне заката стало понятно, что с вариантом номер два тоже ничего не выйдет. И кто из потенциальных женихов остается? Сальери? Мухин? Андрюшка? Ха-ха! Вы бы еще Пал Палыча предложили!
— Ладно, пойдем назад, — произнесла Санька, поднимаясь с земли. — А то холодно уже.
А в голове все-таки мстительно копошились мыслишки: «Все равно влюблю тебя! Заставлю! Никуда не денешься! Что еще такое, в конце концов?!»
* * *
Когда Санька с Вадиком вернулись, было почти совсем темно. По степи гуляли светляки, по небу — звезды. Море вздыхало о чем-то своем — нежно и томно. И Санька подумала, что очень жаль, что Вадик упустит такой классный момент для поцелуя. И он действительно его упустил. Просто подал ей руку и повел вниз, к лагерю.
Но на этот раз, несмотря на «детское время», у костра никто не сидел. Все, видимо, так перегрузились сегодняшними впечатлениями, что завалились спать.
— Ну ладно, пока, — сказал Вадик, дойдя до своей палатки, чем тайно разозлил Саньку: надо же, даже проводить девушку до «дома» не додумался. Правда, «до дома» — всего-то на всего десять метров… Но все равно!
— Пока… — пробормотала она печально.
Добравшись до пункта назначения в гордом одиночестве, Санька пролезла в «прихожку», поминутно натыкаясь на чьи-то тапки и рюкзаки. И тут ей прямо в глаза ударил свет фонарика, после чего грянул дружный хохот.
— Мамочки мои! — взвизгнула она.
Оказалось, что в их «дом» набилось почти все население лагеря, кроме Пал Палыча, Костика и Вадика. Даже пудель Каша был тут. Он валялся в центре на сваленных в кучу спальниках и усиленно боролся с Данилкой. Побеждал пока Каша.
— Господи! — воскликнула Санька, окончательно проникнув в палатку. Чего это у вас тут?
— А мы тут мадеру пьем! — весело объявил откуда-то из-за кучи тел Андрюшкин голос. — Руководство нас бросило и вот мы предаемся дебошу.
— А где руководство? — испугалась Санька за главу экспедиции.
— Оно перепилось вместе с Костиком, — недовольно пояснила Алена, расчищая Саньке место между собой и Раиными ногами. — Сначала ругались не знаю как, потом водки, что ли, вместе выпили, а теперь вон сидят под кухонным тентом и квасят почем зря.
И как бы в подтверждение ее слов над лагерем раздался зычный рев Костика:
— Ну, мама моя, я вас умоляю! Вы уж, профессор, не обижайтесь, но лицо я вам разобью!
В палатке тут же воцарилось молчание. Краем глаза Санька видела, как у Мухина вытянулась его и без того не коротенькая физиономия.
— По-моему, этот Костик… э-э… — проходимец! — проговорил он уверено.
— Да ладно тебе! — хлопнул его по плечу Андрюшка. — Вон, пей, давай! Сами они там разберутся!
По его команде Серега достал из-под груды полотенец большую трехлитровую банку, в которой плескалась какая-то подозрительная желтая жидкость.
— Что это? — испугалась Санька, когда ей протянули до краев наполненный пластмассовый стаканчик от термоса.
Аська пьяно захохотала:
— Да это ж мадера! Гордость Гороховского магазина. Стоит мало, а сила — убойная!
— Кто-нибудь это уже пил? — на всякий случай осведомилась Санька. Ей очень не хотелось отравляться во цвете лет.
— Я пил! — тут же подтвердил Андрюшка. — Как видишь, все нормально.
Санька посмотрела на него очень подозрительно.
— Ты думаешь?
На самом деле она была далеко не уверена, что у него все нормально.
С утра Санька проснулась сама. В палатке уже было относительно светло. «У нас что, выходной? Почему никто не проснулся на работу?» — подумала она, но, оглянувшись кругом, поняла, что у них был не выходной, а обыкновенный перепой. Все вещи вокруг — в состоянии жуткого бардака, рядом с ней в весьма фривольной позе дрых Андрюшка, с другой стороны отдыхала Аська в обнимку с чьим-то неведомым рюкзаком. В головах — на месте Данилки помещался пудель Каша и снова немилосердно храпел. А у него в задних лапах, свернувшись трогательным калачиком, лежал Мухин в сползших очках на резиночке.
