Ознакомительная версия.
Анника выбрала сиговую икру и оленину в горшочке.
– Ты любишь вестерботтенский сыр, – одобрительно сказала она, когда официант отправился за южноафриканским ширазом.
– А ты предпочитаешь норботтенские блюда – сиг и оленину?
– Да, хотя сама я из Сёрмлана. – Она отпила воду из стакана.
– Я знаю, – сказал он.
Анниика уже открыла рот, чтобы спросить, откуда он это знает, но вспомнила их первую встречу на вилле в Юрсхольме.
«У тебя был старый «вольво», так? – спросил он тогда. – Сто сорок четвертый, темно-синий, весь побитый ржавчиной?»
Анника вспомнила, как она тогда покраснела.
Она поставила стакан на стол.
– Откуда ты узнал тогда, что я продала машину Свена? – спросила она.
– Потому что ее тогда купил мой двоюродный брат, – ответил Джимми Халениус и отхлебнул пиво.
Она пристально посмотрела на статс-секретаря.
– Роланд Ларссон – твой двоюродный брат?
– Так точно. В детстве мы были большими друзьями.
– А я училась с ним в одном классе в заводской школе в Хэллефорснесе!
Джимми Халениус от души рассмеялся.
– И все эти годы он был безнадежно в тебя влюблен.
Анника тоже засмеялась.
– Да, со мной он потерпел полное фиаско. Это был почти грех с моей стороны.
– Лето мы проводили у бабушки в Вингокере. Там мы вечерами часто забирались на чердак сарая, и Ролле все время говорил о тебе. У него была газетная вырезка с фотографией, на которой ты была изображена в группе школьников. Он все время носил это фото в бумажнике.
Пришел старший официант с закусками, разлил по бокалам вино. Они принялись молча и жадно есть.
Анника отодвинула в сторону пустую тарелку и снова пристально посмотрела на сидевшего напротив мужчину.
– Собственно, сколько тебе лет?
– Я на два года старше Роланда, – ответил он.
– А он старше меня на год, он пропустил один класс.
– Образование никогда не было приоритетом в семействе Халениус. Я был первым из них, поступившим в университет.
– Так ты, значит, тоже из Сёрмлана?
Он выпил вина и покачал головой.
– Я из Эстерётлана, из Норчепинга. Рос на третьем этаже маленького дома на Химмельсталундсвеген.
– Так, значит, ты из социалистов? Мама состояла в общинном совете, а папа – ремесленник.
– Вот и нет. Мой папаша был коммунистом. Я сначала входил в организацию «Красная молодежь», но у социалистов праздники были лучше. Там было больше красивых девушек. Я увел с собой и Ролле. Он до сих пор сидит в муниципальном совете во Флене.
Анника мысленно представила себе Роланда Ларссона, его немного приземистую, коренастую фигуру, длинные руки. Факт, они чем-то похожи. Она не знала, что Роланд был муниципальным политиком.
– Что Роланд делает теперь, чем он вообще занимается?
– Он работает в стекольной компании во Флене, но это летом, а в остальное время сидит в совете и ставит печати.
– Он до сих пор живет в Хэллефорснесе?
– Нет, осенью он переехал в Меллёсу, к одной разведенке с тремя детьми, она живет сразу за магазином, ну ты, наверное, знаешь, это на дороге в Харпсунд…
– Это, случайно, не Сильвия Хагторн?
– Да, это она! Ты ее знаешь?
– Она училась на класс старше нас. Так у нее трое детей? Интересно, от кого?
Старший официант унес пустые тарелки, принес горячее и долил вина в бокал Джимми Халениуса.
– Ты женат? – спросила Анника и взглянула на его левый безымянный палец.
– Разведен, – ответил он и набросился на свое мясо.
– Есть дети? – спросила Анника, отведав оленину.
– Двое, – ответил он, подняв глаза. – Двойняшки. Мальчик и девочка. Им уже по шесть лет.
– Ты забираешь их через неделю?
– С тех пор, как им исполнилось полтора года.
– И как тебе нравится такое положение?
Он отпил еще вина.
– Ну как? – ответил вопросом на вопрос. – А как тебе нравится такое положение?
Он посмотрел на Аннику и принялся жевать дальше.
Она слегка пригубила из бокала. Ей не нравились красные вина, а это было тяжелым, тягучим и густым, как глина.
– Я думаю, что это страшно – быть разведенным, – сказала она и посмотрела ему в глаза. – Я очень скучаю по детям, мне кажется, что я не живу, когда они не со мной. К тому же я просто не выношу новую… сожительницу Томаса.
Она едва удержалась от более хлесткого определения.
– Почему?
Было видно, что разговор забавляет Халениуса.
– Потому что она целиком состоит из штампов. Я вообще не понимаю, что Томас в ней нашел.
– Значит, ты думаешь, что она разбила твою семью?
Анника изо всех сил сжала рукой вилку.
– Конечно, разбила. До нее так и не дошло, что дети должны быть все время со мной.
Джимми Халениус посмотрел в свою тарелку.
– Ты сама в это веришь? – спросил он, не глядя на Аннику. – Не вы ли с Томасом сами, своими руками, разбили свою семью?
Анника была так поражена его словами, что уронила вилку.
– Что ты можешь об этом знать? – спросила она и сама удивилась искусственности своего тона.
Он поднял глаза и рассмеялся.
– Нет, я ничего о вас не знаю, но зато я знаю, какие ошибки совершил я. Жить со мной было сущим мучением. Я не общался с женой. Я был готов начать мировую войну из-за пустяка, но не решал по-настоящему важные дела. Я всегда считал, что жена должна без слов понимать, что я хочу. Я мог начать пять предложений кряду со слова «я». Ты понимаешь, насколько я был эгоцентричен?
Анника посмотрела на него и горько рассмеялась.
– Ты описал почти что меня саму, – удивленно сказала она. – Я тоже была несносной женой.
Произнося эти слова, она была убеждена в их истинности.
– Я не разговаривала с ним о его душевном состоянии, хотя понимала, что он мне изменяет. Я просто ему мстила, я мстила много месяцев, вместо того чтобы сказать за что. Он, естественно, ничего не понимал.
Официант спросил, не хотят ли они что-нибудь еще, и Джимми посмотрел на часы.
– Может быть, зайдем еще куда-нибудь и выпьем? – спросил он.
Анника вдруг вспомнила, что в половине седьмого утра у нее самолет в Малагу.
– Черт! – воскликнула она и тоже посмотрела на часы. – Я же еще не собралась.
– Ты куда-то едешь?
– Я должна быть в Арланде в половине пятого утра.
– Можно подумать, что ты не имеешь ни малейшего представления, что тебе надо взять с собой, – безмятежно заметил Халениус.
– Да, спасибо тебе за ужин, – сказала она и потянулась за сумкой.
Статс-секретарь посмотрел счет и заплатил, попросил официанта вызвать такси и помог Аннике надеть куртку.
На улице шел снег. Снежинки носились в воздухе и, словно иголки, кололи ей лицо. Вывеска над дверью дребезжала на ветру. По середине улицы прошла толпа молодых людей в английских ветровках, размахивавших винными бутылками и мобильными телефонами. Анника отвернулась.
Со стороны Эстерлонггатан появилось такси, и Халениус спустился с крыльца, придержав дверь.
Он был не очень высок, но все же выше Анники сантиметров на десять.
– Куда летишь? – спросил он.
– В Малагу, – ответила она, увидев приближавшуюся машину.
– А, в Испанию, – сказал он. – Entonces, vamos a salutary como los españoles![3]
С этими словами он обнял ее, притянул к себе и нежно поцеловал сначала в левую щеку, а потом в правую.
– Испанцы целуются два раза, – сказал он. – Вспомни об этом, когда будешь в Малаге.
Он отпустил ее и улыбнулся, но взгляд у него был напряженным.
Такси остановилось возле них.
– Я тебе позвоню, – сказал он и открыл заднюю дверцу такси.
Анника уселась в салон. Халениус закрыл дверцу, подняв воротник, пошел по улице и вскоре скрылся за углом.
– Куда поедем? – спросил шофер.
Анника вдруг поняла, что намного важнее знать, куда едешь, чем что-то знать о какой-то Кошечке.
Вторник. 4 января
Свет был таким нестерпимо ярким, что Анника невольно зажмурилась. Она на несколько секунд остановилась на трапе, прежде чем снова смогла открыть глаза и спуститься на взлетную полосу, чтобы идти к зданию аэропорта.
Колени и спина затекли и болели. Лоукостеры не шутили, когда начали работать под девизом: «Вы платите только за полет». Рейсовые городские автобусы в Стокгольме были просто райским местом по сравнению с бочками с сельдью, прилетавшими в Малагу.
Было тепло, не ниже двадцати градусов. В воздухе над бетонными плитами висел запах авиационного топлива и жженой резины. Она нырнула в автобус, собравший всех пассажиров рейса, и тут же поняла, что сделала ошибку, оставшись в куртке. Беспомощно, словно опрокинутый на спину жук, попыталась снять ее, но безуспешно. Пришлось, потея, трястись до самого входа в аэропорт.
Было такое впечатление, что все летное поле – одна громадная стройплощадка.
Грохот бетономешалок и экскаваторов доносился и в отделение выдачи багажа, где по транспортеру нескончаемой рекой ползли – со скрежетом и скрипом – чемоданы, спортивное снаряжение и бог весть что еще.
Ознакомительная версия.
