– А как давно вы там появлялись в последний раз?
– Не помню… Скажите, – встревожился, – с Адой что-то случилось?
– Нет, все хорошо. Жива-здорова.
– Тогда я не понимаю цели вашего визита.
– В тот вечер, когда у Ариадны Эрнестовны отмечали день рождения, кто-то похитил драгоценности из ларца.
– Драгоценности? Из ларца? – переспросил Ольховский в недоумении. – Какого ларца? У нее шкатулка. Я точно знаю.
– Разве вы никогда не видели ларца?
– Помилуй бог, впервые слышу…
Изумление Ольховского было искренним, в этом Дубравин почти не сомневался. Почти…
– Постойте, постойте… – какая-то новая мысль пришла в голову Ольховскому. – Это значит… значит, вы меня считаете вором? Не так ли?
– Я этого не сказал.
– Но подумали. – Ольховский саркастически улыбнулся. – И правильно. Подозрительный тип, опустившийся дальше некуда. Как это по-вашему – бич? Или что-то в этом роде… Ну что же, я готов… – Он поднялся.
В старом свитере, заношенном на локтях до дыр, взлохмаченный, Ольховский смахивал на тощего, встревоженного гуся: такой же длинношеий, большеносый, с округлившимися глазами серого цвета.
– Куда? – спросил Дубравин.
– Как – куда? С вещами – и на выход. В кутузку.
– Кутузки, Владислав Генрихович, еще в революцию переименовали. У нас это называется по-другому.
– Но суть та же.
– Почти. Но с чего вы взяли, что я вас в воры записал?
– Так больше ж некого. Все остальные такие положительные…
– Это уже позвольте мне определить. С вашей помощью, кстати.
– С моей? Не понимаю…
– Вы проходите по делу как свидетель.
– И что же я должен засвидетельствовать?
– Ответить на мои вопросы. Только честно. Да вы садитесь.
– Хорошо, попробую… – Ольховский снова сел, закурил. – Не возражаете?
– Вы у себя дома.
– Дома? Была у пса конура… – Ольховский захрустел необычно длинными гибкими пальцами.
– Наш разговор я бы хотел записать, – Дубравин достал диктофон.
– Пожалуйста.
– В начале нашего разговора я спросил: не были ли вы на дне рождения у вашей бывшей жены. Вопрос я не зря задал, хотя мне было известно, что вас туда не приглашали.
– Тогда зачем…
– А затем, что вам нужно ответить на следующий вопрос: где вы были в тот вечер примерно с восемнадцати до двадцати трех часов?
– Вот уж чего не помню…
– Это очень важно, Владислав Генрихович, очень. Для вас. И для меня тоже. Подумайте, вспомните…
– Почему важно?
– Чтобы окончательно и бесповоротно отмести все подозрения в ваш адрес.
– Значит, все-таки они имеются?
– Несомненно. Пока вы не докажете свое алиби, – сказал жестко Дубравин, глядя в упор на Ольховского.
– Попытаюсь… – он достал из записной книжки календарик. – Это какой день был? Суббота… Так… Где мой график? Есть… Что ж, мне повезло; в тот вечер с восемнадцати до полуночи я играл в ресторане. Засвидетельствовать, что я говорю правду, могут многие. Проверьте.
"Обязательно, Владислав Генрихович, – подумал Дубравин. – На том стоим…" А вслух сказал:
– У вас имеется ключ от прежней квартиры?
– Конечно. У меня там комната.
– Вы, случаем, его никому не давали? Не торопитесь отвечать, хорошо подумайте.
– И думать нечего. Не давал. Чего ради?
– Тогда, возможно, кто-то мог воспользоваться им без вашего разрешения?..
– Трудно сказать… – Ольховский задумался. – Пожалуй… вряд ли…
– Скажите, кто-нибудь знал, что у вас есть этот ключ?
– Многие.
– А конкретно?
– Что, всех перечислить?
– Желательно…
Фамилий было около десятка, и Дубравин только вздохнул про себя: ой-ой, работенка предстоит – будь здоров… Снова лабиринт.
– Посмотрите, Владислав Генрихович, – майор достал из кармана фонарик, который передала ему Ольховская, и положил на стол. – Это ваш?
– Нет, не мой, – Ольховский взял фонарик и с интересом принялся рассматривать. – Занятная вещица…
– А вы ни у кого, случаем, такого фонарика не видели?
– Знаете, кажется что… Или я ошибаюсь… Дубравин заволновался: неужели?! Если бы…
– Не могу вспомнить… – наморщил высокий лоб с небольшим шрамом над левой бровью Ольховский. – Не могу… Где-то, когда-то… Нет…
– Может, у бабушки вашей бывшей жены?
– Бывшей… – поморщился Ольховский: это слово его явно раздражало. – Нет, только не у Софьи Леопольдовны. Мы с нею были не в ладах, и я никогда не входил в ее комнату.
– Как это важно, если бы вы только знали… – надежда все еще не покидала майора. – Вспомните… – едва не взмолился он.
– Простите, но… – развел руками Ольховский. – Увы…
Дубравин разговаривал с Ольховским еще минут десять, а затем, простившись и оставив ему номера своих телефонов, служебного и домашнего, на случай, если тот все же вспомнит, кому мог принадлежать фонарик, возвратился в управление.
Буфет уже был закрыт, и майор, с трудом вымолив у буфетчицы несколько бутербродов с колбасой и бутылку минеральной воды, отправился в свой кабинет, где и просидел над бумагами до половины шестого. Белейко сегодня отсутствовал – он был в дежурной следственно-оперативной группе.
Оторвал Дубравина от канцелярской работы телефонный звонок.
– Дубравин у телефона. Ты, Бронек? Да… Что?! Новосад убита?! Не может быть… Дождался… Нет, это я себе… Выезжаю…
Майор уронил телефонную трубку на рычаги и сморщился, будто собирался заплакать. На душе и впрямь было так скверно, что хотелось закричать, что-то разбить, разорвать… Убита Новосад… Почему-то вспомнился Драч: накаркал, старый ворон…
8. УБИЙЦА НЕ ОСТАВЛЯЕТ СЛЕДОВ
Дом, где жила Новосад, – девятиэтажная одноподъездная коробка, – находился в новом микрорайоне Южные Склоны. Неподалеку от дома виднелись кучи строительного мусора: микрорайон построили недавно, с полгода назад. К нему пришлось добираться пешком – метрах в тридцати от девятиэтажки улицу пересекала свежевырытая траншея, возле которой стояли, уныло уткнувшись ковшом в землю, небольшой экскаватор и компрессор, забрызганные грязью.
В подъезде Дубравина встретила перепуганная дежурная, худенькая старушка в маленьких роговых очках, закутанная в клетчатую шаль, которая и проводила его на четвертый этаж в квартиру актрисы.
– Как? – сразу же спросил майор у Белейко.
– Задушил кто-то… Посмотри сам…
В комнате работал эксперт ЭКО дядя Саша. Здесь был и незнакомый Дубравину следователь прокуратуры, высокий, худощавый парень, на юном лице которого застыло выражение робости; видно было, что ему еще не приходилось заниматься расследованием подобного преступления, и он отчаянно боялся что-нибудь сказать или сделать невпопад, а потому больше отмалчивался. Кроме эксперта и следователя, в комнате находился дежурный врач оперативной группы, полный мужчина пятидесяти лет с крохотной рыжей бородкой на круглом, упитанном лице. Он хлопотал возле женщины, которая лежала на диване. Присмотревшись, майор узнал Алифанову. Видимо, у нее случился сердечный приступ: она тихонько постанывала, положив левую руку на грудь; в комнате пахло нашатырем и валерьянкой.
Новосад, в строгом черном платье, подпоясанном узким кожаным ремешком, лежала на спине, раскинув руки, возле книжного шкафа. Даже без заключения судмедэксперта можно было безошибочно определить причину ее смерти, стоило только взглянуть на розовые осаднения вокруг шеи.
– …К нам позвонила Алифанова. Приехали быстро – уже через семь минут после ее звонка были здесь, – рассказывал Белейко. – Алифанова лежала без сознания возле двери, в коридоре. Опросить ее не смогли – сам видишь, в каком состоянии…
– Что кинолог?
– Собака след не взяла: то ли молода чересчур, то ли кинолог неопытный. Хотя сам знаешь, что творится на улице, – мокрый снег, грязь, люди идут с работы, все затоптано…
– Дядя Саша, – обратился Дубравин к эксперту. – Что у вас?
– Отпечатки пальцев на дверных ручках, похоже, только хозяйки и этой девушки, – эксперт кивнул в сторону Алифановой. – Следы у порога тоже ее: кто-то протер пол. И недавно. На ковре ничего обнаружить не удалось. Возможно, убийца снял обувь.
– В кухне?
– Там еще нужно работать.
– Ладно… – Дубравин обернулся к Белейко. – Бронек, кто здесь был, кроме Алифановой, когда вы приехали?
– Тут нам, можно сказать повезло. Алифанова, когда бежала звонить вниз, в дежурку (у Новосад нет телефона), встретила участкового, лейтенанта Бойченко, у которого здесь квартира. Он сразу же перекрыл выход, никого не впускал и не выпускал. Так что, если убийца еще здесь, деться ему некуда.
– А окна?
– Бойченко попросил знакомых ребят-дружинников последить за окнами… Пока ничего. Я вызвал еще и наряд милиции из райотдела.
