Я шел по дорожке из известняка. По обе стороны от нее теснились кресты и могильные камни. Небо было ясное, луна уже вышла, и все было отлично видно. Я двинулся по изгибу тропинки к югу, когда какой-то шум заставил меня остановиться. Сейчас сложно сказать, что же я тогда услышал; наверное, какой-то глухой стук, потом шуршание в траве где-то слева. И чей-то кашель. Говорят, лисы издают звук, очень похожий на человеческий кашель. Возможно, я слышал именно это. Но вот кашель раздался снова, а затем в тени деревьев что-то задвигалось — что-то гораздо крупнее лисы. Я замер. Снова стук — и я пустился бежать. Пятна тени и света чередовались, лунное сияние слепило. Может, мне просто показалось, но я услышал шаги за спиной. Воздух стал очень холодным, и пот охлаждал мое разгоряченное лицо. Я не понимал, где я и как вернуться к воротам. Споткнулся и упал на бегу, ободрал колени, вскочил и кинулся в сторону, по траве. И вот я скрылся в сумраке за высоким надгробием, увенчанным каменным крестом. Я пытался задержать дыхание, чтобы не шуметь. Но сердце мое стучало прямо в ушах, а легкие жадно втягивали кислород, чтобы быстро выдохнуть и набрать новую порцию. Я весь дрожал. Однако шагов преследователя не было слышно. Я начал успокаиваться и ругать свое неуемное воображение… И тут чьи-то ноги захрустели по гравию. Я едва удержался от крика.
Я осторожно выглянул из-за креста и увидел, как по тропинке ковыляет человек, подволакивая левую ногу. Еще несколько шагов — и он вышел из тени огромного бука под яркий лунный свет. Тогда я смог разглядеть его. Лицо мужчины было бледным, скорее даже белым — как у мамы в тот день, когда она сказала нам, что отец погиб. Глаза терялись во впадинах под выдающимися вперед надбровными дугами. Казалось, глазницы его пусты. Одет он был в рваные брюки, потрепанный пиджак и серую рубаху с расстегнутым воротником. На левой руке мужчины болтался мешок с пожитками. Бродяга, ищущий ночлега в гостях у мертвецов? Я не знал, да и не хотел знать. Я просто дождался, пока он пошаркает дальше своей дорогой, вышел из-за надгробия и, наконец, увидел, что за имя было на нем выбито. И волосы у меня встали дыбом.
Мэри Элизабет Макбрайд.
Имя моей матери. Конечно, я знал, что здесь лежит не она — этому надгробию было почти двести лет. Но я не мог отделаться от ощущения, что именно мама помогла мне спрятаться в ту ночь. Она взяла с меня обещание присматривать за братом, но за мной присматривала сама.
Я повернулся и побежал в ту сторону, откуда пришел, и сердце мое стучало о ребра. Но вот наконец впереди показались черные металлические ворота. Я проскользнул в них и кинулся по асфальтовой дорожке к задней двери Дина. Наверное, впервые в жизни я был рад, что вернулся туда. В спальне я долго лежал в своей постели и дрожал. Наконец меня сморил сон, но в какой-то момент меня разбудил Питер. Он наклонился надо мной. Я хорошо его видел, потому что он попал в прямоугольник лунного света, падавшего из окна. Питер касался моего лица, и в глазах его была тревога.
— Джон! — шептал он. — Джонни! Почему ты плачешь?
Это Алекс Карри был виноват в том, что сборище на крыше закончилось катастрофой. Он был старше остальных и пробыл в Дине дольше всех. Грубый парень, он вымахал ростом с мистера Андерсона и был не слабее его физически. Старожилы говорили, Алекс всегда был бунтарем, и его пороли чаще, чем любого другого мальчика. За последние три года он сильно вырос, и теперь его сила вполне отвечала бунтарской натуре. Думаю, мистера Андерсона это очень беспокоило. Алекс отказывался стричь свои густые черные волосы и отрастил из них подобие прически Элвиса Пресли. Думаю, именно тогда мы впервые узнали о том, кто такой Элвис. О внешнем мире мы имели очень слабое представление. Пороть Алекса уже прекратили; поговаривали, что его отправят жить в студенческое общежитие. Для Дина он был уже слишком взрослый, и мистер Андерсон не мог с ним справиться.
Кэтрин подошла к нам за день до этого, заговорщически улыбаясь. На той неделе она и еще несколько девочек получили посылки. Следующей ночью на крыше должен состояться пир.
— А как подняться на крышу? — спросил я.
Она покачала головой, дивясь моей неосведомленности:
— Лестницы на крышу есть и в вашем крыле, и в нашем. Посмотри с вашей стороны. На лестничной площадке дверь, а за ней — узкая деревянная лесенка. Дверь никогда не запирают. На крыше совсем не опасно, если держаться подальше от края. Только там мальчики и девочки могут встречаться так, чтобы чертовы служители не видели, — Кэтрин сладострастно улыбнулась. — Бывает очень интересно.
Я почувствовал напряжение в паху. Мастурбировать я давно научился, но до сих пор даже ни разу не целовался. А то, как Кэтрин на меня смотрела, можно было истолковать только одним образом.
Весь следующий день я едва мог сдержать волнение. Уроки тянулись медленно, и к концу дня я не мог вспомнить ни слова из объяснений учителей. За ужином никто не наедался — все хотели к полуночи нагулять аппетит. Впрочем, на полночный пир были приглашены не все обитатели Дина. Кто-то был еще мал, кто-то слишком боялся. Но меня бы даже дикие звери не удержали. А Питер не умел бояться. Нас было человек десять — мальчиков, которые вышли на площадку лестницы незадолго до полуночи. Алекс Карри — впереди всех. Не знаю, как ему это удалось, но он где-то раздобыл пару дюжин бутылок светлого пива. Он раздал их остальным и велел нести на крышу. Я никогда не забуду, как мы выходили на широкое пространство крыши из узкого темного лестничного колодца. Крытую толем поверхность ярко освещала луна. На меня обрушилось чувство свободы. Ничего подобного я не ощущал даже во время своих одиноких прогулок. Мне хотелось поднять лицо к небу и закричать во все горло. Но я, конечно, этого не сделал.
Мы встретились посередине крыши, за большими часами, рядом с потолочным окном верхнего этажа. Девочки принесли еду, мальчики — пиво; мы сидели широким кругом и ели сыр, пироги и бисквиты, а джем доставали пальцами прямо из банок. Вначале мы говорили тихим шепотом. Но по мере того, как бутылки пива пустели, мы становились смелее и беспечнее. Я тогда первый раз пробовал алкоголь. Мне понравилось, как горькая жидкость пенится на губах, уносит прочь все заботы и запреты. Не помню, как я оказался рядом с Кэтрин. Мы сидели бок о бок, подобрав ноги, касаясь друг друга плечами. Я чувствовал тепло ее тела через джемпер, а ее запах… Я мог бы вдыхать его вечно. Понятия не имею, откуда он брался, но этот тонкий аромат сопровождал Кэтрин всегда и везде. Возможно, так пахли ее духи или мыло; может быть, их присылала ей тетка. Этот запах всегда возбуждал меня.
Я был уже слегка пьян и сделал то, чего никогда от себя не ожидал: обнял мою соседку за плечи. Она прижалась ко мне.
— А что случилось с твоей семьей? — спросил я. Мысли о прошлом у нас не поощрялись, и таких вопросов мы обычно не задавали. Кэтрин долго не отвечала.
— Мать умерла.
— А отец?
— Он быстро нашел новую жену. Она смогла нарожать ему детей, как добрая католичка. Когда мама рожала меня, у нее возникли осложнения, и больше она не могла иметь детей.
— Не понимаю, — я совсем запутался. — А почему ты не живешь дома?
— Она не захотела.
Я услышал боль в голосе Кэтрин и пожалел ее. Одно дело — когда твои родители умирают, совсем другое — когда отказываются от тебя. Особенно твой собственный отец! Я украдкой взглянул на девушку и был поражен, увидев серебряные дорожки слез у нее на щеках. Маленькая, сильная Кэтрин! Мое возбуждение словно испарилось. Сейчас я хотел просто обнимать ее, дать ей почувствовать, что она нужна кому-то.
И тут я услышал, что по другую сторону застекленного участка крыши что-то происходит. Кто-то забрал у Питера его бутылку пива, еще не открытую, и несколько парней перебрасывали ее друг другу. Питер бегал между ними кругами, пытаясь вернуть ее. Заводилой был Алекс Карри: он подначивал других и дразнил моего брата. Все знали, что он немного не в себе и может стать легкой добычей, когда я его не защищаю. Конечно, физической силой я не мог равняться с Алексом. Но ради брата я готов был сразиться с кем угодно. Я обещал матери присмотреть за ним и не собирался нарушать данное слово.
Я тут же встал.
— Эй! — я почти кричал. Сразу стало тихо. Парни прекратили кидаться бутылкой. Несколько голосов зашипели: «Тише!». — А ну прекратили!
— Ты никак армию завел? Как ты меня остановишь?
— Я тебе и без армии зад надеру, Карри.
На самом деле я не чувствовал себя таким уж храбрым. И я знаю, кому бы надрали задницу в ту ночь, если бы не вмешалась судьба. Раньше, чем Карри успел ответить, Питер бросился к нему забрать свою бутылку, но только выбил ее у него из рук. Ночная тишина разлетелась осколками: бутылка разбила потолочное окно, секунда — и она приземлилась на полу коридора верхнего этажа, расколовшись и разбросав вокруг пену. Сверху посыпалось битое стекло. Звук был такой, будто взорвалась бомба.
