повторила Барбара, отвлекая мальчика.
— Мой старый учебник. Когда я ходил в школу, до того как маму и папу забрали. Мне там нравилось.
Барбара открыла книгу и положила перед Пако. Из-за двери слышался плач — мужской плач. Мальчик снова взглянул на дверь.
Барбара мягко попросила:
— Расскажи, пожалуйста, что в нем. Нужно оставить Софию и Энрике одних ненадолго… — Она вдруг добавила: — Я помню этот учебник. Мера однажды показывали мне его. У Кармелы был такой.
Ее глаза наполнились слезами. Гарри понял, что за показной живостью этой женщины кроется отчаяние, она на грани срыва.
— Посмотрим, какие тут разделы, — заговорила Барбара с Пако. — История, география, арифметика.
— Мне нравилась география, — поделился мальчик. — Смотри на картинки, тут все страны мира.
За дверью стало тихо.
— Посмотрю, как они там, — сказал Гарри, вставая. — Останься с Пако.
Он сжал плечо Барбары и вышел в гостиную. Энрике сидел на кровати с Софией. Он поднял скорбный взгляд на Гарри. Такого выражения на его лице тот никогда еще не видел: следы слез и гримаса скорби делали его отвратительным.
— Ты наблюдаешь все трагедии нашей семьи, inglés.
— Мне очень жаль, Энрике.
— Гарри тут ни при чем, — вмешалась София.
— Если бы он видел нас раньше… Когда-то у нас было достоинство, сеньор. У нас было достоинство.
В дверь постучали.
— Наверное, это «скорая помощь», — вздохнула София.
Однако, пока она шла открывать, внутрь просунулось узкое лицо сеньоры Аливы. На голове у нее была черная шаль, концы она крепко сжимала в руке.
— Простите меня, но я слышала плач. Что-нибудь случилось? О… — Увидев тело на постели, старуха перекрестилась. — О, бедная сеньора Роке. Несчастная. Но теперь она в покое, с Господом.
Женщина с любопытством взглянула на Гарри.
— Сеньора Алива, мы предпочли бы сейчас остаться одни, прошу вас. Мы ждем, когда заберут тело нашей матери.
Святоша оглядела комнату:
— А где Пако? Pobrecito [67].
— На кухне. С одной нашей подругой.
— Вам сейчас нужен священник, — вкрадчиво проговорила старуха. — Позвольте, я приведу отца Фернандо.
Внутри у Софии словно что-то лопнуло. Гарри почти физически ощутил это, в комнате будто раздался щелчок. София большими шагами подошла к сеньоре Аливе. Старуха была выше ее ростом, однако отшатнулась.
— Послушайте меня, вы, старая стервятница, мы не хотим, чтобы сюда приходил отец Фернандо! — София перешла на крик. — Сколько бы вы ни пытались притащить его в наш дом, сколько бы ни старались заполучить Пако, у вас ничего не выйдет! Вам здесь не рады, вы поняли? А теперь уходите!
Сеньора Алива вытянулась в полный рост, ее бледное лицо побагровело.
— Вот как вы встречаете соседку, которая пришла помочь, вот как вы относитесь к христианскому милосердию! Отец Фернандо прав: вы — враги Церкви…
Энрике встал с кровати и, сжав кулаки, подошел к сеньоре Аливе. Святоша попятилась.
— Тогда иди и донеси на нас священнику, старая сука! Которая одна живет в пустой квартире, потому что ее священник дружен со старостой квартала!
— Моего отца убили коммунисты! — дрожащим голосом ответила женщина. — Мне негде было жить!
— Плевать мне на твоего отца! Убирайся!
Энрике занес кулак. Сеньора Алива вскрикнула и выскочила из квартиры, хлопнув дверью. Энрике сел в ногах постели, тяжело дыша. София устало опустилась рядом. Барбара выглянула из кухни и встала на пороге.
— Простите, — сказал Энрике, — не надо было на нее орать.
— Ерунда. Если донесет на нас, скажем, что ты был вне себя от горя.
Энрике повесил голову и сцепил костлявые пальцы на коленях. Откуда-то с улицы послышался слабый вой. Он становился громче и, казалось, доносился из десяти разных мест одновременно.
— Что это такое? — спросила Барбара, голос у нее дрожал.
София подняла взгляд:
— Собаки. Дикие собаки. В это время года они иногда воют от холода. Значит, пришла настоящая зима.
Часть третья. Глубокий холод
Снег лежал в Тьерра-Муэрта почти месяц. Он выпал рано, да так и остался. Охранники говорили, что жители Куэнки много лет не помнят такой суровой зимы. Ясные морозные дни перемежались затяжными снегопадами, ветер постоянно дул с северо-востока. Иногда по ночам маленькие олени, почуяв запах пищи, спускались с гор и стояли недалеко от лагеря. Если они подходили слишком близко, караульные с вышек стреляли, и тогда охрана на ужин баловалась олениной.
К началу декабря сквозь сугробы между лагерем и каменоломней была протоптана широкая тропа. Каждое утро рабочий отряд тащился в горы, где снежную белизну пейзажа нарушали только тонкие голые ветви горных дубов.
Берни было одиноко. Он тосковал по Винсенте, и теперь с ним не разговаривал ни один из коммунистов. Вечерами он молча лежал на своих нарах. Даже в Руквуде всегда находился кто-нибудь, с кем можно было поболтать. Он вспомнил Гарри Бретта. Винсенте иногда напоминал ему Гарри, добродушного и принципиального, пусть и безнадежного приверженца взглядов человека из среднего класса.
Заключенные тяжело переносили холода. Все были простужены и кашляли, несколько человек уже умерли, число безымянных могил на кладбище росло. Берни беспокоила старая рана на плече. К середине дня махать киркой в каменоломне становилось мучительно больно. Рана на бедре, которая залечилась быстро и до сих пор его не беспокоила, тоже стала напоминать о себе.
Перебраться в другой барак, на чем настаивал Эстабло, ему не удалось. Он подал прошение пару недель назад, но ничего не изменилось. Однажды вечером, когда он вернулся с работы, ему передали, что его хочет видеть Аранда.
Берни стоял перед комендантом в его теплом жилище. Аранда сидел в кожаном кресле, стек был прислонен к боковине. Удивительно, но комендант улыбнулся и предложил Берни сесть, затем взял со стола папку и стал ее просматривать.
— Я получил заключение доктора Лоренцо, — игриво проговорил Аранда. — Он написал, что ты асоциальный психопат. По его мнению, все образованные леваки страдают одинаковой формой врожденного антисоциального помешательства.
— Да, comandante?
— Сам я считаю, что это все чушь собачья. На войне твоя сторона боролась за свои интересы, а мы — за свои. Теперь мы владеем Испанией по праву победителей. — Он приподнял брови. — Что скажешь?
— Я согласен с вами, comandante.
— Хорошо. Тут мы не расходимся. — Аранда взял сигарету из серебряного портсигара и зажег ее. — Хочешь?
Берни замялся. Комендант махнул коробочкой в его сторону:
— Давай бери. Я приказываю.
Берни вытащил сигарету. Аранда поднес к ее кончику золотую зажигалку и откинулся на спинку кресла — кожаная обивка скрипнула.
— Ну что там с твоим желанием поменять барак?
— С тех пор как в прошлом месяце умер мой друг, мне тяжело там находиться.
— Я слышал, ты разошелся
