Мирьям ответила не сразу.
— Я понимаю, на меня это не похоже, — призналась она. — Но ведь Эдуардо… Он сильный, он просто вытолкал меня за дверь.
Пока в розовой вилле обследовали место преступления и вели допросы, потрясенный город гудел от волнения. Чем меньше мы знаем, тем легче судим — таково старинное правило.
— А что я говорила? — слышалось на Престгатан. — Я с самой пасхи твержу: Альберту Фабиан отравили.
— Кто-то позарился на ее деньги.
— На деньги и на дом! Ведь это не дом, а мечта. Не у многих виллы стоят на берегу озера в самом центре города.
— И кому же все это достанется?
— Полли, конечно. Она ее приемная дочь.
— Этой тощей тихоне? А, правда, что она…
— Правильно, — говорили на церковном дворе. — Альберту отравили, это точно. Убийца заклеил окна и двери пластырем, а потом уморил ее угарным газом.
— Кто? Вам известно, кто ее убил? Какой злодей!
— Он иностранец. Кажется, индеец или что-то в этом роде. С ним путается дочка Ёты Люнден. Помните Ёту, младшую сестру Альберты? Ту, что вышла за одного из Экерюдов?
— Конечно. Ну и что же индеец?
— Может, он вовсе и не индеец. Я точно не знаю. Только убил Альберту он, это ясно. А потом раскаялся и покончил с собой…
— Все имущество должно отойти ее брату, пастору из Лубергсхюттана, — рассказывали в другом месте. — Неужели это он поднял руку на родную сестру? Боже милостивый, какой ужас!
— Не сам пастор. Его жена. Такие святоши самые опасные…
— Нет, — утверждали на Хюттгатан. — Тут, считайте, целых два убийства. Он привез с собой какого-то ядовитого гада, который их всех перекусал…
— А его хоть поймали? Не знаете? Того гляди где-нибудь напорешься на эту дрянь.
— Куда только полиция смотрит!
— Ну и местечко! Убийство, ядовитые гады и небывалое наводнение. Хоть беги отсюда.
В три часа дня комиссар Вийк собрал в гостиной наследников, адвоката и врача Альберты Фабиан. Сделал он это после недолгого совещания со старшим полицейским Эрком Берггреном и шефом местной полиции Андерсом Лёвингом.
— Хочешь устроить свою знаменитую очную ставку? — полюбопытствовал Анд ере Лёвинг, который спешил на обед к «Трем старушкам».
— Во всяком случае, репетицию к ней. Мне нужно установить последовательность событий.
Войдя в гостиную, комиссар сделал вид, что не слышит шумных протестов Лиселотт, восседавшей на красном диване.
— Что им еще от нас нужно? — возмущалась она. — Мы рассказали все, что нам известно об Эдуарде и его проклятом медальоне!
Пастор и она были в черном. Мирьям в строгом сером бархатном костюме, на адвокате Странде тоже был серый костюм, а на докторе — темно-коричневый. Желтый, наперекор всем условностям, пиджак Еспера и розовый свитерок Полли вызвали у комиссара чувство, похожее на благодарность.
— В феврале этого года, — начал он без всяких предисловий, — Альберта Фабиан изменила свое завещание. Каковы были эти изменения?
Взгляды присутствующих устремились на комиссара, а он стоял, прислонясь к косяку двери, которая находилась за телевизором, но смотрел лишь в грустные светло-карие глаза Сванте Странда.
— Изменение было сделано в пользу Полли, — нехотя ответил адвокат. — Она получала всю недвижимость, с нее не взимался налог на наследство, и к тому же ей отходила четвертая часть всего состояния.
— Почему фру Фабиан это сделала?
— Она любила дом, — сказала Мирьям, пожав плечами. — И любила Полли.
— Да, — подтвердил Еспер. — По-моему, тетя Альберта только недавно поняла, как сильно Полли привязана к этой вилле. Ведь ты сама сказала ей об этом, правда, Полли? Помнишь, ты говорила ей, что тебе плохо в Стокгольме и что ты хочешь вернуться домой?
Полли кивнула — короткие русые волосы упали ей на щеки.
— Только не плакать, — приказал комиссар таким тоном, что у Полли мгновенно высохли все слезы. — Лучше расскажи, как Альберта отнеслась к этому.
— Она… она обняла меня. И сказала, что все будет в порядке. Но только при одном условии.
— Сначала ты должна получить вокальное образование?
— Да, — ответила несчастная Полли.
— Когда состоялся этот разговор?
— В воскресенье, я приехала навестить ее. Это было тринадцатого февраля.
— Правильно, — раздался бас доктора Северина.-Ровно через неделю мы с Еленой Вийк подписали новое завещание.
— Ты давнишний друг Альберты. Неужели она ничего тебе не объяснила? — допытывался Кристер Вийк.
— Нет, почему же, — ответил Даниель Северин. — Только она сказала как-то чудно: «Больше всего я хочу, чтобы мой дом остался в надежных руках. Но если я увижу, что ошиблась, изорву завещание в клочки».
— Так вот почему она не поставила нас в известность, — пробормотал Сванде Странд.
— Моя дорогая сестра хотела посмотреть, как будет вести себя дальше ее беспомощная девочка, — догадался пастор. — Франс Эрик Фабиан часто говорил, что слабым натурам большие деньги впрок не идут.
— Словом, это завещание для Полли — все равно что кусок сахара для дрессированной собачки, — съязвила Мирьям.
Лиселотт только этого и ждала.
— А я что говорила! — взвизгнула она. — Девчонка притворяется. Она все знала заранее.
— Если бы! — вскрикнула Полли. — Если бы я догадывалась, разве я была бы так убита горем?
— По-моему, Альберта умерла очень вовремя, — произнесла пасторша с сатанинской усмешкой. — Не успев одуматься и расстроить твои блестящие планы на будущее.
Ничего ты не понимаешь, — устало сказала Полли. — Я никогда не желала ей смерти. Я хотела жить в этом доме вместе с нею, хотела, чтобы мы никогда не расставались.
16. ТВОЯ БОЛЬНАЯ СОВЕСТЬ ЗАГОВОРИЛА
В холле настойчиво звонил телефон. Наконец трубку сняли, и старший полицейский Берггрен приоткрыл дверь.
— Это из Стокгольма, — сообщил он, не входя в гостиную. — Какой-то редактор просит к телефону Мирьям Экерюд.
— Какой еще редактор? Из моего журнала? — вскочила Мирьям. — Я должна узнать, в чем дело. Наверняка опять что-то не ладится.
— Ушла, — неодобрительно сказал пастор. — Ну и воспитание! Ведь комиссар специально собрал нас здесь, чтобы уточнить подробности трагической гибели Альберты, и картина была уже почти ясна.
В холле его племянница кричала, чуть не плача:
— Нет! Только не пасторесса из Лунда! Но мы же… мы же раньше договорились!
— Не выношу нынешних новомодных словечек, — заметил пастор. — Это так глупо и вульгарно. По-моему, «пасторесса» звучит просто дико.
— Мы снова соберемся здесь через двадцать минут, — объявил комиссар Вийк и жестом пригласил адвоката Странда выйти с ним в холл.
— У меня к тебе два поручения, и я хочу, чтобы ты начал действовать немедленно, — обратился комиссар к Сванте. — Прежде всего…
— Отказывается от посвящения в сан? — раздраженно кричала Мирьям в телефонную трубку. — Ах, не от посвящения! От интервью в нашем журнале? Да она просто с ума сошла! Ведь мы пишем только о выдающихся личностях. Чем ей не нравятся Карин Сёдер, Барбру Альвинг или Камилла Мартин? А-а, вот в чем дело! Не хочет лишний раз мозолить глаза коллегам-мужчинам…
На кухне комиссар Вийк снова как следует подкрепился кофе. Когда он опять вышел в холл, незадачливый редактор окончательно вывел Мирьям из себя.
— Кто приехал? Мисс Ширли Стивенсон из Бостона? Она сегодня заходила к тебе? Она в Стокгольме? И у тебя не нашлось времени ее принять? Господи, спаси и помилуй! Да из всех наших кредиторов она единственная уже почти согласилась увеличить дотацию… Ну ладно, мне пора закругляться.
Она сделала виноватую гримасу, когда комиссар выразительно показал ей на часы.
— Что-что? — спросила Мирьям в трубку. — Почему я сижу в Скуге? Интересуются вечерние газеты и радио? Ну и прекрасно, раз ты ничего не знаешь, значит, тебе не о чем и разговаривать с ними. — Мирьям бросила трубку и с ненавистью сказала: — Гиена, падкая на сенсацию! Хотела бы я знать, на кого он еще работает.
— Не тебе осуждать журналиста, который охотится за сенсациями, — ответил ей комиссар. — Скажи спасибо шефу полиции, что в этом доме ты избавлена от нашествия репортеров и фотографов. Андерс Лёвинг их даже близко к ограде не подпускает. А пресс-конференцию решил устроить в полицейском управлении.
— Все равно противно, — сказала Мирьям, и первая прошла в гостиную.
Чета Люнден по-прежнему сидела на диване. Полли и Еспер тихонько беседовали в углу среди цветов. Ни адвоката Странда, ни доктора Северина в гостиной не было.
Комиссар сел в кресло и несколько минут задумчиво разглядывал бальзамины и нежные примулы. Кто ухаживал за ними, когда Альберты не стало? Жена пастора Люндена или его собственная мать?
— Ночью со второго дня пасхи на третий, — начал он после долгой паузы, — умерла Альберта. Я навел кое-какие справки насчет алиби каждого из вас в тот вечер и в ту ночь.
