Ознакомительная версия.
Виктор же, когда она после душа забиралась к нему под одеяло, даже не просыпался, еще глубже зарывался в постель, как-то по щенячьи поскуливая, и затихал, мол, не тревожьте меня.
В такие минуты Ольга, с одной стороны, обижалась, что Виктор даже не чувствует ее рядом, что у него нет желания ее обнять, приласкать, расспросить, как прошел вечер, с другой — она так уставала, что единственно, чего по-настоящему хотелось, так это поспать. Вот, успокаивая себя таким образом, она и засыпала. Один от него был толк — он, как живое существо, как кот, к примеру, грел постель.
…Погруженная в воспоминания, Ольга чуть не проехала Умет, мордовское село, превращенное предприимчивыми жителями в одну, тянущуюся вдоль трассы, столовую, «столицу дорожной кухни». Великое множество кафешек с грубоватыми названиями, вырванными из лексикона дальнобойщиков или просто из самой российской трудной жизни («Кормилица», «Поляна», «Тип-топ», «Фантазия», «Уют», «Светлана», «М5», «Ням-ням», «Вдали от жен», «У сестер», «Ё-моё»), было готово накормить каждого проезжающего путешественника, водителя свежей недорогой пищей и отменными шашлыками. Один аромат жарящегося на углях мяса будоражил, вызывал аппетит.
Ольга остановила машину рядом с одним из кафе, устроилась на открытой веранде за столиком с аккуратной чистой красной скатеркой, к ней сразу же подошла миловидная женщина в белом передничке, на бейджике имя «Танечка». Румяная, полненькая, ярко накрашенная. Ольга подумала, что она, вероятно, кормит уставших дальнобойщиков не только винегретом, гуляшом и котлетами, но и любовью. Почему бы и нет?
— У вас окрошка свежая? — Вот понимала, что покупать окрошку в общепите опасно, но устоять не могла. Дома такая все равно не получается. Сладковатая, густая, необыкновенная, острая!
— У нас отличная окрошка! И сметанка к ней домашняя, деревенская. Живот не заболит, не бойтесь.
— Вас тут проверяют, хотите сказать? — усмехнулась Ольга, недоверчиво поглядывая на дверь, ведущую в кухню. — Люди поели, уехали, когда еще вернутся…
— Если отравим кого — к нам больше не придут, мы останемся без работы. Да и посетители наши — народ простой, если что — пристрелят, на фиг… Долго разбираться не станут.
Прозвучало довольно убедительно.
— Тогда еще шашлык, компот и плюшки. — Ольга проводила взглядом женщину в белой поварской куртке и марлевом колпаке на голове, скрывшуюся за дверями кухни с большим подносом горячих, распространяющих ванильный аромат, плюшек с сахарной посыпкой.
После сытного обеда, который отвлек ее на время от невеселых мыслей и воспоминаний, Ольга спросила официантку Танечку, где здесь можно выспаться. Чтобы комната была с кондиционером и чтобы мужики по соседству не шумели.
— Я сейчас покажу! Пойдемте за мной!
Она и показала на хорошо просматриваемое с террасы небольшое, красного кирпича, одноэтажное строение за соснами. Новенькая металлическая крыша зеркально отражала небо.
— Это что, гостиница такая? Больше похожа, извините, на курятник…
— Это не курятник, там раньше мастерская была, «развал, схождение», потом хозяин женился на одной литовке, и та увезла его в Литву, — шагая в сторону леса, говорила, опустив голову, Танечка.
Она вдруг остановилась, и Ольга, засмотревшаяся на верхушки сосен, в которых запуталось солнце, чуть не налетела на нее.
— Ее звали Юрате, — сказала Танечка.
— Кого? — не поняла Ольга.
— Литовку ту. Знаете, так, ничего особенного. Ну, правда, блондинка натуральная. Но не худенькая, а плотная. Видно, что сильная женщина. И умная. А еще у нее машина — навороченный джип, стоимостью, как все кафешки Умета. Валера ей джип-то подремонтировал, ну она и отблагодарила его. Часы золотые ему подарила. Сказала, что влюбилась в него. Позвала с собой в Клайпеду. Она гордая. Сказала, села на машину и уехала. Он три дня думал, потом мастерскую запер, пришел ко мне и говорит: не могу без нее. Только о ней и думаю. Совета у меня, значится, спрашивает!
Ольга слушала и представляла себе Клайпеду, которую видела лишь по фотографиям одной своей знакомой, набережную, а на ней — черный большой джип, за рулем которого сидит серьезная, с длинными белыми волосами женщина лет тридцати — Юрате. Сидит, смотрит на море и ждет русского Валеру из мордовского села Умет.
— Короче, уехал он. А мне сказал: «Ты, Танечка, не держи на меня зла. Деньги я на сына, Дениску, буду тебе присылать каждый месяц. И все — уехал. Это потом мне мужики рассказали, как он там устроился. Очень даже неплохо. Юрате — не простая женщина. У нее два рыболовных судна, на котором рыбаки ловят треску, камбалу, лосося и корюшку. Есть своя коптильня, где они эту рыбу коптят, а дочери своей она подарила на совершеннолетие небольшую сыроварню.
Ольга вдруг поняла, что Танечке не так важно было поселить ее, как просто поговорить, поделиться своей бабской болью. Причем она разговаривала с ней так, словно они давно были знакомы, и Таня как бы уже рассказывала ей о своих отношениях с хозяином мастерской Валерием, и что Ольга просто должна была знать, что Валера — никто иной, как отец ее Дениски. И вот теперь, получается, он влюбился в литовку Юрате и живет с ней в Клайпеде. Ничего себе поворот!
— Тварь! — вдруг вырвалось у Ольги, и она почувствовала, как краснеет.
— А!.. — Танечка отмахнулась от застрявшего в ее воспоминаниях Валеры, как от мухи. — Все они такие. Подлые предатели.
— А мастерская?
— Мне ее оставил. Подписал все чин-чином, у нотариуса. Потом деньги прислал, ну я и начала ремонт. За два месяца из развалюхи вот такую конфетку сделала! — Они уже подошли к домику, и Танечка с любовью погладила ладошкой стену.
Ольге стало стыдно, что она назвала «гостиницу» курятником.
— Вот, четыре комнатки, все с ванной комнатой, сдаю по часам, могу и на ночь. Очень удобно. Людям иногда так поспать хочется, отдохнуть, чтобы не уснуть за рулем. Жить-то как-то надо. Вот только стирки много, после каждого гостя постель меняю. Но мне из Москвы привозят дешевое постельное белье… Входите, сейчас налево, открываем дверь!
Комнатка была маленькая, с двуспальной кроватью, застланной клетчатым пледом, с журнальным столиком, креслом, двумя стульями и шкафом. Белая пластиковая дверь в углу вела в ванную.
Темно-красные занавески на окне почти не впускали свет, что было очень кстати — просто идеальные условия для сна.
— Спите, сколько хотите, — как-то устало улыбнулась Танечка. Простая русская баба, покинутая отравленным романтикой автослесарем Валерой, который теперь жил новой, сытой и обеспеченной жизнью в красивой, пахнущей морем и копченой корюшкой Клайпеде, любовался белыми волосами своей Юрате, а раз в месяц шел в банк, чтобы отправить несколько сот евро своему сынишке в Умет.
— Вы молодец! — сказала Ольга. — Вам надо забыть Валеру. Так будет легче жить.
— Да я знаю… Но не получается… Ну, все, отдыхайте!
И она быстро вышла из комнаты.
— Глазам своим не верю! Римма?! Римка!!!
Следователь Андрей Васильевич Борисов поднялся со своего места, чтобы встретить свою одноклассницу.
— Андрюшка! Как же я рада тебя видеть!
— А я как!
Они обнялись, как старые добрые друзья.
— Садись, я сейчас тебе чаю сделаю! Или кофе?
Он был невысоким, полненьким мужчиной, лысоватым, с мелкими темными кудряшками на висках и затылке. Глаза карие, добрые, в мягком прищуре. Когда он улыбался, видны были мелкие ровные зубки.
В классе его не обижали, хотя он сильно отставал в росте и мог бы стать мишенью для насмешек. Главным его достоинством были мозги, благодаря которым он без видимых усилий стал отличником. Еще он был очень добрым, всегда всем делился с товарищами, которые нередко злоупотребляли этим. Андрейка Борисов любил покушать, и у него в ранце всегда можно было найти пакет с бутербродами, конфеты, шоколадки, яблоки и другую вкусноту.
Тем не менее его плотное телосложение не мешало ему быстро бегать, прыгать, заниматься легкой атлетикой. Обливаясь потом, он вполне удовлетворительно сдавал школьные спортивные нормы, а на переменах так носился по коридорам, что напоминал летящий мяч.
Все знали, что он коллекционировал холодное оружие: ножи, кинжалы, сабли, рапиры, кортики, которые добывал самыми немыслимыми путями. В большинстве случаев покупал, зарабатывая деньги разгрузкой продуктов в гастрономе, или же обменивал на них свои детские сокровища. Понятное дело, что поначалу его коллекция была детской, в которой было много кухонных и перочинных ножей, игрушечных сабель и кинжалов, но по мере взросления взрослела и его коллекция. Сначала в ней появились интересные военные вещицы, которые ему достались по наследству от прадеда-фронтовика, потом родители разрешили ему обменять старый, второй по счету, никому не нужный сарай за домом, на коллекцию настоящих кинжалов, украшенных слоновой костью и серебром, перламутром и даже перьями! С этой коллекцией, принадлежавшей покойному дяде, без сожаления расстался их сосед-грибник, который давно положил глаз на заброшенный сарайчик с просторным погребом, где он собирался хранить свои соленые грузди и маслята.
Ознакомительная версия.
